Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше
Шрифт:
Я не ответила ей в шестой раз.
– Ты ответишь мне или нет?
Нет никого страшнее рассерженной монахини. А сестра Бенедетта исходила яростью.
– Да.
– Что да?
– Да, хочу ответить.
– Так отвечай!
– Я не поняла вопроса.
Сестра Бенедетта дышала, как мехи, свисавшее с шеи распятие по-прежнему раскачивалось.
– Садись на место, Леда Ротко! И вы тоже, девочки, садитесь на свои места.
Тут началось общее движение.
Ноэми сидела рядом со мной, как на похоронах – втянув голову,
Я оказалась виновницей какого-то бедствия и чувствовала себя очень неловко.
Я догадывалась, что должна извиниться, но не понимала, в чём заключается моя вина. Если бы только кто-нибудь подсказал мне, за что нужно попросить прощения, я ни секунды не медлила бы.
Сестра Бенедетта тоже вернулась на своё место за кафедрой.
Некоторое время в классе стояла тишина.
– А теперь проведём перекличку, – сказала сестра Бенедетта, отнимая руки от лица.
– Людовика Альтьери.
Людовика поднялась за партой позади меня и произнесла «Здесь», со злобным удовольствием пыхнув мне в затылок.
Ноэми проговорила «Здесь», как умирающая.
В то утро занятия сопровождались лёгкими смешками, которые сестре Бенедетте удавалось приглушить лишь иногда, и то ненадолго.
Звонок прервал мою сотую по счёту попытку написать своё имя, тогда как другие, учившиеся делать это уже целую неделю, легко выводили собственные фамилии.
Сестра Бенедетта провела нас во двор и оставила под наблюдением сестры Миртиллы.
– Поговорим после перемены, – сказала она, словно клещами сжав мне предплечье.
Если учесть опыт моих первых двух дней в школе, перемену следовало бы назвать изничтожение.
Сестра Миртилла, бедняжка, вообще не понимала, на каком свете она оказалась. Круглая, подпрыгивающая, словно воздушный шарик, она всё воспринимала в самых радужных красках, и все вокруг неё были прекрасны и замечательны.
Как она могла подумать, будто девочки действительно водят хоровод вокруг меня, остаётся загадкой. Если бы мы и правда вздумали водить хоровод, то я, надо полагать, тоже ходила бы по кругу вместе со всеми, а не стояла бы в центре.
Сестра Миртилла оставалась так далека от действительности, что даже похвалила девочек:
– Молодцы. Продолжайте и дальше так.
А на самом деле происходило примерно то же, что и в прошлый понедельник.
Все, кроме Людовики, окружили меня. Разница заключалась лишь в том, что теперь на меня указывали пальцем и не задавали вопросов. Они насмехались надо мной и хохотали до упаду. Разница оказалась и в том, что Ноэми не стояла рядом, а сидела на ступеньках лестницы, что вела из Колледжа во двор. Я видела, что она нахохлилась там, словно сыч, уткнувшись головой в колени. Я же стояла неподвижно, лишь посматривая в ту сторону, откуда доносились насмешки.
– Давай, Леда, прочитай нам Отче наш… – подстрекала какая-нибудь девочка.
– Ооооотче наааааш, – вторила ей другая, раскинув руки, словно кто-то тянул их в стороны.
– Давай, Леда! Ты что, язык проглотила?
И хохочут.
– А потом как ты делала?
– Давай, ну ты ведь знаешь молитву… Читай дальше…
– Может, дашь нам сегодня наши яблоки? – спросила самая высокая девочка.
И все опять смеются.
Да, яблока на этот раз не было. Я не открыла бы мой портфельчик, даже если бы меня принялись избивать, как Либеро колотил Фурио и наоборот.
Вдоволь насмеявшись над моим сольным выступлением, девочки и в самом деле стали водить вокруг меня хоровод, напевая:
– Леееееда дууууурааааа… Леееееда дууууурааааа… Леееееда дууууураааааа…
Тут Людовика прошла в круг, встала рядом со мной и посмотрела на них.
– Прочь отсюда! – приказала она.
И они ушли.
Остались только мы – она и я, даже без физической поддержки Ноэми на случай, если упаду, – и я зажала свой портфельчик ногами.
– Так вот, Леда… – заговорила она, начав обходить меня по кругу своим особым шагом – вытягивая ноги и ступни в белых туфельках. – Скажи-ка…
Мне не хотелось, чтобы она оказалась у меня за спиной, и я стала поворачиваться следом за ней, чтобы видеть её перед собою, и от этого голова, и так уже пошедшая кругом, закружилась сильнее.
– Зачем подражаешь мне?
– Подражаю? – еле слышно переспросила я.
– Да. Подражаешь мне. Зачем?
– Но я не подражаю тебе.
– Нет, подражаешь.
– Это неправда.
– Тогда почему не ешь?
Вот к чему клонило это дьявольское светловолосое великолепие. К моему яблоку.
– Потому что не голодна.
– Это неправда. Не ешь, чтобы походить на меня.
– Я же сказала – нет. Я не голодна.
– Ты тоже балерина? Скажи правду!
– Балерина? – При чём тут это, вопрос оставался для меня загадкой. Красивой, но загадкой.
– Да, балерина. Не ешь, потому что занимаешься балетом.
– А кто занимается балетом, не ест?
– Не смейся надо мной, Леда Ротко. Я же знаю, что ты не дура.
Не будь она так прекрасна, я обняла бы её точно так же, как обняла меня Ноэми.
– Спасибо.
– Не уходи от разговора.
– Хорошо.
– Так что же?
– Что «что же»?
– Просто подражаешь мне или тоже балерина?
– Я не голодна!
– Прекрати!
В тот же миг я получила доказательство того, как её приказ могут одновременно выполнить сразу двадцать четыре человека.
Я прекратила, даже не сознавая этого.
– Ладно, Леда Ротко. Знай же, если станешь подражать мне, проиграешь. А если ты балерина, то я всегда буду лучше тебя.
Сделав пируэт, она удалилась кокетливой походкой, светлые волнистые волосы рассыпались по спине.