Пепел острога

Он провел рукой над перьями, оставшимися от птицы, и перья тоже растаяли, словно их там никогда не было. И это опять болезненно ударило по воображению Одноглазого, словно развоплотили его, словно его самого превратили в прах и тлен. И даже не в прах и тлен, а в ничто, превратили в воздух, который даже к костру Вальгаллы попасть не сможет. И при этом он понимал, что так может произойти и в действительности, если он когда-то вздумает пойти своим путем, и окажется, что Гунналугу следует двигаться совсем в другую, может быть, даже в противоположную сторону, и если не смогут помочь посланные лучники. И сам колдун, видел Одноглазый ярл, понимает все, что с Торольфом происходит, понимает и наслаждается этим, этим питается, как питается страхом гребцов. Может быть, даже про лучников догадывается.

– Гонец принес нам нехорошую весть, ярл… – между тем сообщил колдун.

– Ансгар…

– Нет, тот гонец прибудет позже. Этот летал по нашему пути, чтобы сказать, где потерялся твой сын, потому что я не смог ему тоже, как и нам, сократить два дня. Я просто не нашел на реке его драккаров, потому что нить к Снорри была порванной.

– И что? Что сказал гонец?

Торольф, казалось, спросил с радостной надеждой. И колдун, разумеется, не мог не заметить этой надежды Одноглазого. Только ему показалось, что надежды эти связаны с ожиданием плохого. Торольф желал плохого.

– Извини, я опечалю тебя. Твой сын убит. Мой гонец наблюдал поединок, в котором сотник русов убил Великана ударом ножа в глаз. У вас с сыном, останься он жив, было бы теперь два глаза на двоих, но нож вошел слишком глубоко. Снорри умер сразу…

– Пусть Один встретит его так, как мой сын был того достоин, – чуть не с торжеством произнес Торольф, и даже непрошенная слеза то ли радости, то ли горя соскользнула на загорелую дочерна щеку из единственного его глаза.

– Пусть будет ярким его костер в Вальгалле… – в тон ярлу сказал колдун, понимая, что они с ярлом играют в одну игру и лицемерят друг перед другом.

– А его воины? – сразу же спросил Торольф, не желая забывать о главном. – С ним было полторы сотни. Они догонят нас?

– Они все погибли.

Этот удар был для ярла более огорчительным, и лицо Торольфа никак не смогло скрыть разочарования. Полторы сотни воинов пришлись бы ему перед выборами весьма кстати.

– Там была сотня Снорри из норвегов и свеев. И моя полусотня. Кто же победил их, колдун? Ты же говорил, там только сотня местных воинов… Даже не воинов, а охотников и бродяг, потому что настоящих воинов мы застали в остроге врасплох и всех перебили.

Ответ прозвучал настолько удивительно, что ярл потерял дар речи:

– Там никого больше и не нашлось. Но почти всех перебили десять лучников русов. И только остатки, вместе с твоим сыном, были добиты остальными. Десять лучников… Тебе бы хватило такого десятка, чтобы стать конунгом и без меня.

Колдун рассказывал какие-то сказки, которым ярл Торольф, естественно, не верил. Эти сказки можно детям на ночь рассказывать, но только не человеку, в тринадцать лет впервые взявшему в руки меч и убившему взрослого воина. С тринадцати лет Торольф воюет, и ни одного года не прошло, чтобы он не отправлялся в поход или в набег. И отлично знает, что невозможно десятку лучников уничтожить полторы сотни воинов. Конечно, встречались и ему среди русов и вообще среди славян даже отдаленных от восходных земель какие-то особые лучники, которые стреляли необыкновенно далеко и особенно точно. Это Одноглазый хорошо знал. Но такие лучники были, насколько он помнил, редкостью, и вообще, славяне больше пугали чужестранцев своими лучниками, чем показывали их. Конечно, со славянами Торольф воевал мало, он большую часть своих походов совершал в сторону Европы, где было много богатых поселений, которые грабить было не так трудно, как скрытые лесом славянские города. Да и добыча там была более значимой, а именно добыча в выборе похода всегда определяет направление, в котором движется войско. И Торольф отправлялся только туда, где добыча была наверняка не бедной.

И в своих набегах ярл накопил богатый военный опыт. Потому и не верил колдуну. Хотя, скорее, не следовало верить птице, которая нагородила чепухи. Не могут десять лучников перебить полторы сотни воинов. После первых же стрел воины просто прикроются щитами и пойдут в атаку, и сомнут лучников. Что-то произошло не так, как рассказывает Гунналуг. И что-то не так, возможно, произошло и со Снорри. И не стоит надеяться на его смерть, о которой так уверенно говорит колдун. Если есть ложь в части сказанного, невольно сомневаешься и во всем остальном.

Тем не менее в смерть сына Торольфу верить хотелось…

* * *

Ночное время еще не пришло, но все море вокруг лодок уже укутало непроглядной грязной и рваной темнотой, шумливой и неспокойной, грозящей издали перекатистым, грозно рыкающим шумом. Драккары шли один за другим, легко разрезая высокую волну и, казалось, не замечали непогоды, которая грозила вскоре перерасти в настоящий шторм.

По-прежнему над каждым из драккаров летали целые тучи чаек, многие из которых садились на мачты, реи и борта, и даже на отдыхающие в такую погоду весла. Чайки гомонили громко, предвещая ухудшение погоды, но тем неожиданнее в открытом море прозвучало карканье ворона, птицы вообще-то совершенно не морской, встречающейся на побережье повсеместно, но мало способной к длительным безостановочным перелетам от одного морского берега к другому. А от драккаров до ближайшей земли было уже по любым меркам далековато. И потому ярл Торольф Одноглазый ни на мгновение не усомнился, к кому прилетел этот ворон и какие он имеет клюв и когти. Так и оказалось – на корме отодвинулся полог, на скамьи гребцов упала полоса красного света, и полоса эта на мгновение пересеклась телом крупной птицы. И тут же полог опустился, а громкое карканье, перекрывающее даже неумолчный шум набегающих волн и свист ветра в вантах, раздалось уже из-за полога. В это трудно было поверить, но, судя по всему, ворон что-то рассказывал Гунналугу. Иначе чем речью такое карканье назвать было нельзя, потому что обычно карканье бывает одиночным, а здесь раздавались целые длинные фразы. И это должна была прийти весть о том, что случилось на реке Ловати, где боевой драккар Дома Синего Ворона намеревался остановить средний и мало приспособленный к сражению драккар наглого полугрека ярла Фраварада, не желающего считаться с реальной расстановкой сил в Норвегии.

Ярл Торольф Одноглазый не пожелал ждать нового унизительного приглашения колдуна и сам направился между скамьями гребцов по переваливающемуся с боку на бок драккару к корме. Однако ходить по неустойчивой лодке Одноглазый умел хорошо, не зря большую часть своей жизни он провел в набегах, и ни разу ему не потребовалось наклониться, чтобы рукой опереться обо что-то. Да и опереться можно было только о скамью, каждая из которых не достигала колена ярла. Такой поклон буре был для опытного моряка унизителен, и Одноглазый, избегая поклонов, шел уверенно. Но уже перед закутком колдуна, все еще слыша карканье птицы и изредка только слова самого Гунналуга, что-то спрашивающего у ворона, ярл остановился, не решаясь прервать такой важный разговор. Впрочем, ждать ему пришлось недолго. Карканье прекратилось, и Гунналуг, отодвигая полог, одновременно сказал, словно заранее знал, что Торольф обязательно будет рядом:

– Заходи, ярл. Сейчас дождь будет моросить, ни к чему тебе мокнуть.

Дождь заморосил сразу после этих слов, и сразу же после них Торольф Одноглазый шагнул за полог, торопясь услышать важные для себя вести. В этом колдун был незаменимым помощником. Кроме него, никто не смог бы держать ярла в курсе происходящих так далеко событий.

– Что-то важное?

– Очень важное, хотя и не совсем понятное, – сказал колдун, мрачно думая о своем. – Садись… И подожди…

Ворона в закутке не было, как не было недавно и чайки. И никто не мешал разговору, но колдун начать его не спешил. Потом привычным движением взял из мешочка щепотку порошка и нарисовал им в воздухе магический треугольник, который сразу загорелся. И огонь опять свободно висел в воздухе, создавая рамку, в которую колдун внимательно смотрел, шепча про себя какие-то слова, словно бы даже называя кого-то по именам. Но Одноглазый уже привык к этим треугольникам и не удивлялся, как удивился, увидев впервые. Он молчал, понимая, что нельзя прерывать акт колдовства и что это колдовство направлено на пользу ему самому. Наконец Гунналуг легко махнул ладошкой, загасив пламя треугольника, и опустил руки.

– Не знаю, что случилось. Слишком далеко, чтобы почувствовать нити… Короче говоря, дело обстояло так. Я послал тридцатирумный драккар своего Дома, на котором был колдун, способный воспринять мою весть, уничтожить драккар ярла Фраварада. Моя команда была выполнена. Но сначала меч, который Ансгар все же получил в руки, пытались выкрасть. Ярл послал опытного ныряльщика. Но там кто-то со стороны вмешался. Случайность… Какая-то славянская нелюдь помешала… Потом мой драккар уплыл ниже по течению и перекрыл русло Ловати цепью, на которую хотел поймать идущий по ветру драккар Фраварада. На такую уловку многие попадаются, чтобы избежать столкновения. Но Фраварад, к нашему несчастью, оказался опытным моряком, он не поплыл на цепь и пошел на таран, и носом своего драккара до половины разрезал борт моего драккара. Там завязалась схватка, и норвежцы, хотя их было меньше, побеждали моих воинов. Там было трое непобедимых бойцов. Сам ярл Фраварад, который всегда славился в мечном бою, и, помнится, даже Кьотви хвалил его за это. Потом какой-то очень крепкий дварф, который перерубил чуть не пятую часть моей команды своим топором. И, конечно, молодой Ансгар, который с мечом своего отца не знал равных ни среди своих, ни среди чужих. И валил всех, кто попадался ему под руку. Он одним ударом убил ярла моего Дома, не только опытного моряка, но и сильного воина. А потом оба драккара, поврежденные при столкновении, развалились, и все воины, живые и мертвые, ушли под воду.

– В доспехах никто не может плавать, – торопливо и почти с радостью сказал Торольф. – Ансгар утонул?

– Утонули почти все. Лишь несколько человек сумели уплыть на обломках, но Ансгара среди них моя птица не нашла, хотя специально долго кружила над ними.

– Ансгар утонул… – словно себя похвалил, сказал Торольф с удовлетворением.

– В том-то и дело, что это неизвестно, – сердито сказал Гунналуг.

– В доспехах не плавают… – повторил ярл, уже почти чувствуя себя конунгом.