Пепел и золото Акелы

Оставалась надежда на стрелки, их до ворот вроде бы две. Если вагон не наберет скорость до въезда на них, может, и станет. Пока этот хмырь вылезает, толкает… Задержка, какая-никакая… Шанс.

— Теперь нам никто не помешает. — Принцип перебрался в начало вагона. И встал впередсмотрящим в торцевом проеме.

«Ну, хватит страдать и валяться бревном! — заводил себя Пепел. — Пора заканчивать этот дурдом в свою пользу. Первая задача — освободить руки».

Задача была не из легких, но не казалась невыполнимой. Поручень, к которому привязаны руки, держится на одном болте. Другие болты, видимо, пооткручивали хозяйственнные мужики, а этот или забыли, или он не поддался по причине заржавелости. Однако, как говорят чукчи, если хорошенько вдарить по стойке, к которой крепится поручень…

— Едем! Едем! — радостно завизжал Принцип.

Вагон мотыльнуло — ага, въехали на стрелку. Ну! Пеплу показалось — движение замедляется. Ну же… Сергей закрыл глаза. Остался один стук в ушах и отдача колесных перекатов. Фиг… Вагон набирал разгон.

Пепел чуть переместился, примерился, собрался.

— Ты не хочешь знать, куда едешь? — донесся веселый голос сбрендившего бандюка.

Становились все ближе распахнутые ворота и за ними путь, уложенный на бетонные шпалы. Полотно заметно забирало вниз, и вело оно… и без подсказок известно, куда вело. К подножию холма, на котором расположено депо, к пересечению железнодорожного пути с проспектом Стачек. Сейчас вагон находится на вершине холма. А дальше ведь под гору, только под гору.

— Может, хватит этой детской железной дороги. Пока не поздно. Еще успеем остановить. После ворот не получится. — Пепел постарался придать голосу успокаивающей мягкости.

— Все только начинается, — обернулся Принцип.

А вагон набирал и набирал ход. Вот он въехал, покачиваясь, на вторую и последнюю деповскую стрелку, от которой до ворот дюжина метров.

— А тебе самому жить вконец наскучило, что ли?

— Мне?! Еще чего! Я сойду на своей остановке. А вы поедете дальше. Ту-ту!

— А-а, тогда понятно.

Пепел отклонился назад, насколько позволила проволока; отклонился, наплевав на боль, раскаленными обручами обвившую запястья там, где тонкая сталь впивалась в кожу. Сейчас это ржавое корыто на колесах заденет створку ворот, потом не миновать ему поцелуя с брошенными рядом с рельсовой колеей цыганскими «жигулями». Грохоту и лязгу хватит. За грохотом и лязгом этот урод ничего не услышит, а оглядываться ему не интересно. Ему, гаденышу, нравится смотреть вперед, только вперед, и никуда, кроме вперед, в светлое будущее без Пепла.

Вагон вплыл в ворота. Поравнялись и остались позади разведенные створки, копейные острия воротных прутьев. После чего вагон ожидаемо врезался в «девятку», отбрасывая машину прочь со своего пути.

Врезал и Пепел. Каблуком по стойке, вложив в удар всю массу тела и всю свою злость. Поручень из крепежа не вылетел. Однако… однако не все так гнусно — болт до половины вылез из резьбы. Теперь еще разочек…

Они вырвались из владений метрополитена. Скорость возрастала с каждым метром. Они мчались между двумя гаражными кооперативами, разделенными рельсовым путем напополам. Справа тянулся глухой забор, слева на уходящем вниз склоне виднелись островерхие крыши гаражных сарайчиков, а среди них — вышка гаражной охраны. Крыши мелькали уже словно карты в руках опытного игрока.

— Ну, как? Здорово?! Я бы мог убить тебя и проще. Но проще любой дурак сможет. Пусть попробуют так! Ты попадешь в историю города. Сегодня все телевизионные программы будут говорить о тебе. Ух, сколько понаедет сюда репортеришек! Разве плохо? Да и мне приятно. — Принцип стоял, широко расставив ноги, вцепившись обеими руками в край пустого оконного проема. — Скоро будем прощаться. Вот проедем речку… Там, я вижу, травка. Мне будет не больно приземляться.

В дыры на месте дверей и окон с гудением врывался встречный поток воздуха. Выдуваемые из всех щелей грязь и пыль вихрились по вагону, шуршала бумага в ящиках, секла лицо мелкая дробь песка. Убыстряющийся стук колес перешел в гулкий металлический перезвон. Ветер теперь вломился в вагон со всех сторон. Они выскочили на мост.

Пепел увидел заблестевшую внизу, метрах в пятидесяти, ленту реки. Чудо-речка Красненькая, не замерзающая и в тридцатиградусные морозы. Чудо-речка, в которой меньше всего собственно воды.

Они проносились по мосту, вагон раскачивало и подкидывало на жестком путевом основании. Того и гляди, перекинет через мостовые перила.

— Какая скорость! Вот это жизнь! Надо наполнять жизнь событиями! — надрывался Принцип. Ему теперь приходилось сильно напрягать связки, перекрикивая возрастающий шум. — Жаль уходить! Но пора! Не скучайте без меня!

— Без тебя, дружок, не получится, — пробормотал Пепел.

И еще раз вмазал по стойке. Боль пронзила запястья, в которые глубоко впилась грязная стальная проволока.

Но поручень-то, а! Поручень вылетел из крепежа!

— Ах ты-ы!!! — это Принцип заметил, что пленник отцепил себя от поручня.

Принцип метнулся к ближайшему ящику и выхватил из него костыльный молоток. Вытер руки о штаны, обхватил черенок обеими руками. И пошел на Пепла, ступая, как моряк, враскачку, на широко разведенных ногах.

Сергей попытался освободиться от проволоки на запястьях, перетерев ее о зазубрины вагонного металла. Ему удалось разорвать несколько проволочин… Но большего Сергей Ожогов не успел. На него с истошным воплем бросился Принцип, замахиваясь молотком.

Пепел ушел от удара кувырком назад.

Тонкое било костыльного молотка вошло в ржавое вагонное днище там, где мигом ранее находился Сергей. Принцип выдрал свое оружие, собираясь снова пустить его в дело.

Но — потратил на это время.

Парочку мгновений, за которые Сергей успел вскочить на ноги. И тут же вмазал вензелевцу ногой в живот. Тот повалился на спину, выронив молоток.

Вагон уже проехал мост. Справа выросли коробки жилых домов. Уже виден шатер цирка-шапито и часть скверика перед ним. Вагон несло по склону. Слева открылся вид на лесистый холм, опоясанный забором. Там и сям среди деревьев отсвечивал металл, блестела позолота. Красное кладбище. Очень кстати.

Лежачего не бить — закон правильный. Но есть такие лежачие, что… И Пепел врезал ногой лежачему в пах, заставив того застонать и скорчиться. Да и сам Пепел полетел на пол — это вагон подпрыгнул на рельсовом стыке.

Упал, больно ударился плечом о край сиденья и почувствовал под спиной какой-то прут. И тут последние проволочины лопнули — руки Сергея оказались крепче. Нет, не прут. Вага, которую Принцип забросил в вагон.

— Ну-ка иди сюда, машинист шелудивый, — ласково позвал Пепел, направляясь с вагой к Принципу.

Вензелевец, какие бы у него тараканы ни бегали в голове, сообразил, что партия проиграна. Он метнулся к дверному проему, давно и навсегда освобожденному хозяйственными работягами от дверей, бросил через плечо взгляд на преследующего его Пепла, посмотрел вниз, на бешено несущуюся землю — ишь ты! — перекрестился и прыгнул.