Павлик Морозов [1976]
Шрифт:
А я за волосы таскать!
Он дернул приятеля за волосы. Яков негромко взвыл и встрепенулся.
— Ой!.. Ну, знаешь, это самое… за это можно и по уху дать.
— Вот здоров спать! — расхохотался Павел.
— Это я лю-у-ублю… — потянулся Яков. — Эх, перебил ты мне, Пашк, сон интересный.
— Какой? — заинтересованно спросила Клава. — Люблю я про сны слушать.
— Будто мать клюквенное варенье варит… А сахару, сахару положила! И пенка так и накипает! Мать
— А на болоте уже клюква розовеет, — сказала Клава. — Видимо-невидимо!
Павел предложил:
— Айда, сходим в то воскресенье? Как раз дозреет.
— Сходим… — снова потянулся Яков. — Люблю я клюквенное варенье… Постой, нельзя в то воскресенье.
— Почему?
— В пятницу — первый день занятий, в субботу — второй, а в воскресенье — третье сентября.
— Ну, так что?
— Зоя Александровна говорила, что третьего сентября утренник. Будем рожи сажей красить.
— Если на зорьке встать, то к утреннику как раз поспеем.
— Не люблю я на зорьке вставать, — зевнул Яков. — А может, в этом году еще и не будет в нашей школе пятого класса?
— Будет! — уверенно сказала Клава. — Уже три новые учительницы приехали. С виду симпатичные… Только лучше Зои Александровны, по-моему, никого нет!
Один за другим у костра собирались пионеры, рассаживались перед огнем, грелись.
— Осень… — вдруг печально сказала Клава. — Листья желтеют… Жалко лета, ребята. А на Черном море, Зоя Александровна говорит, еще розы цветут.
— Там и в декабре цветут! — оживился Павел, — Ребята, вот я думаю, какая же страна наша большущая! На одном конце еще морозы бывают… снег! А на другом — уже хлеб сеют и деревья зеленые!
Помолчали. Яков проговорил:
— Мой папанька в Красной Армии был — в этой… в Средней Азии. Там они с басмачами дрались — такие бандиты есть… Вот жарища там! Шестьдесят градусов! И песок. Едешь день — песок, едешь два — песок.
Клава пояснила:
— Каракумы. Пустыня такая.
— А Зоя Александровна говорит, что такое время будет, когда и пустыня родить хлеб начнет, — прибавил Павел.
— Начнет, — согласилась Мотя. — Если речку провести… Орошение сделать.
Павел продолжал, тщательно помешивая хворостинкой угли в костре:
— А еще, наверное, такие машины сделают, что бы тучи собирали, и когда надо — дождь будет идти!
Яков подскочил, весело сморщился, захохотал:
— Вот загнул! Какая ж это машина на небо полезет?
— Может, самолет такой будет…
— Гром как жахнет, так твоего самолета и нету! — рубанул по воздуху ладонью Яков.
— Никогда ты, Яшка, ни во что не веришь, — недовольно проворчал Павел. — А может, еще через радио! Знаете, ребята, радио какое, наверное, будет? Зоя
Александровна рассказывала: сидим в Герасимовке — и Москву видим!— Красную площадь! — мечтательно сказала Клава.
Яков спросил недоверчиво:
— И Кремль?
— И Кремль!
Все придвинулись к костру, посмотрели на Павла заблестевшими глазами.
— Неужто увидим?
— Ну, это мы не доживем… — покачал головой Яков.
— Доживем! Вот посмотришь, доживем!
К костру подбежала запыхавшаяся Мотя.
— Ребята, за мной Петька Саков идет!
Павел вскочил, сжал кулаки. Клава удержала его за рукав:
— Паша, не надо.
— Пусти! — он резко высвободил руку. — Все равно сейчас опять драться будем. Ну, я ж ему!
Яков поднялся рядом с ним.
— Пашк, ты не бойся… Если что — я подмогну…
К костру подошел Петр и молча остановился.
Молчали и пионеры. Все вдруг увидели, что глаза у Петра совсем не злые и смотрит он очень жалобно и смущенно. Это было так не похоже на него, что Павел растерялся.
— Ну, — передохнул он, — ты чего стоишь? — Но в голосе Павла не было угрозы.
Саков молчал.
— Ну?
Петр шевельнул рыжей головой и сказал тихо:
— Вы меня за человека не считаете, а я… — он запнулся, и Павел увидел, что на его ресницах блеснули слезы.
— Ты про записки знаешь?
— Про какие записки? — насторожился Павел.
— Что в Иерусалиме бог против колхозов говорил… Ну, голос его, что ли, был слышен…
— А что?
— Эти записки… моя тетка с Кулукановым сочиняла.
Павел смотрел на Петра широко открытыми глазами.
— Врешь!
— Право слово… Тут нищенка ходила, так они и научили ее эти записки бросать…
Павел сделал шаг вперед и вдруг широко улыбнулся, хлопнул Петра по спине.
— Петька, дружище, ох, молодец!
Пионеры наперебой заговорили:
— Петя, садись!
— Садись, Петька, у костра!
— Вот здесь посуше!
Петр робко поежился.
— А вы меня в пионеры примете?
— Ну ясно, примем! — Павел повернулся к Якову. — Расскажем Зое Александровне… Вот она напишет про таинственное письмо!
— Сколько сме-еху будет! — протянул Яков.
Клава язвительно заулыбалась:
— Ты же сомневался, думал, что правда!
— Кто-о? Я? — возмущенно вскрикнул Яков. — Да я, это самое, и в бога-то совсем не верю! Это ж курам на смех! Бог речь о колхозах держал!
— А на пасху куличи святить ездил!.. — вспомнил кто-то.
Все засмеялись.
— Так это ж мать заставила! Больше не поеду! Нипочем не поеду!
Ему очень хотелось, чтобы ребята убедились в том, что он не верит в бога. Притопывая ногой, он громко запел «безбожную» шуточную песенку, которую часто пели пионеры в те годы: