Перед солнцем в пятницу
Шрифт:
Дед прокашлялся, выбросил окурок и прислонился к дереву.
– Женился! На бляди. И жил с нею. Чем не подвиг?
С участка соседей послышалось тоненькое, ласковое «Рыжик, Рыжик, кис-кис-кис!», и громко замяукал кот.
– О… вспомни говно…
– А зачем жил?
– Как зачем? – изумился дед. – Помереть-то немудрено! Ты проживи поди!
– Так одному ж можно, без блядей и сук.
– Одному… Ебать сам себя, что ли, будешь?!
Старик засмеялся, а за ним и Виктор тоже не удержался – уж больно хорош был дед: сердитый,
– Слышь, Иван, мне дай ворота приварить.
– Давай, отец, я лучше сам приду.
Старик тяжело поднялся и, волоча ноги, пошел с участка прочь, будто обиделся, что ему сварочный аппарат не доверили, но прежде чем выйти за ворота, произнес:
– Сам так сам. Давай я тебе суку свою пришлю. Она тебе дом приберет.
Виктор хотел было отказаться, да вдруг неожиданно ляпнул:
– А пусть приходит.
И минут через десять пришла «его сука». При ней было ведро, куча тряпок и две пачки чайной соды.
– Не сказал? Деду-то? Про сто тыщ?
– Нет, я ж обещал…
Она немного расслабилась телом, мягче будто стала.
– А звать тебя как, сынок?
– Иваном.
Старушка тихонечко засмеялась.
– Я тебя Витей звать буду. А что ты так смотришь? Сынка моего так звали.
Она прошла на крыльцо, выложила тряпки и пачки с содой и отправилась к большому баку, подставила под кран ведро и пустила воду. Виктор поразился тому, как она все знает в этом доме, будто уже не в первый раз здесь прибирается.
– Ты картошку-то садить будешь иль как?
– А сын ваш, Виктор, он жив?
– Тогда мы посадим. Вот тут, – показала она рукой на землю за сараем. – Земле плохо, если она не родит. Все равно что женщине. Земля рождать должна. Иначе тебя сожрет. А ты вон какой красавец, тебе жить да жить.
Виктор махнул рукой – сажайте. Он взялся было доварить мангал, но ему почему-то хотелось смотреть, как эта женщина будет мыть его дом, но она повернула кран и отослала новоиспеченного Ивана к себе:
– Вить, уважь старика. Иди выпей с ним. Я и стол накрыла уже. А я пока тебе тут все намою.
– А где остальные двадцать шесть домов?
– А и не было их.
– А ваш какой?
– Наш первый. Ласточкина, один.
– А этот почему двадцать седьмой-то тогда?!
– А все потому же. Сынок мой.
– Витя?
– Другого у меня не было. Двадцать седьмого мая родился. Вот и решили, дом двадцать семь по улице Ласточкина.
Виктор взял ведро, полное воды, и понес к дому. Старушка засеменила за ним.
– Так это ваш дом?
– Был. Продали. Дед так решил. Он его сам построил. И дерево вон, – она показала на могучую березу, возле которой лежало бревно, – тоже он садил.
– Выходит, только сына не вырастил, – сказал Виктор, ставя ведро на крыльцо.
Старушка утерла глаза концом платка
и завозилась с тряпками, которые принесла для уборки.– Поди, поди, Витюш, не зли старика.
И Виктор пошел, прихватив сварочный аппарат.
На уютной веранде дома номер один по улице Ласточкина сидел в ожидании старик.
– Явился! – ворчливо поприветствовал дед и добавил: – Иван… – произнес так, будто это было слово обидное, обзывательное. – Куды, куды зад свой пристраиваешь?! – возмутился он. – Сперва иди ворота мне привари… Дармоедов не надо нам…
– Хорошо, отец, – улыбнулся Виктор, этот сердитый старик нравился ему все больше.
Дед вытащил удлинитель. Виктор надел маску и приварил нижнюю петлю у ворот. Затем попробовал – открывалось тяжело и с неприятным высоким визгом. Хотел было смазать, но дед не позволил:
– Не надо.
– Так неудобно же будет открывать. Особенно хозяйке твоей.
– Пусть помучается. Может, надорвется, – сказал дед, сворачивая удлинитель, как ковбой лассо. – А может, я надорвусь. Идем. Сделал дело – выпивай смело.
Они прошли к веранде, где был заботливо накрыт стол.
– Помру, ты стерве не помогай. Ни в чем. Пусть помается без меня, – сказал дед, усаживаясь за стол и открывая бутылку. – Меня похорони. Камень могильный отлить умеешь?
– Не доводилось.
– Научу. У меня и форма готова уже. Сколотил уже… и для раствора все есть. Я покажу, как правильно замешать. Давай свою рюмку.
Виктор взял рюмку, дунул в нее и подал деду.
– За твое здоровье! Рано тебе помирать.
Они чокнулись, выпили. Дед зажевал пучок зеленого лука.
– Да я уж пожил. Дом построил, дерево посадил…
Виктор хотел было спросить про сына, тезку его, Виктора, да не стал.
– Ты, это, Иван, с бородой меня хорони, понял? Не сбривай.
– Отец, ну ей-богу, за здоровье же пили, а ты опять про смерть.
– Стерва бороду мою не любит, говорит, я на лешего похож. Так вот, назло ей чтоб!
– Отец…
– Обещай не брить! – грозно настаивал дед.
– Обещаю… – сдался Виктор и потянулся к пупырчатому малосольному огурчику, откусил его и прикрыл глаза – так хорошо было здесь, в тени, и как приятно вдыхать здешний воздух.
Некоторое время они молча ели, Виктор дивился тому, какая это была простая, нехитрая пища и какая вкусная, благостная.
– А чего, отец, никто не прижился-то тут?
И борода старика, цвета стога, разделилась пополам темной щелью:
– Хе-хе-хе… Вишь сортир?!
– Ну?
– Я поставил. Года еще нет. Гадишь, будто песню поешь. Деревом пахнет. Так бы и сидел, не вставая. А вон парник новенький, – и дед с хитрым прищуром уставился на Виктора, будто пенял: «Не догадался, мол, откуда добро?»
Виктор логики не находил. Наполнил рюмку себе и своему соседу:
– За твои золотые руки, отец!
В бороде распахнулась яма, и громогласно зазвучал густой хохот вперемешку с кашлем: