Перед солнцем в пятницу
Шрифт:
– За это выпью! Что есть, то есть!
Они закусили, вкусно причмокивая.
– Это еще не все! – хвастался дед. Ты самого главного не видел. Идем, покажу, – и потащил Виктора в дом, хотя тот идти не хотел.
Дом был небольшой, чистый, уютный. Виктор разулся, за что был обруган дедом:
– Да не снимай ты! Вымоет, не разломится!
И дед провел своего гостя в комнатку, самую крохотную, в одно окошко. На подоконнике цвел бордовый цветок. Занавески белые, аккуратно застеленная кровать с пышной подушкой, сундук и комод.
– Иди, –
Виктор прошел.
– Открой вон первый ящик. Видишь, платок клетчатый на булавку пристегнут? Разверни. Да не смотри ты на меня, делай, что велено! Это ейная комната, я сюда ни ногой.
Стоя спиной к старику, Виктор развернул платок, достал оттуда жестяную коробочку из-под чая, размером примерно как пачка денег, которую отдали риелтору, открыл ее и увидел фотографию маленького мальчика, а рядом кусочек клеенки с лямками из марли. На клеенке ручкой было написано: Ласточкина Мария Ивановна. Мальчик. 3890, 54 см. Дата: 27 мая. Время: 14.35. Виктор похолодел и от волнения едва не выронил коробочку.
– Аккурат сто тыщ. Может, и больше уже! – похвастался дед. – А кто заработал? Я заработал! Пошли дальше пить! – И старик вышел на веранду.
Дрожащими руками Виктор кое-как завернул коробку обратно и убрал в комод. Он еще раз оглядел комнату, милую, уютную, игрушечную будто. Простую и светлую. Заметил портрет на стене над ковром: молодые мужчина и женщина, на женщине фата, на мужчине пиджак. И цветы у них, ровно по середине.
– Ну где ты там? – крикнул дед с веранды, и Виктор поспешил выйти.
Старик откинул салфетку и откусил румяный пирожок.
– А вот с последних жителей, которые теперь дом продают, я аж восемнадцать тысяч взял! Ну зараза такая! Говорил же, не пеки лук-яйцо, с картошкой пеки, сказал! Все равно лук-яйцо испекла. Ну не сука ли она после этого?! Ты че не ешь? – грозно спросил дед.
– Не хочется, – глухим голосом ответил Виктор.
Дед грозно поднялся из-за стола:
– Ты, что ли, обокрал меня?!
И Виктор, испугавшись, что старик отправится проверять деньги, тут же вскочил:
– Ты что, отец! Обыщи, если не веришь! – и пошел вытаскивать из карманов все подряд: ключи, телефон, какие-то замызганные визитки, смятые чеки и кидать на стол.
– Да пошутил я, угомонись… Знаю, что не возьмешь ты. А если бы и взял – я еще заработаю.
– Как же ты так сумел-то? Пенсию, что ли, откладывал?
– Ну да! – дед вновь сел, вытянул ноги и весь потянулся, и стал еще длиннее. – Ты ж меня про дом спросил. Почему не прижился никто?
– Ну?
Старик разочарованно поглядел на Виктора:
– Я думал, ты умнее, – он тяжело вздохнул, – извожу я их! Вот и не приживается никто. Люди разные: кто-то дольше терпит, кто-то быстрее сдается. Некоторые одолеть меня пытались! На место поставить! Не на того напали! Все равно продали! Ну а мне платят, чтоб я тихо сидел, пока продажа идет! – и старик расхохотался, разливая
самогон по стаканам.Виктор помолчал, переваривая сказанное стариком, а потом выдал восторженно:
– Ну и голова у тебя, отец! А меня теперь как изведешь?
– А тебя не трону, живи.
– О как! И чем это я тебе приглянулся?
– Хороший ты, Иван, – сказал он, будто бы с грустью…
– Откуда знаешь?
– Вижу!.. Марью тебе надо.
– Не суку?
– Это ты сам решай. Я же тоже думал, что моя не блядь.
Виктор взял стакан:
– За твою светлую голову, отец! И за хозяйку твою.
Старик хотел было выпить, уже и рот раскрыл, но вмиг озверел:
– За нее пить не буду! – крикнул он обиженно, размахнулся и швырнул рюмку о стену туалета.
– Ты чего, отец?.. – растерялся Виктор.
Но старик не ответил, пошел в туалет, рывком открыл дверь и силой захлопнул ее. Виктор опрокинул в себя уже, должно быть, третью или четвертую рюмку и почувствовал, что совершенно не пьян, будто воду пьет. Хотел было уйти, вовсе уехать, но не смог сдвинуться с места, так и сидел за столом, пока дед не вышел.
– Не пил за ейное здоровье? – спросил он обиженно.
– Не пил.
– А за что пил?
– За твою светлую голову.
– Тебе тоже придумать надо, как заработать, если тут жить собрался. В город мотаться далековато.
– Мне денег не надо. От них зло.
– Это верно. Но жрать что-то надо.
– А я картошку жрать буду! Которую вы на моем участке сажать собрались.
– Дык мы для себя садить будем.
– Тогда я сам вас изведу.
Старик аж весь засиял:
– Нравишься ты мне, Иван. Свой ты какой-то. Родной будто.
И тут Виктор почувствовал, что он в глубоком хмелю. Дед дал ему сигарету, они закурили.
– Ну, добить надо, – сказал старик, тряся бутылкой, на дне которой плескалась жидкость.
– Не, мне хватит, – ответил Виктор.
– Оставлять нельзя, примета плохая. Ну, за руки мои пили, за голову тоже. Давай выпьем за тебя. За твою жопу!
– Почему за жопу? – вяло возмутился Виктор.
– Чтоб не пришлось ее из всяких передряг вытаскивать. А чего ты так смотришь? За что еще пить? За здоровье твое? Так ты и так как бык. Умом, я смотрю, ты не блещешь, руки у тя из жопы растут – ворота и те приварить не сумел. Только за жопу и остается.
Виктор не выдержал и засмеялся – уж больно чудной был старик.
– Не хочешь пить за жопу, давай… – он засучил рукав и выставил кулак, согнув руку в локте. – Чтоб стоял хорошо.
– За это выпить – святое дело. Хотя я и так не жалуюсь.
– Раз не жалуешься… Давай тогда… бог с ней! За здоровье моей хозяйки!..
И он чокнулся с Виктором и опрокинул рюмку в себя. Виктор посмотрел в сторону туалета, куда давеча улетела рюмка, и тоже выпил, но через силу – в него уже не лезло.
– Помрет если – кто за мной ходить будет? Ты, что ли?! – дед съел последний огурец и утер рот рукой. – А теперь идем!