Пенсия для киллера
Шрифт:
Возможная встреча с молодым врачом ее всерьез взволновала.
Прослушав сердце и заглянув в уши и горло, доктор Кан покачал головой:
— У вас учащенное сердцебиение. Тук-тук-тук, словно вы только что с пробежки. Стоит сделать ЭКГ, хотя вряд ли у вас аритмия. В животе никаких аномалий, и горло не воспалено. Но если вы испытываете боли в желудке и по всему телу при наличии учащенного пульса, это может свидетельствовать о нарушении функции щитовидной железы… Вы не заметили необычной потливости или потери веса? Если сделаете анализ крови, то через пару дней уже будут результаты, аджумма.
Она совершенно не желала слышать это обращение от него, но промолчала, хотя ее так и подмывало сказать: «Я тебе не аджумма».
—
— Без проблем. Не хотите — как хотите. Если у вас боли, выпишу вам обезболивающие. Начнутся неприятности с желудком — дам другие препараты. Температуры у вас нет, так что антибиотики не нужны. Если боли не утихнут и у вас появится ощущение, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, лучше обратиться в больницу. Желаете, чтобы я выписал вам направление? Или обойдемся ЭКГ?
— Все хорошо, ничего не надо, — покачала головой Когти. — Возможно, сердце шалит на нервной почве. Посмотрю, что будет дальше.
— Хорошо. Пока что я ничего серьезного не нахожу. — Доктор Кан повернулся к компьютеру, чтобы оформить рецепт, а стоявшая рядом медсестра вышла за следующим пациентом.
— Подождите минутку. Мы с вами почти закончили.
— Персики… — вдруг произнесла Когти.
— Простите?
— Персики. Спелые и сладкие. С того рынка.
Когти не могла ни остановить поток слов, ни придать им содержание и смысл, чтобы, возникая у нее во рту, они не крошились, как печенье. Она говорила без всякой задней мысли, но сейчас ей пришло в голову, что ее реплику можно воспринять как подспудную угрозу. Когти всего лишь хотела сказать, что у его родителей замечательные фрукты, высокого качества и очень вкусные, и что сами они, похоже, достойные люди. Однако с учетом предыдущей встречи доктор мог понять ее по-другому. Как предупреждение: «Я знаю, кто твои родители и где их найти»; как резкое напоминание о том, что не стоит даже намекать на события того дня, если ему хватает ума и если он хочет, чтобы родителям ничто не угрожало. Но если Когти соберется с мыслями и упомянет нежные бархатные щечки девочки и родинку около ее розового ушка, тогда сразу станет ясно, что ни о какой угрозе речь не идет.
Впрочем, доктор Кан или притворился, или правда не заметил зловещих намеков. Он воскликнул:
— Так вы заходили в лавку моих родителей? Они берут только самые сладкие и всегда свежесобранные плоды. В детстве я даже не подозревал, что фрукты могут быть кислыми.
Реакция его выглядела неприкрыто фальшивой и преувеличенной, но Когти вежливо кивнула и с усилием улыбнулась, возвращая себе контроль над ситуацией.
— Скажите родителям, что вы моя пациентка. Скидочных купонов у них нет, но вам будут продавать фрукты с добавкой.
— Что вы, не стоит. Им и так нелегко зарабатывать на жизнь. — Произнося эти слова, Когти поняла, что пропустила момент, когда следовало подняться. Вернее, до нее дошло, что уходить и не хочется. Ей нравилось не столько обсуждать сладость фруктов, сколько слушать его голос. Даже если бы Кан не подыграл ей, а неправильно понял ее намерения и возмутился: «Не смейте трогать моих родителей!», она бы все равно впитывала его голос, лелеяла его внутри себя. Как этому молодому мужчине удается уделять всем пациентам одинаковое внимание, а столкнувшись с мутным персонажем, безо всяких колебаний зашить раны, не выказывая ни малейшей тревоги или гнева? Может, он лишь притворяется невозмутимым, пряча свой ужас, или насмехается над ней, не опасаясь пострадать от рук миниатюрной старушки? Или он отсиживает часы в этой клинике, чей владелец слишком тесно связан с опасными людьми, именно потому, что ему все равно, что тут происходит? Или Кану приходится думать о родителях и дочери и у него нет времени скакать с одной работы на другую, как перелетная птица?
Все эти вопросы она сократила до одного:
— Вы ничего не хотите мне сказать?
Даже если он промолчит, Когти ни за что не навредит
его родителям и дочери. Стоит ему намекнуть, она и близко не подойдет к тому рынку. Она вообще задала вопрос не ради сути ответа, а чтобы еще раз услышать голос молодого врача. Но тут выражение лица доктора Кана изменилось. Похоже, он удивился, что она нарушила их безмолвный уговор, что сегодня они встретились впервые.Следующий пациент открыл дверь, у него за спиной маячила медсестра. Когти поднялась, посчитав, что ответа на ее вопрос не будет.
— Э-э, погодите… есть одна вещь, — сказал Кан.
Когти обернулась.
Врач смущенно посмотрел на нее:
— Прошу вас, не принимайте оба лекарства одновременно.
Пожилая продавщица поднялась со своего места рядом с внучкой, занятой рисованием, и произнесла:
— А вот и вы.
Когти пришла сюда во второй раз, и ей трудно было понять, действительно ли мать Канна — прирожденный продавец с отличной памятью и способна вспомнить любого покупателя, который хоть раз заходил к ним в лавку, или она так сказала, потому что Когти не входила в число завсегдатаев.
В прежние времена Когти запоминала лица сразу, достаточно было бросить беглый взгляд или просто пройти мимо человека. Порыв воздуха или запах при следующей встрече играл роль триггера. Благодаря этому оперативница выживала и делала свою работу. Но в какой-то момент эта способность начала исчезать, и причиной притупившихся ощущений был возраст. Слишком много смертей громоздились друг на друга, новые лица заслоняли старые, пока в конце концов их не поглотила тьма. Так девочки покрывают черной краской навощенную страницу дневника, разрисованную целой радугой оттенков, чтобы потом процарапать поверх рисунок острием зубочистки.
— Вы меня помните? — спросила Когти.
— Я не помню точно, в какой день вы заходили, но помню, как мой муж задел вашу сумочку… У нас сегодня хорошие мандарины. Попробуйте, — и владелица лавки протянула тарелку, на которой лежали некрупные фрукты с тонкой кожурой.
— Спасибо, не стоит. Я не люблю кислое.
— О нет, у нас мандарины сладкие, прямо как мед.
— Ну тогда я, пожалуй, попробую. — Чтобы не обидеть продавщицу, Когти взяла мандарин с тарелки и сняла с него кожуру, надеясь, что он и правда не кислый. Фрукт оказался даже слаще, чем обещала хозяйка лавки. Дольки мандарина лопались у Когти между зубами, язык накрывал их, и прохладная сладость наполняла рот, вызывая прилив серотонина. Когти глядела на бабушку и внучку, и они казались ей невероятно трогательными. Она очень любила наблюдать за людьми, над которыми не довлела темнота. Людьми, которые пустили корни под лучами солнца, там, где нет сырых расщелин, поросших мхом. Вот бы можно было заполучить что-то, если долго-долго рассматривать… Вот бы насладиться чувством причастности к таким людям хоть на мгновение.
Думая об этом, Когти тут же смутно осознала, что нелепое стремление к счастью является всего лишь попыткой заглушить влечение, которое она испытывала по отношению к доктору Кану. Зависть к семье, такой теплой и нежной, словно только что пропаренные рисовые пирожки, напоминала ей о собственном печальном положении. Даже будь она не специалистом по борьбе с вредителями, а обыкновенной женщиной, влечение к молодому врачу все равно было бы непристойным: она ведь намного старше… Хотя, с другой стороны, занимайся она другим делом, они бы не встретились.
— Дедушка, должно быть, поехал за товаром. — Когти посмотрела на девочку. Та испачкала руку фиолетовыми чернилами, и казалось, что у нее синяк.
— Да нет, какие закупки в последнее время. Торговля идет плохо. Он поехал на собрание своей ассоциации.
— Я уверена, что скоро начнутся протесты против гипермаркетов.
— Именно. Власти объявили этот район охраняемой зоной малого предпринимательства, но на самом деле давно сговорились с крупными корпорациями. Мой муж возглавляет ассоциацию мелких торговцев и оказался между двух огней. Не самое завидное положение. Его вызывают очень влиятельные люди, не обходится и без скрытых угроз. На словах они призывают к согласию и обещают обо всем позаботиться, но по сути хотят сказать: не послушаешь нас, пеняй на себя.