Павлик Морозов [1976]
Шрифт:
Павел шагнул к двери.
— Ты куда еще? — зашептала мать.
— Сейчас…
Он неслышно спустился с крыльца, подошел к забору. Во дворе деда Сереги фыркали лошади. Трое — дед Серега, Данила, Кулуканов — снимали с ходка полные мешки, торопливо носили их в сарай. Бабка копошилась у ворот, никак не могла справиться с засовом.
— Паш, а кони-то кулукановские, — услышал Павел шепот Феди за спиной.
— Чего ты пришел?
— А ты побежал, и я тоже… Чего там, Паш?
— Прячут зерно в яму.
—
— Ну, ясно, нет… Зерно-то кулукановское. Вот подлые! Сгноить хотят.
— А зачем они прячут?
— Чтоб не отобрали… А Дымов говорил — хлеб для государства сейчас самое важное!
Федя возбужденно зашептал:
— Вот я им сейчас крикну!.. Хочешь?
— Ступай спать.
Федя послушно ушел. Тихо во дворе. В тишине захрапел конь, звеня сбруей. Слышен приглушенный голос Кулуканова: «Ну, не балуй!»
Данила вышел из сарая, остановился как будто в раздумье и вдруг быстро шагнул, к забору.
— Подглядываешь, коммунист? — грохоча жердями, он прыгнул через забор, но Павел уже исчез.
Дед Серега и Кулуканов замерли посреди двора.
— Кто? — забормотал дед.
— Пашка!.. Кажись, к Потупчику побежал…
Кулуканов сорвался с места, схватил Серегу за рукав, зашипел прерывающимся голосом:
— Опять он!.. Если какого-нибудь уполномоченного из района присылают — не страшно: сегодня здесь, а завтра уехал обратно. А тут свои глаза! Под боком! От них никуда не скроешься!
Дед не двигался.
— Слышишь, Серега?
Дед сказал тихо и четко:
— Убью…
Все молчали. Лишь бабка Ксения что-то шептала и крестилась. Кулуканов наклонился к Даниле:
— Я тебе давал… и еще дам… выследить его надо… И конец!
…Утром комиссия из сельсовета сделала обыск во дворе у деда Сереги. Хлеб был найден. В сарае нашли и кулукановский ходок.
ГЛАВА XIII
3 СЕНТЯБРЯ 1932 ГОДА
Стайками и в одиночку бегали на болото герасимовские ребятишки и возвращались с наполненными клюквой кошелками.
На рассвете в воскресенье Павел и Федя собрались по ягоды.
— Сбегай за Яшкой, — сказал Павел брату, вытираясь полотенцем, — а то он, соня, будет целый час собираться.
Федя опрометью бросился на улицу.
Павел стоял на пороге, помахивая полотенцем. Огромное красное солнце высунулось из-за дальней крыши; все порозовело кругом. Было слышно, как на другом конце деревни перекликались петухи.
Прибирая избу, Татьяна бросила взгляд на Павла и задержалась посреди комнаты. Четким силуэтом вырисовывался он в открытой двери — рослый, худощавый, с руками, вылезающими из рубашки, которую она шила в прошлом году. «Совсем большой стал», — подумала она с нежностью и проговорила вздохнув:
—
Пашутка, вы допоздна не ходите только.Павел быстро повернулся к ней, ухмыльнулся, сказал шутливо:
— Мы в Тонкую гривку махнем и у тетки переночуем.
— Вот я вам махну! — продолжая любоваться сыном, погрозила она пальцем.
— Да я шучу, мам… Мы часа через три вернемся, как раз к утреннику в школу поспеем.
— Ну то-то… — Татьяна увидела, как в соседнем дворе мелькнула фигура Данилы, и прибавила, понижая голос: — Эти… соседи наши не грозятся тебе?
— Не… — неопределенно ответил он, помолчав.
— А вчера Данила ничего не говорил, когда комиссия у них в сарае кулукановский хлеб раскопала? — допытывалась она. — Ты же их на чистую воду вывел.
— Молчит… не смотрит даже…
— Сколько хлеба загубить хотели! Окаянные!
Прибежал, тяжело дыша, Федя.
— Паш! Братко!.. Яшка спит — не добудиться!
Павел расхохотался.
— Так я и знал. Вот соня!
— Я его и щипал, и кулаком под бок, а он только мычит.
— Пошли сами?
— Пошли! — обрадовался Федя. — Дай я только мешок возьму.
Спустились с крыльца. Посреди двора Павел остановился, огляделся вокруг.
— Хорошее утро! Тепло!
— Ага… А я зиму люблю. Хорошо на санках! А трактор по снегу ходит?
— Ну ясно, ходит… Постой, а ты чего это босиком?
— А что?
— Ногу наколешь. Надень-ка сапоги.
— Жарко, — взмолился Федя.
— Надень, надень…
Вышли на улицу. Вдалеке сквозил осенний лес.
…Запыхавшийся Данила прибежал к Кулуканову.
— Ушел на болото… за клюквой…
Кулуканов молча надел картуз.
— Пошли к Сереге…
Дед сидел на крылечке, вертел папиросу. Увидев торопливо подходящего Кулуканова, поднялся, положил нескрученную папиросу в карман.
— Ушел на болото… — очень тихо сказал Кулуканов. — В самый раз!
Дед, не отвечая, заходил по двору, забормотал что-то. Наконец остановился, словно устал.
— Данила, — сказал он тихо, — дай его…
— Кого? — так же тихо спросил Данила.
— Нож… — выдохнул дед.
Данила долго не мог вытащить нож из-за божницы, у него дрожали руки. Наконец выдернул и бегом бросился во двор.
Дед яростно замахал руками, зашипел:
— Да не этот! Тот, горбатый, неси!
Данила исчез и сейчас же вернулся, пряча нож в рукаве.
— Вот он…
— Чего зубами-то ляскаешь? — хрипло сказал дед. — Иди!
— Он… не один пошел…
— С кем?
— С Федькой…
— Выдаст… — шепнул Кулуканов.
Дед вздрогнул.
— Обоих!.. Ну, ступай же! Чего стал, собачий сын? Стой! Я с тобой пойду…
Кулуканов смотрел им вслед и крестился.
…Усталые мальчики возвращались в деревню. Федя всю дорогу оживленно болтал.