Пеликан

Скорая приехала на удивление быстро, но вынуждена была остановиться метрах в тридцати прямо с включенными маячками и сиреной — автобус, машины и обломки велосипеда загораживали проезд. Санитары подошли взглянуть и тут же отправились за носилками.

— Убери же этот чертов автобус! — гаркнул Йосип наблюдавшему Марковичу.

— Нельзя, — сказал аптекарь, — полиция еще не приехала.

Андрей выглядел умиротворенным, будто наслаждался всеобщим вниманием. Со струйкой крови на длинном подбородке он напоминал отъявленного гедониста, поленившегося вытереть лицо салфеткой.

Шестнадцать рук наконец водрузили жертву на носилки, и скорая с мигалками и сиреной сдала назад, ища место для разворота.

— Я ничего не мог поделать, — оправдывался водитель машины, сбившей Андрея.

— Да заткнись ты! — огрызнулся Маркович и схватил его за грудки. — Полиции расскажешь. Ты должен был ждать за автобусом! Ждать за автобусом, понимаешь? В Америке тебя бы посадили на электрический стул. А если бы дорогу переходили дети? Дети, понимаешь?

— Откровенно говоря, обгон здесь не запрещен, — вмешался Кневич.

— Зато парковка запрещена, — заметил Маркович, вцепившись на сей раз в водителя «фольксвагена», будто бы тот собирался сбежать. — Против движения подавно. Ты что там забыл, а? И вообще, я тебя не знаю. Ты, похоже, не местный.

— У моей жены завтра день рождения, я только хотел… — мямлил мужчина.

— Полиции расскажешь, — отрезал крепко державший его Маркович.

Солнце тем временем зашло, а у Йосипа появился хороший повод не идти домой.

В итоге они дали показания полиции, а потом с Марио, Шмитцем, Марковичем и аптекарем обсудили, как быть с вещами Андрея: его искореженным велосипедом, фуражкой, пиджаком и почтовыми сумками.

Марио предложил отнести вещи в порт, где живет Андрей, и позаботиться о его собаке; в кармане пиджака нашлась связка ключей. Решили, что все последующие дни гулять с собакой будет Йосип, а если нет, то Шмитц.

Когда настал черед Йосипа, он оказался в типичной холостяцкой каморке в полуподвале, но здесь ему показалось даже уютнее, чем в его собственном доме. На кухонном столе с ламинированной поверхностью он с удивлением обнаружил вазу и букет полевых цветов. Пока Йосип пристегивал поводок, собака склонила голову и недоверчиво на него смотрела. Выгуляв Лайку, он обшарил кухонные шкафчики и нашел семь овальных банок с лососем, а также пачку сухого корма. Вот и собачий рацион.

Вопреки обыкновению, Йосип решил осмотреться. На сушилке висели гигантские черные носки, а еще у Андрея оказался довольно дорогой кодак. На него-то он и фотографировал бабочек с открыток, которые продавались до сих пор.

Йосип опорожнил почтовые сумки и стал перекладывать неразвезенную почту в целлофановый пакет. Коллег Андрея он предупредит, что все письма можно завтра забрать в его киоске.

И вдруг в боковом отделении Йосип заметил вскрытые полупустые конверты. Странно. Он достал один и стал рассматривать. Британская марка, получатель Джойс Кимберли, отель «Эспланада». Письмо по-прежнему лежало внутри, и, даже несмотря на слабый английский, Йосип понял следующее: «…мне жаль, что у тебя неприятности… надеюсь, ты уведомила свой банк о ситуации с этими еврочеками… береги себя… надеюсь, 50 фунтов немного помогут… С любовью, папа».

Пятьдесят фунтов — огромная сумма. Йосип обследовал остальные вскрытые конверты и выяснил, что и в других, по всей видимости, были деньги. Племяннице от тети на день рождения, в службу автопроката от мужчины, который сожалел о том, что сдал машину с пустым бензобаком. Эти письма были на сербохорватском, а значит, в них, скорее всего, лежали не особо крупные суммы в динарах.

Йосип откинулся на стуле.

Собака устроилась в корзине, и Йосип видел только поднятое вверх мятое ухо.

Из распахнутого зарешеченного окна слышались крики чаек, мужские голоса и треск проезжающей тачки.

Он скрестил пальцы на лысеющем затылке и задумался.

Поскольку приходившие в голову мысли ему не нравились, да и поза оказалась не самой удобной, Йосип опустил руки.

Окровавленная форма Андрея висела на подлокотнике того самого стула, где сидел Йосип, — рука невольно скользнула по ткани вниз, будто бы в свой собственный китель. Он ощупал внутренний карман, осторожно вытащил кошелек и раскрыл его. Там оказалась крупная сумма в динарах и одна купюра в пятьдесят фунтов с портретом королевы Елизаветы.

— Да твой хозяин, выходит, негодяй, — сообщил он суке, которая подняла голову и теперь угрюмо за ним наблюдала. — Он вор. Преступник. А ведь так и не скажешь.

Йосип подумал, что Андрею теперь едва ли пригодятся его вещи — почтовые сумки, форменный пиджак и фуражка с эмблемой со стилизованными крыльями, поэтому решил отдать все разом, когда приедет почтовая машина.

С другой стороны, писать заявление на человека, когда он, вполне возможно, лежит в коме, бессердечно.

Весь компромат — вскрытые письма и купюру — он оставит у себя; Андрей выйдет из больницы, и тогда можно будет подумать, как быть дальше.

Йосип подлил воды в миску и погладил Лайку по голове.

— Завтра вернусь, — пообещал он. — Ты тут вообще ни при чем.

Положив узкую морду на край корзинки, она вытаращила на него глаза, глядя, как он уходит. Жизнь у Лайки — сплошной стресс.

_____

У Марио серьезная работа и большая семья, поэтому Лайку каждый день выгуливал Йосип. Когда банки с лососем закончились, он пополнил запасы. Псину приходилось держать на поводке, потому что собачником он был никудышным и переживал, как бы она не сбежала. Нехватка движения для уиппета сродни наказанию, поэтому, когда новый хозяин смотрел вниз, она тут же трусила на другую сторону. Собака его боится — это очевидно, хоть и непонятно почему.

В свой выходной Йосип решил прогуляться с Лайкой аж до самого бетонного блока на Миклоша Зриньи. Неделей ранее вместо требуемых денег он оставил под камнем записку, в которой просил об отсрочке. На удивление, записка так и лежала нетронутая. Йосип растерялся. А что, если шантажист нарочно оставил ее в знак отказа? Во всяком случае, никаких шагов негодяй не предпринял — жена Йосипа по-прежнему бранилась и распекала мужа, но не так, как могла бы, если бы знала о любовнице.

Когда Йосип на несколько дней исчезал из дома, она всякий раз камня на камне не оставляла от его объяснений. Турнир по шахматам, железнодорожные курсы, поездка в клинику с артрозом? В ее картине мира все незыблемо. Если мужа нет дома, значит, он ей изменяет. И точка.

Придумывая самые разные города, Йосип никогда не упоминал Загреб — само название для него было свято; впрочем, никакого смысла в подобной скрытности не имелось — он прекрасно знал, что жена не в состоянии что-либо предпринять. Почти безграмотная, она практически не выходила из дому, разве что в аптеку на углу, а соседки давно ее сторонились. Полная неспособность жены взаимодействовать с реальностью, от которой он так страдал, в то же время гарантировала ему полную безнаказанность.

Воспользовавшись паузой, Лайка присела сделать свои дела. Она снова смотрела на него, вылупив испуганные глаза, и из-за требуемого напряжения выпячивала их еще сильнее. Собака никогда не поворачивалась к нему спиной, будто боялась, что он причинит ей вред.