Перчик на десерт

— Значит, на работу в «Игуану» она так и не вышла? — уточнила Инна.

— Ясное дело, она в деревне у деда зашивается, — пожал плечами Миша. — Я их как на прошлой неделе туда отвез с дочкой, так там и кувыркаются. Не до ресторанов теперь, когда дед едва до сортира доковылять может. А других родственников у него нет. Надо на зиму старика сюда перевозить.

— А у вас после ухода той девушки, которая привезла вам известие о болезни деда, ничего не пропало? — поинтересовалась Инна. — Кстати говоря, кто она вообще такая?

— Не знаю, — пожал плечами Миша. — Сказала, что просто знакомая Машкиного деда. Совершенно случайно узнала о его болезни и решила сообщить нам, все равно ей нужно было в город.

— Ас дедом вы о ней разговаривали?

— Да зашел такой разговор. Я спросил, что за девушка такая была? Говорит, что просто случайная знакомая. Живет не здесь, была проездом. Он ее не знает.

— Как же он незнакомых людей к своим родным посылает! — возмутилась Инна. — А вдруг она воровка или мошенница. Так у вас ничего после ее ухода не пропало? Вы хоть смотрели, на месте ли ценности?

— Какие у нас ценности? Но вообще-то жена паспорт искала весь вечер, — задумчиво пробормотал Миша.

— Так и не нашла?

— Нет, — покачал головой Миша. — Уехала без паспорта. Да ну, ерунда это. Машка у меня рассеянная, сама его куда-нибудь задевала, а потом и забыла.

Найдется!

Инна отнюдь не разделяла его уверенности. Напротив, ей стало совершенно очевидно, что таинственная девушка воспользовалась паспортом Маши в своих целях.

— А о чем вы с этой девушкой вообще разговаривали?

— Не знаю, жена ее на кухню увела, я не прислушивался. У меня футбол был по телику. Думаю, жена там ей плакалась, что работа снова срывается. Во всяком случае, мне она про это до утра зудела.

— А шестнадцатого июля ваша жена точно была уже в деревне? — решила уточнить Инна, именно ночью шестнадцатого был убит Серега.

— Точно, — заверил ее Миша. — Я их туда четырнадцатого отвез. А девушка из деревни явилась ровно тринадцатого. Я еще запомнил, что число такое несчастливое.

* * *

Юля переночевала у Степаниды Алексеевны, а утром быстро собралась и вышла из дома. Обратный билет в Питер был приобретен заботливой Инной для подруги заранее. Самолет отлетал лишь через пять часов, можно было побродить по городу и осмотреться, благо все или почти все, за чем Юля приезжала, она уже узнала от своей болтливой хозяйки. Пока что девушка решила прогуляться до автобусной остановки.

Осмотревшись по сторонам, Юля обратила внимание на черную «копейку», которая стояла возле подъезда бабкиного дома. Стекла у машины были густо тонированы. Юля молча подивилась человеческим странностям и тронулась в путь. Дорога шла мимо длинного дома, на первом этаже которого за огромными стеклянными витринами располагались магазины.

Неожиданно ей в голову пришла мысль, что раз уж она все равно в Саратове, то неплохо было бы поговорить с самой Верой Владимировной. Вдруг открылись бы новые факты, ускользнувшие от внимания любопытной соседки. Все-таки с тех пор прошел не один десяток лет. Многие подробности могли изгладиться из памяти Степаниды Алексеевны.

Юля одобрительно посмотрела на свое отражение в витрине. Она кивнула самой себе и вдруг увидела черную «копейку», которая преданно ползла по другой стороне улицы и, соответственно, тоже отражалась в витрине. Поняв, что ее первоначальный диагноз оказался верен, с головой у водителя точно не все в порядке, Юля спокойно пошла дальше. Возле остановки она в последний раз, как она думала, посмотрела на странную машину, села в автобус и поехала в центр, где и жила в данный момент Вера Владимировна. Адресом Юлю снабдила всезнающая Степанида.

Юля поднялась на второй этаж и позвонила в обитую дерматином и деревянными планками дверь.

— Что же ты так долго? — сопровождаемая этим возгласом, Юля оказалась в светлой просторной прихожей.

Перед ней стояла женщина лет тридцати с небольшим, держащая на руках младенца. При виде незнакомой тети тот закатился громким плачем.

— Вы к кому? — перевернув ребенка вверх ногами и энергично встряхнув его, отчего тот и в самом деле затих, спросила женщина у ошалевшей Юли.

— Я к Вере Владимировне, — робко сообщила Юля, испуганная таким обращением с младенцем.

— Я ее дочь, можете все передать мне, — заверила ее женщина.

Юля вытащила из кармана немного помятое письмо от Вероники. Зажав младенца под мышкой, женщина взяла письмо, прочла адрес и небрежно бросила его на тумбочку.

— У нее все в порядке? — спросила она у Юли.

— Не совсем, — уклончиво сказала девушка.

Но от подробного рассказа она была избавлена появлением чистенькой беленькой старушки, очень крепкой на вид.

— Как ты держишь Павлика? — негодующе обратилась она к дочери. — Дай его мне.

— Мама, к тебе пришли, — не обращая внимания на слова старушки, сказала молодая мать, кивая на Юлю. — Письмо девушка из Питера привезла.

Вера Владимировна мигом утратила всякий интерес к внуку и схватила письмо. Прочитав его до конца, она некоторое время стояла молча. Затем, все так же ни слова не говоря, прижала руку к сердцу, побледнела и словно подкошенная рухнула на пол.

* * *

Плюшкин пришел в себя только поздно утром.

Глянув на часы, он испуганно выскочил из постели.

Впервые в жизни он напился накануне и вот теперь опаздывал из-за этого на работу. На мерзкое ощущение похмелья еще накладывалось и то, что он ровным счетом ну ничегошеньки не помнил, каким образом он оказался в своей постели и чем занимался вчера весь вечер. То есть начало своего визита в офис детективного агентства он помнил, а вот дальше — полный провал.

Частично восстановить прошлый вечер помогли пятна губной помады у него на брюках, а также отсутствие денег в карманах. С замиранием души и сердца Плюшкин принялся шарить по комнате в поисках кобуры с оружием. И ее не находилось.

— Господи, — пробормотал Плюшкин, обойдя всю комнату и заглянув везде, куда только он мог бы засунуть «Макаров» с совершенно новенькой обоймой из восьми патронов. — Что же я вчера натворил?

Через час вконец расстроенный и донельзя всклокоченный Плюшкин опустил руки и сдался. Он не мог вспомнить, что он делал вчера, а главное — не мог вспомнить, куда он дел оружие. И в тот момент, когда эта очевидная истина полностью дошла до его сознания, он зарыдал. От слез ему стало немного легче, к тому же он принял решение покончить с собой до того, как о его позоре станет известно товарищам.