Павел Третьяков

Тем не менее именно с этого периода начинается «публичность» галереи. Так, с 21 апреля по июнь 1860 года П.М. Третьяков предоставлял полотна из своего собрание на выставку в залах Московского училища живописи и ваяния831. Осенью того же года картины из коллекции Третьякова были отправлены на 1-ю постоянную выставку Московского общества любителей художеств (МОАХ), в 1862-м — на Всемирную выставку в Лондон832. Зимой 1860/61 года Павел Михайлович вместе с Сергеем Михайловичем вступил в число членов-любителей МОЛХ и стал принимать деятельное участие в делах общества. А уже в 1870-х годах Третьяковская галерея получит признание современников как в России, так и в Европе. «... При составлении художественных отделов всероссийских или международных выставок “третьяковское” собрание всякий раз становилось ядром экспозиции, настолько необходимым, что без его участия выставки то и дело проигрывали или вообще не складывались», — пишет современный исследователь833.

К1872 году собрание картин, размещавшихся в жилых стенах дома Павла Михайловича, выросло столь заметно, что места для новых приобретений уже не оставалось. А.П. Боткина пишет: «... понятно, что был предел возможности вместить все это в стенах Толмачевского дома. По упоминаниям в переписке Павла Михайловича с художниками и по моим воспоминаниям насчитывается полторы сотни художественных произведений. Но, конечно, их было гораздо больше. Назрела необходимость выстроить специальное помещение. Собрание Павла Михайловича приобретало известность, многие любители выражали желание знакомиться с ним. Посещения интересующихся делались стеснительными как для них самих, так и для семьи Павла Михайловича. Как происходил осмотр собрания посторонними, я не помню. Возможно, что были назначенные дни и часы. Кто водил и давал пояснения — я не знаю, дети в это время сидели в детской. Во всяком случае, не сам Павел Михайлович, он был всегда очень занят... Знакомых же сопровождала наша мать»834.

Строительство «первой очереди» галереи началось в сентябре 1872 года, а завершилось лишь в марте 1874-го. Н.А. Мудрогель пишет: «... галерею строил зять Третьяковых, архитектор Каминский. Часть сада была вырублена, и в одно лето выросло двухэтажное здание с двумя обширными залами. Все картины из жилого дома были перенесены в эти залы. В залах были поставлены переборки, так как стен для картин уже не хватало»835. Сразу после постройки началась развеска картин. Вера Николаевна пишет: «... в конце марта начали развешивать картины. Заведовал этим Павел Михайлович; я помогала ему советом и передавала служителю его распоряжения, где какие картины вешать... Какое наслаждение испытывали мы, гуляя по галерее, такой великолепной зале, увешанной картинами, несравненно лучше казавшимися нам при хорошем освещении»836.

Еще в 1860 году Павел Михайлович писал, что его галерея должна быть открыта для свободного посещения. Однако открытие галереи в отдельном помещении (1874) не придало ей публичного характера. Очевидно, здесь сказалась тяга Третьякова к совершенству: он еще не считал свою галерею вполне завершенной для того, чтобы можно было демонстрировать ее всем желающим.

В 1880—1890-х галерея постепенно росла за счет пристроек. На первый раз «... расширения галереи потребовали верещагинские коллекции »837. Только из «индийской » серии Верещагина в галерею поступило 78 этюдов (1880). К лету 1882 года была выстроена «вторая очередь » галереи, в 1885-м — третья, а в 1892 и 1897 годах появилось еще две пристройки. Все они также были вызваны быстрым увеличением коллекций, и каждая требовала дополнительного вложения средств.

Одновременно с ростом собрания возрастала «публичность » галереи. В1874 году с личного разрешения Третьякова в галерею стали допускаться одиночные посетители из числа незнакомых владельцу галереи лиц. Для свободного доступа широкой публики, без различия сословий, галерея открылась только в 1881 году. «... Вход был для всех бесплатный, каждого мы встречали радушно. Если нас спрашивали, мы старались дать самый подробный и самый вежливый ответ. Павел Михайлович внушал нам, что каждый, кто приходит в галерею, — его дорогой гость и его надо встретить именно как гостя», — пишет Н.А. Мудро- гель и добавляет: «... известность Третьяковской галереи стала расти, и даже наши соседи, замоскворецкие купцы и мещане, заинтересовались ею... К началу 90-х годов... галерея стала известна широким кругам москвичей, много людей приезжало и из других городов»838.

По-видимому, в это же время исполнился другой давний замысел Павла Михайловича, высказанный им в завещании 1860 года: юным живописцам было разрешено копировать произведения прославленных мастеров, висящие на стенах галереи. «... Дождем посыпались просьбы о разрешении копировать — и от художников, и от учеников Московской школы живописи, и просто от любителей живописи. Третьяков на первых порах никому не отказывал. Копировальщики десятками приходили к нам. Даже иногда неудобно было посетителям — так много мольбертов стояло перед картинами. Между прочим, копировали и крупные художники... Третьяков особенно радовался, когда копировали талантливые ученики школы живописи и молодые художники.

— Это для них лучшая школа»839.

Впрочем... эта же «школа » стала одной из причин того, что Павел Михайлович в 1891 году закрыл галерею для публичного посещения. «... Оказалось, что предприимчивые копировщики писали не только копии картин, но и подделывали подписи под копиями, а затем продавали их за оригинальные работы... Третьяков, очень огорченный этим обстоятельством, тотчас запретил таким “художникам” работать в галерее». Однако этим беды не ограничились. Павел Михайлович «... обратил внимание, что на двух картинах появились желтые и темные пятна. Он сильно заволновался... Лучшие картины галереи, как раз те, с которых больше всего копировали, оказались попорченными. Третьяков был в отчаянии... На другой день мы обнаружили: копировщики, чтобы точно уловить тон картины, смешивали свои краски на палитре, а затем накладывали их на картину... Как сухо ни стирает такой варвар-копировщик свою краску с чужой картины, пятно остается, разъедает и лак, и ту краску, которой написана картина. Третьяков, узнав об этом, долгое время был вне себя. Он тотчас же категорически запретил всякую копировку кому бы то ни было. “Копирование картин в галерее запрещено навсегда”»840. И наконец, галерист столкнулся с еще одной бедой: в галерею стали ходить воры, как карманники, так и похитители художественных произведений. «... Было несколько похищений художественных произведений, и пришлось прибегнуть к такой крайней мере, потому что содержать достаточное количество технических служащих для охраны он не был в состоянии»841. Галерея была закрыта для публичного посещения — до того момента, когда она была передана в собственность города. Так, купцу-коллекционеру

А.П. Бахрушину Третьяков писал в январе 1892-го: «... публика в галлерею не допускается, но лично мне знакомые и по рекомендации их — имеют свободный вход ежедневно. Вы можете во всякое время посетить галлерею, а также и выдавать Ваши визитные карточки с надписью — хорошо известным Вам лицам»842.

Итак, момент открытия галереи в отдельном здании пришелся на начало 1870-х. Именно к этому времени третьяковские коллекции выросли в полномасштабный — по меркам того времени — частный музей. Начало 1870-х годов — это важнейший этап в истории отечественной живописи. В это время складывается Товарищество передвижников и нарастает их противостояние с академистами. И к этому же времени... складывается та самая художественная среда, которая была столь необходима для подлинного расцвета русского искусства. Мало кто знает, что одним из очагов, где эта среда создавалась на протяжении конца 1850-х — начала 1870-х годов, стал дом П.М. Третьякова в Толмачах.

К началу 1870-х Третьяков был знаком со всеми сколько- нибудь заметными художниками, и не только с выдающимися талантами. Ходил по мастерским, интересовался: как живет художник, над чем работает, всегда был готов поддержать творца морально и, если понадобится, материально. По воспоминаниям современников, именно Третьяков создает новый тип мецената. Он проявлял заинтересованность не только к предметам искусства, которые желал приобрести, но и к людям, создающим эти вещи. «... Третьяков никогда не делал, как другие собиратели: купит картину, а потом — прощай, художник! Нет. Он всегда интересовался художником: что он пишет, как живет»843.

По мере врастания Третьякова в художественный мир, его дом в Толмачах все более и более становился своеобразным культурным центром Замоскворечья. Художник всегда был в этом доме желанным гостем. Уже говорилось, что посещений высокопоставленных чиновников Третьяков избегал. Зато художников Павел Михайлович сам встречал и вел в дом, к обеденному столу. Некоторые живописцы, например В.М. Максимов, подолгу жили под гостеприимным кровом Третьяковых.

Время от времени у Павла Михайловича собирались общие «обеды» с художниками, особенно в дни открытия в Москве очередной выставки передвижников. По воспоминаниям того же Мудрогеля, «... хотя художественная жизнь процветала в Петербурге, но главное значение в этой жизни играла Москва: здесь жили главные собиратели художественных произведений. Художники, приезжая в Москву, непременно навещали Третьяковых. Помню один большой съезд художников в доме Третьяковых, когда были почти все художники-передвижники с Крамским во главе... Обсуждали вопрос, как лучше устраивать выставки и как улучшить жизнь художников»844.

Проводились для живописцев и вечеринки. Главными заводилами были одесские художники П.В. Кузнецов и Н.К. Бода- ревский. «Приезжая в Москву, они часто заходили в дом Третьяковых и... устроили однажды целое представление — “Утро в деревне”. В зале потушили лампы, сделали полную ночь, потом запели петухами, будто утро идет, перекликались разными голосами... Художники, участвуя в таких вечерах, одним только были чуть недовольны: вина мало. Действительно, вино ставилось в очень ограниченном количестве. Третьяков считал, что водка — огролщый враг русского народа и русских талантливых людей. Он не допускал, чтобы у него в доме кто-нибудь упивался»845.