Печать времени

Нужно бежать из этого безумного места. С Любавой под ручку, стремительно и не оглядываясь. Где ее черти носят? Молоточки в моей голове настойчиво стучали, не давая мне возможности сфокусироваться на мельтешащих мыслях о спасении, а взор епископа искрил таким пониманием и снисхождением, что это усиливало мучительную тошноту и давление в висках. Это невозможно было выдержать. Но я старался сохранить остатки вменяемости, старался остановить повторный крик, который рвался из горла.

Доктор что-то монотонно говорил, но я не слушал. Откинувшись на подушку, посмотрел в окно: светила луна, и снова нахлынули воспоминания. Её кроваво-красный свет, и мы с Любавой бежим в темноту леса. Поверить в слова доктора - настоящее, очевидно, непосильное испытание. Все, что он говорит - явный бред. Нужно еще проверить, кто из нас двоих в своем уме.

Почувствовав приближение медсестры, дернулся в сторону, но размеренный говор епископа остановил меня от спонтанных действий - укол в вену я принял достаточно смиренно.

Смотря на "врача", понимал, как мало, оказывается, я о нём знаю. На космическом корабле он дал мне жизнь, спас меня. Для чего, чтобы вогнать в пучину безумия? Позволил воссоединиться с Любавой, чтобы потом забрать её у меня и твердить нелепости о коме?

Только сейчас заметил, какой внимательный у него взгляд - исподлобья, как у хищной птицы. Хищность проявлялась не только в его глазах: движения были плавными, просчитанными, голос вкрадчивый и тихий. Я думал, что вампир хищник - нет, самый страшный хищник это человек, не знающий ни жалости, ни сострадания.

Я медленно начал проваливаться в тревожный сон, но реальность наших с Любавой путешествий не отпускала даже там. Мы сражались с викингами, убегали от пиратов, едва спаслись от инквизиторов, перехитрили китайскую мафию. Неужели всё это плод моего больного воображения?! Я ощутил поцелуй Любавы на губах, её гибкое тело, её гладкую кожу под своими пальцами - это не может быть выдумкой.

Не знаю, сколько я провалялся в беспокойном забытье, но проснулся, ещё окончательно не придя в сознание. Вскочил с немыслимой для себя скоростью, ясно понимая, что не имею ни малейшего желания находиться в грязном помещении, пропахшем медикаментами. А все, что в действительности хочу - оказаться рядом с Любавой, услышать ее переливающийся звонким ручейком смех и блестящие весельем глаза. Отчаянным ударом ноги в дверь, распахнул её, сорвав с петель. Мне всё равно, что схватят и снова что-то вколют. Я просто обязан убедиться в том, что Любава в порядке.

Не обращая внимания на нестерпимую боль во всем теле, бегал по коридорам, как самый настоящий псих, коим себя нисколько не чувствовал, заглядывал в каждую дверь и с сожалением понимал безуспешность своих попыток.

Взбалмошная медсестричка, парализованная страхом, тряслась и прижималась к стене. Епископ же сперва стоял спокойно, покровительственно изгибая густую бровь, затем ласковым движением двух пальцев подозвал к себе санитаров, готовых по его приказу меня успокоить. В бешенстве я начал расшвыривать медикаменты, стоящие на тележках. Смотря, как они вдребезги разбиваются о каменную плитку пола, я в полной мере ощутил безысходность своего положения. Это проигрыш. Я проиграл.

Звуки приближающихся медработников заглушают биение моего сердца. Они профессионалы. И знают как усмирить... буйнопомешанного?

Я начал собирать с пола осколки от бутыльков и приставил к своему запястью.

– Не подходите или я за себя не ручаюсь, - мой взгляд метался от епископа к санитарам. Я был на грани. А вот он казался невозмутимым, словно читает очередную книгу по психологии, в которой нет ничего интересного.

Я не сдержался, в последней попытке сделать хоть что-то подскочил к нему - епископ никак не отреагировал. Но в тот момент, когда мои руки почти касаются его шеи, на долю мгновения я оказываюсь в воздухе, затем падаю на пол. Я в замешательстве, совершенно потерялся в пространстве. Попытался отползти, но в голове ярко мигала отрезвляющая мысль - это бессмысленно, я уже проиграл. Но воля к свободе, к Любаве, заставляла меня кусаться и царапаться, стараясь отпихнуть от себя санитаров. Они в считанные минуты скрутили меня и поставили на ноги.

– Буйным здесь не место парень. Отведите его в отделение психоневрологии, - примирительно, почти нежно сказал епископ, разворачиваясь на каблуках своих остроносых туфель; и, не глядя на меня, покинул коридор.

Судя по табло в лифте, отделение находилось на девятнадцатом этаже. Когда мы вступили в коридор, показалось, что нахожусь под открытым небом: оно было звёздным, таким ярким, каким я его ещё никогда не видел. Звезды рассыпаны, словно алмазный песок, практически не оставляя участка чёрного неба, а по центру сияет луна - яркая, подобна светилу, но не обжигая глаз. Свет её отражался на полу и преломлялся мириадами колких снежинок под моими ногами.

– Обычно провалы в памяти появляются раньше, но у нас особый случай. У пациента была кома.
– Услышав голос епископа, обернулся, но собеседника доктора мне было не видно. Как этот "святоша" успел дойти сюда раньше нас? Перелетел?
– Парнишка ничего не помнит. Вся его жизнь основана на подсознании. Нужно поторопиться, иначе это грозит психическим расстройством, в лучшем случае, или летальным исходом.

– Вот же сука! Вот же исполняет!
– Распылялся я, удерживаемый крепкими руками санитаров.
– За что он меня так ненавидит? Я что, ему в карман нагадил и забыл встряхнуть? За что он так со мной?! За что он так с нами?!

– Парень, не думай, что тебя будут здесь долго задерживать. Немного подлечат и отпустят.
– Епископ по-отечески, как несмышленого сынишку, потрепал меня по плечу.

– Вам халатик не жмёт, не?
– Желание плюнуть в его улыбающуюся физиономию было столь велико, что я боролся с ним только потому, что не хотел получить дополнительную дозу успокоительного.
– Карманы ничего не оттягивает? А то я вам навалял немного "недоразумений".

– Шутить изволите, сударь?
– Какой к черту сударь? Ему шапочка все мозги пережала?

– Боже упаси, ваше преосвященство, - парировал я.
– Ни дать ни взять кардинал Ришелье в белом халатике.

– В тридцать пятую его!
– наконец-то проявив эмоции, вскричал покрасневший епископ.

– А чё там в тридцать пятой? Спа-процедуры, массаж, все дела? Если что, я предпочитаю "тайский". Не вздумай меня касаться, ты не в моём вкусе.
– Я не видел, но почувствовал, как он заскрежетал зубами, потому продолжил уже с язвительной ухмылкой: - Мне нравятся низкорослые девушки с кривыми ножками, а у тебя ножки хоть и кривые, но ты далеко не девочка.

– Что вы встали, как истуканы, ведите его в лабораторию, там он быстро придёт в себя.
– Обернулся ко мне и подмигнул.
– Лоботомия поможет не только всё вспомнить, но и успокоиться. Думаю, после комы у тебя образовалась шизофрения. После того как я поделю лобные доли твоего головного мозга, мышление "придёт в норму", наступит потеря координации, и ты даже писать не сможешь без посторонней помощи.

Апокалипсис: начало. Глава 68

МатвейЯ потерял счёт времени: часы, недели, месяцы, годы - всё смешалось, появились праведные мысли, что все мои воспоминания лишь сон. Сейчас я понимаю, что доктор был прав, потому позволяю лечить себя. Хочу выйти отсюда и с нетерпением жду комиссию, которая определит мою вменяемость.

Сегодня знаковый для меня день. От результатов моего лечения, от так и неназванного диагноза зависит выход отсюда. Я уверовал в то, что Любавы не существует. Мой больной, одинокий мозг банально выдумал ее. Хотя где-то глубоко внутри всё ещё теплилась надежда, что всё, что мне "приснилось", не плод моей воспалённой фантазии, не безумие подсознания, а скрипучая реальность, затаённая на осколках сознания.

Главное, выйти отсюда. Вернуться в реальную жизнь, избавиться от обследований, тестирований и приёмов лекарств. Вдохнуть глоток свежего воздуха, чтобы, наконец, избавиться от запаха испражнений и глупой болтовни здешних пациентов. Войти в ритм обычной жизни.