Печать на сердце твоем
Шрифт:
Седой сканд шутил, но Згур понимал — шутки кончились. Для этого его и пригласили сюда. «Старый Хальг» тоже догадался, что Венец распадается пополам.
— А Лайва Торунсона очень-очень старый Хальг тоже любит? — поинтересовался он.
Ответом была довольная усмешка:
— Старый Хальг всех вас очень-очень любит. Мой самый лучший друг Лайв Торунсон очень-очень добрый есть! Он согласен подарить мне полночь, а сам хочет править в Белом Кроме. Но он совсем немножечко жадный, мой лучший друг! Ну почему бы ему не уступить мне Белый Кром? Я так много-много плакать!
Перевода не требовалось.
— На полночи тебя все равно не поддержат, Згур, — негромко проговорил Мислобор. — Здесь верят в Вознесенного. Тебя боятся.
И это было правдой. Старые боги сплотили Полуденную Сурь, но они же оттолкнули полуночных венетов. Выбора не было, но Згур молчал. Это не его земля. Он просто наемник, за которого схватились в миг отчаяния, как за соломинку. Разве может он решать такое?
Вдали, за стеной высоких деревьев, послышался громкий, протяжный крик. Ночная птица — сыч или неясыть — -спешила за добычей. Но Згуру показалось, что это голос тех, кто говорил с ним на Курьей горе. Его торопили. Чьи-то всесильные руки уже разломили Венец пополам.
— Решаю не один я, — Згур отвернулся, чтобы не видеть хитрой усмешки седого конуга. — Если Лайв будет разбит, в Белый Кром может войти… кто-то другой.
Имени называть не стал — ни к чему. Хальг, наверно, знает — должен знать. Згура не примут в столице. Но великий боярин Асмут — свой, его любит «крестова людь». Сына Луга охотнее признают великим кнесом, чем сканд-ского заброду. И тогда чернобородый вспомнит обо всем — и о лохматом венете, и об огрской девушке по имени Ве-шенка, и об Ивице. Да и Згуру с его «катакитами» едва ли позволят уйти, унося заработанное серебро.
— Кто-то, — задумчиво повторил Хальг. — Ай-ай-ай! Этот глюпий кто-то тоже очень жадный есть! Но пусть маленький страшный Згури не бояться! Пусть этот кто-то идет в Белый Кром! Один! Совсем один!
— С двумя сотнями латников, — усмехнулся Згур.
— Ай-ай-ай! Нам с Мислабури очень страшно есть! Две сотни латников! Но ничего, у старого-старого Хальга очень много ушей и очень много глаз. Если этот глюпий кто-то подойдет к столице, я успею убежать далеко-далеко! Я хорошо спрячусь, маленький Згури! Я стану мышкой и нырну в очень-очень глубокую норку!
Светлые глаза смеялись. Згур понял. Конечно, у Хальга много ушей и много глаз. Асмута не пустят в столицу. Ни одного, ни с его конницей.
— Наверно, маленький Згури хочет, чтобы этому кто-то не причинили зла? О да, мы не причиним ему зла. Нет-нет! Мы пришлем тебе его голову, и она скажет, что мы были с ним очень-очень добры…
И вновь Згур почувствовал, как в душе закипает гнев. Ему предлагали предательство. Пусть он ненавидит Асмута, пусть великий боярин — враг всех, кого он любит, но они — союзники. Асмут не предавал его…
Вновь закричала птица, и в ее крике слышался хохот — злой, торжествующий. Пути
назад не было. Старое правило, известное всем, кто играет в «Смерть Царя». Взялся за деревянную фигурку — ходи! Великого боярина подставляли «под бой».— Сначала — его! — Згур взглянул на умирающие угли костра, покачал головой. — Потом меня… Седой и черный переглянулись.
— О, да-да! — кивнул Хальг. — Разве можно верить злым коварным скандам? Ты не верь, маленький Згури! Ты просто немножечко вспомни, что есть еще мады, есть алеманы. Если я возьму Лучев, они перейдут границу. Я не жадный есть, мне хватит и этой войны. Жадный не я, жадный — Лайв Торунсон. К тому же нам с Мислабури спешить некуда есть. Если не я, а мои внуки когда-нибудь будут править всей Сурью, старый Хальг порадуется за них в Золотом Чертоге. У тебя нет дочки, маленький Згури? Если нет, то поторопись. Мой внук, твоя дочь — почему бы не отдать им Сурь, когда придет наш час?
Згур покачал головой. Когда это еще будет? Да и не нужна ему Сурь — ни вся, ни Полуденная. Его место в Ко-ростене. Вот только кончится война…
— А чтоб старый Хальг не забыл об этом кто-то, пришли мне весть, когда кто-то пойдет на Белый Кром…
Згур сцепил зубы, чтобы не ответить черным словом. Асмут — враг, но они сражаются плечом к плечу. Это даже не измена, это хуже!
Седой конуг словно читал его мысли:
— О, да-да! Тебе не жалко этого кто-то, но жалко себя, маленький Згури! Мне тоже жалко себя, старого злого
Хальга. Я ведь знаю моего друга Лайва Торунсона много-много лет. И скоро он попросит подмоги — против тебя, маленький Згури-Смерть! И я буду ему обещать… Убить врага легко есть. Погубить того, кого знаешь, — трудно. Так и хочется предупредить, намекнуть… Каждый должен свое ремесло знать. Ремесло наше — война есть. Не всякому оно по плечу есть! Знаешь ли ты, маленький Згури, лохматого венета с собачьим именем?
— Собачьим? — поразился Згур, но тут же вспомнил: — Ярчук?
Ну конечно! «Чугастр» сам рассказывал!
— О, да-да! Страшный воин Ярчук! В бою он очень-очень страшный есть! Но потом он совсем не страшный! Когда мы брали село или гардар, он все нас просить, чтобы мы не трогали чужие женки! Он очень просить и очень ругаться! И драться тоже!
Мислобор хмыкнул, вспоминая. Згур тоже улыбнулся. Все верно, «женки», как известно, святы! Молодец, «чу-гастр»!
— Вот такие мы добрые есть, маленький Згури! Даже когда надо убить врага. Или друга, ставшего врагом. У нас есть песня про конуга Ингвара. Жаль, ты не знаешь сканд-ского, это хорошая песня. Мне ее не пересказать на спо-лотский…
— Я могу перевести, — негромко проговорил Мислобор. — Я тоже знаю эту песню. Ее сложили много лет назад про Ингвара Могучего. А поется в ней вот что…
Мислобор откинулся на локоть, мгновение помолчал и заговорил мерно, распевно, словно в такт неслышной мелодии:
— Две вести пришли к конугу Ингвару. Одну, вместе с богатыми дарами, прислал сват его Магнус. Другая же пришла из сурской земли, от жены его верной, что гостила у отца. Не стал Магнус присылать харатью с письменами, прислал он певца сладкоголосого, чтобы позвал тот Ингвара в город Роскильду на семейный пир…