Печать на сердце твоем

— Холоп это! — тут же встрял кто-то. — Купили давеча, да, видать, зря серебро извели! Дикун!

— Не роб я! — неизвестный рванулся, но тугие веревки держали прочно. — Вольна людь! Вольного роду!

— Я же тебя не ловил! — Згур даже растерялся, наконец сообразив, что к чему. На душе стало мерзко. Этот страшный человек считает себя свободным. Как и он сам. Наверно, пленник… — Я просто вышел воздухом подышать!.. Просто…

— Волотич это! — пояснил «дикуну» один из кметов.В гости к нам. Да тебе-то что, тебе, лешаку, абы кулаками махать!

— Волотич…

Разбитые губы шевельнулись, повторяя незнакомое слово. Качнулась косматая голова.

— Звиняй, паря! Ошибся, выходит!

— Да ладно! Здорово дерешься!

— Ты тож. Тока подучиться б тебе чуток… Згур усмехнулся — злость прошла, и он вдруг понял, что сочувствует «чугастру». «Вольна людь» не желает быть

холопом.» Надо будет поговорить с Ивором…

— Как звать-то?

Ответа долго не было. Взгляд «дикуна» вновь стал настороженным, словно в вопросе мог крыться неведомый подвох. Наконец негромко прозвучало:

— Ярчук. Роду Бешеной Ласки. Венет я.

Договорить не дали. Дюжина рук вцепилась в «дикуна», оттаскивая назад, к черному зеву подвала. Згур отошел в сторону, повторяя про себя странное имя. «Ярчук» — это, кажется, пес. Да не простой, а тот, кого навы и прочая нежить боится. А вот кто такие венеты, слыхать не приходилось. Видать, издалека попал сюда этот косматый с перебитым носом…

Згур проснулся от скрипа двери, но глаз открывать не стал. Кто-то стоял на пороге. Стража? Но к гостям Палати-на принято стучать, а ежели бы пришли в колодки забивать, то не стали б дожидаться.

— Не спишь?

Згур дернулся и открыл глаза. В маленькое окошко лился неяркий утренний свет. Ивор сын Ивора, Великий Палатин Валинский стоял на пороге, словно не решаясь войти.

Мгновения шли, и Згур наконец-то опомнился. Он ждал этой встречи. Не здесь и не сейчас, но ждал.

— Чолом, Палатин!

Згур вскочил, накинул плащ, руки привычно скользнули на бедра.

— Сотник Згур, Вейско Края…

Ивор усмехнулся, покачал русой с проседью головой:

— Эх, Згур, Згур… Вольно, сотник. Садись, говорить

будем.

Садиться не хотелось — стоя разговаривать было легче. Но тяжелая рука Ивора легла на плечо, и Згур послушно опустился на ложе.

— Можешь не рассказывать, знаю. Но почему ты? Хотелось ответить резко, с ухмылкой: «Не ожидал?» — или даже: «Не рад?», но Згур вдруг понял, что задираться

совсем не хочется.

— Я оказался рядом, Палатин. Наверно, судьба. Или боги.

— И тебе ничего не приказали в Коростене? Ах, вот оно что! Палатин не верит в судьбу. Впрочем, он прав.

— Мне ничего не приказали. Точнее, приказ был — держаться от всего подальше.

— Тогда я рад.

Ивор улыбнулся, рука вновь легко коснулась плеча.

— Я рад, что ты так решил. Потому что это решил именно ты. Почему — не так важно. Приказы надо не только слушать, но и отдавать. В том числе и самому себе. Ты становишься свободным, и я рад.

— Свободным?

Перед глазами встал опутанный веревками бродяга. «Я вольна людь!» Наверно, для Ярчука из рода Бешеной Ласки свобода — это отсутствие веревок. Но Ивор говорит об ином.

— Свободен? — повторил Згур, чувствуя, как давняя злость вновь лижет сердце. — Ты тоже стал свободен, когда изменил Краю? И теперь хочешь, чтобы я…

Он не договорил, отвернулся. Злость куда-то пропала. Да и на кого злиться? На Ивора? На себя самого?

— Велга не считает меня изменником, Згур. Но дело даже не в этом. У каждого человека есть выбор — всегда, даже у плахи. У меня он тоже был тогда, двадцать лет назад. Я мог выполнить приказ — и бросить Алану в плену. Если ее свобода — цена моей измены, то я согласен. И ты тоже — цена моей измены. Я ни о чем не жалею, Згур. И, надеюсь, не пожалеешь и ты…

— Я!.. — Згур вскочил, слова мешались, путались. — Я согласился только потому, что меня попросил Кей! Он… Он мой командир! И еще… Я считаю… Я думаю, что Краю не нужен Огрин в Железном Венце. Правительница поймет…

Обо всем этом Згур думал уже много раз — по дороге в Валин. Велга поймет, поймет Барсак. Он — не изменник…

Ивор вновь усмехнулся, но ответил твердо, без улыбки:

— Может, ты и прав, Згур. Велегост нужен Краю, как нужен и мне. Но об этом ты подумал уже потом, правда? А тогда тебе просто захотелось согласиться, пусть даже нарушив волю самого Дия Громовика. Это и есть свобода…

Згур невольно кивнул. Убедили даже не слова, а голос — спокойный, рассудительный, с чуть приметной лукавинкой. Палатин, наверно, прав…

— Нельзя жить по чужой воле, Згур. Те, кто верит в Вознесенного, считают, что свобода выбора — это высший дар богов. Это самое дорогое, Згур. И за это дорогое приходится очень дорого платить. Но пренебрегать этим даром — худший из грехов…

Згур вновь кивнул, соглашаясь, но внезапно вспомнил. Тонкие руки в золотых кольцах, тихий, словно неживой голос. «Ему все верили, Згур! Ему нельзя не верить!» И. — слезы матери…

Он словно очнулся. Сирии! Птица Мары-Смерти со сладким голосом. «С ним трудно спорить!» Да, спорить трудно. Но он и не станет.

Згур медленно встал, усмехнулся. Удивленный Ивор умолк.

— Я не верю в Вознесенного, сиятельный. Ты прав, все очень просто. Кею Велегосту грозит беда, и я захотел ему помочь. Вот и все. Если для этого нужна свадьба — то пусть будет свадьба. Даже если это выгодно тебе. Кстати, Улада согласна?

Последние слова он произнес легко, почти небрежно, но сердце замерло. Они говорят о свободе, о власти, но ведь речь идет о человеке — о нелепой, некрасивой девушке, которую он уже однажды предал.

— Улада? — Палатин явно удивился, пожал плечами. — Думаю, согласна. Черемоша словно боги послали. Теперь она уже не верит в эту дурь.

Дурь? Згур вздрогнул, как от удара. Вот, значит, как!

— Я должен поговорить с ней, Палатин. Сегодня. Ивор, кажется, хотел возразить, но, подумав, кивнул.

Згур вздохнул с облегчением. Если Улада не согласится, он пошлет всю эту затею прямиком к Косматому в берлогу.

— И еще. Ты вспомнил Черемоша. Где он?

Палатин, явно удивившись, недоуменно пожал плечами: