Пепел Вавилона

Па ждала, что их проведут в квартиры, которые в прошлый раз выделил им Марко Инарос, но, хоть и расположенные в той же части станции, помещения оказались другие. Караул покончил с церемонией приветствия, заверил, что, если что понадобится, принимающая служба готова помочь, откланялся и закрыл за собой дверь. Мичо опустилась на кушетку в большой комнате номера, а Жозеп отправился на обход остальных, обустраиваясь и высматривая аппаратуру наблюдения, наверняка наличествующую и наверняка слишком профессионально укрытую, чтобы ее отыскать.

Надя, Бертольд и Лаура остались на новом корабле — переоборудованном грузовозе, который им одолжила одна из кузин Бертольда до времени, когда найдут способ расплатиться. После стройного и мощного «Коннахта» судно представлялось ей хлипкой дешевкой. Но на нем собралась ее семья, так что для Па оно было домом, между тем как атласная кушетка, на которой она сейчас устроилась, — тюремной камерой.

Жозеп жестко рассмеялся за стеной. Вернувшись в комнату, он протянул ей прямоугольник кремового оттенка. Не из бумаги, а из плотного картона, гладкого, как та же кушетка. Почерк был отчетливым и точным.

«Капитан Па.

Спасибо, что прибыли на конференцию, и за вашу отвагу в нашей общей борьбе. Доверием и сотрудничеством мы проложим путь вперед».

Подписано было: Крисьен Авасарала. Мичо, сведя брови, взглянула на Жозепа.

— Эн серио? Не похоже на нее.

— Знаю, — ответил Жозеп. — И ты еще не все видела. Там подарочная корзина с фруктами.

Если войны начинаются в ярости, то заканчиваются они в изнеможении.

По результатам охватившего всю систему, а потом и кольцо сражения партизаны Свободного флота чувствовали себя бессовестно обманутыми. Исчезновение «Пеллы» с остатками кораблей представлялось нечестно забитым голом, и они тщетно искали, какого судью освистать. Потом станции — Паллада, Ганимед, Церера, Тихо — медленно начали осознавать, что война окончена. Что они проиграли. Одна группа с Паллады выпустила коммюнике, называя себя Новым Свободным флотом, и устроила несколько взрывов, когда единый флот брал станцию под контроль. Главная опора Свободного флота: Каллисто, Европа, Ганимед и малые базы системы Юпитера — меньше всего оказалась затронута войной. Редкие вспышки сопротивления на них означали, что насилие затянется еще на недели или месяцы, но итог был ясен заранее.

Призрак Лаконских врат и Уинстона Дуарте более всего нависал над Марсом. Самосознание марсиан — гордых винтиков славной машины терраформирования — не смирилось с военными путчами и массовым дезертирством. Марс требовал ответа, а Лакония его надменно игнорировала. После гибели Свободного флота из–за врат пришло только закольцованное радиосообщение. Мужской голос с интонациями диктора повторял: «Лакония — самостоятельное суверенное государство. Это сообщение уведомляет, что любой корабль, проходящий через врата Лаконии, будет остановлен как нарушитель ее закона. Лакония — самостоятельное, независимое…»

Это сообщение вызвало нескончаемые дебаты в марсианском парламенте, Земля же пригнала в медленную зону два из трех оставшихся у нее военных кораблей и подвесила против Лаконских врат в готовности своими устаревшими, но вполне действенными рельсовыми пушками превратить в газ и обломки все, что из них покажется. Авасарала назвала это политикой сдерживания, и Мичо такой образ действий представлялся наиболее здравым. Земля была не в том состоянии, чтобы нарываться на новую драку.

К тому времени, как Розенфелд Гаолян предстал перед Гаагским трибуналом по обвинению в убийстве миллиардов землян, великий и сложный дух времени готов был обо всем забыть. Предстояли и другие суды. Арестовали Андерсона Доуза. Нико Санджрани сам сдался на Тихо. Из внутреннего круга Инароса одна Па осталась жива и на свободе. И попала на прием с коктейлями.

Зал для приемов в губернаторском дворце представлял собой соединенные лестницами ярусы со множеством зелени. Люди в мундирах и строгих костюмах стояли парами, маленькими группами или наедине со своими ручными терминалами, а слуги обносили их закусками и напитками. Кому хотелось чего–нибудь особенного — еды, выпивки или хоть новой пары обуви — стоило только попросить. Роскошь зашкаливала. Высшие круги власти и влияния!

Здесь все было настоящее — то, что Марко Инарос лишь тщился разыгрывать. Полированные мощеные дорожки, колонны слоистого земного песчаника, из своеобразного бахвальства доставленного с далекой планеты. «Мы так богаты, что даже не строим из собственого камня». Па не в первый раз это заметила и не знала, смеяться, сердиться или печалиться.

— Мичо, — позвал женский голос, — Вы здесь. Как Лаура?

Старая дама в оранжевом сари взяла Мичо под локоть и провела целых три шага, прежде чем Па узнала Авасаралу. Старая землянка выглядела другим человеком. Меньше ростом, намного смуглей кожей, светлая седина сильнее заметна на фоне потемневшего лица.

— Гораздо лучше, — ответила Мичо. — Уже вернулась на корабль.

— Она с Надей и Бертольдом? А Жозеп остался в номере? Они должны знать, что мы всегда рады их видеть. Черт, что за мерзкий образчик архитектуры, — продолжала Авасарала. — Я заметила, что вы смотрите на колонны.

— Смотрела, — признала Па.

Авасарала склонилась к ней, блеснула глазами, как школьница.

— Подделка. Слоистая порода? Центрифуга и цветной песок. Я знавала архитектора. Он тоже был насквозь фальшивым. Хотя и красавчик. Спаси нас, боже, от смазливых мужчин.

Неожиданно для самой себя Мичо рассмеялась. Старуха умела очаровывать. Мичо понимала, что показное гостеприимство — показное и есть. Спектакль. Но трюк работал — она почувствовала себя свободнее. Настанет — и очень скоро — время, когда Мичо придется обратиться к этой женщине с просьбой об амнистии. Просить эту землянку избавить ее и ее семью от ответа за преступления Марко. Сейчас все выглядело так, будто ответ будет: да. Надежда — ужасная штука. Па не хотела надеяться, а надеялась.

Она не знала, что хочет сказать, пока не сказала:

— Мне жаль.

Она имела в виду: «Мне жаль, что я не предотвратила атаки, убившей вашего мужа, что сразу не разобралась, что за человек Инарос», и еще: «Я бы все сделала иначе, будь у меня шанс вернуться обратно и начать заново».

Авасарала помолчала, смотря Мичо в глаза, и та словно заглянула за маску. И поразилась глубине. Ответила Авасарала так, словно услышала все недосказанное:

— Политика — искусство возможного, капитан Па. В играх нашего уровня за злопамятность расплачиваются человеческими жизнями.

С другой стороны узкого дворика на них оглянулся Джеймс Холден — и подбежал рысцой. Хоть этот остался того же роста, каким ей запомнился. На вид немногим старше того, с кем они дрались против Ашорда на «Бегемоте». Возвращение в «видит бог, это были славные времена». Она заметила, что Холден удивился и обрадовался ей.

— Капитан Холден, — привествовала его Па, — по–прежнему жуть как рада вас видеть.

— Правда? — Его мальчишеская улыбка осталась совсем прежней. Он повернулся к Авасарале. — Можно вас на минуту? Есть одно дело.

Авасарала пожала Мичо локоть и отпустила.

— Извините, — сказала она. — Холден собственной пиписьки не найдет, пока ему не подскажут, где искать.

Они отошли вдвоем, заговорщически склонив друг к другу головы. Сквозь заросли плюща Мичо увидела высокую темнокожую женщину, склоняющуюся к смеющейся ее шутке марсианке, премьер–министру. Наоми Нагата. Она выглядела… обычной? Неприметной. Мичо встречалась с ней в прежние времена, но не узнала бы, столкнувшись в общем коридоре или вагоне трубы. Но эту женщину Марко похитил перед атакой на Землю, чтобы похвастаться перед ней силой и властью. Эта женщина отвернулась от Марко, когда они оба были почти детьми. Па так и не разобралась, насколько решение вести Свободный флот к Медине было вызвано холодными тактическими соображениями, а насколько тем, что там находилась Наоми Нагата. Это было так мелко и мелочно, что легко верилось. «В играх такого уровня за злопамятность расплачиваются жизнями».