Перед вахтой

— Парень ты довольно грамотный, — определил командир, не обнаружив грубых погрешностей против искусства навигации. — Только вот по этой трехметровой банке мы не ходим. По ней только прогулочным швертботам рекомендуется ходить. И здесь проложи ближе к берегу. Незачем лишние овалы по воде выписывать, соляр нынче дорог.

Антон исправил свое черчение и сказал:

— Вот такая картина получается. Часам к двадцати одному придем?

Катер подскакивал на волнах, размахивался с борта на борт, и стремительные струи крупных капель с хрустом хлестали по стеклам.

— Может быть, — отозвался младший лейтенант Кипяченов. — От нас с тобой это зависит в последнюю очередь.

— А от кого в первую? — удивился Антон.

— От моря, от мотора, от берегового начальства, от господа бога, от международной обстановки и еще от двенадцати разных причин, — растолковал командир. — Ты что, первый год служишь?

— Не первый, — сказал Антон, чтобы не говорить «второй».

— Ну так должен знать, что формула «эс равно вэ, умноженное на тэ» в военно-морской жизни неприменима. Получим, например, радио: повернуть на сто восемьдесят и следовать в Либаву. Так что не загадывай, парень. Меньше разочарований. Дольше проживешь.

— Понятно, — сказал Антон и примолк, глядя на серо-коричневые волны, низкую стлань беспросветных облаков и расплывчатый берег, бесконечно и однообразно тянущийся по правому борту.

Уплывало в вечность необратимое время, и ничего не случалось. Катер шел по старой доброй формуле «эс равно вэ на тэ». Ветер дул с моря и холодил левую щеку. Антон прищурил глаза, и поверхность моря сгладилась, превратилась в некий фон, на котором возникали вдруг улицы, дома, и широкая лестница, и дверь квартиры, обитая расклетченной клеенкой. Дверь сама собой отворилась, а за пей была знакомая прихожая с треснувшей вазой для зонтов, а потом на нее наплыла комната, слабо освещенная лампой, прикрытой розовым прозрачным платочком… Вдруг сочинилось:

Все прошлое стынет и гаснет вдали, а мысли о Нине — они не ушли.

Ничего, конечно, у него не стыло и не гасло, почти ничто из прошлого не вызывало в нем активного недовольства своей особой, но ведь все поэты слегка привирают для красоты слога. Это даже не порок душевного развития, а просто художественный прием.

Он произнес ее имя одними губами, и в этот момент в задней части катера что-то треснуло, зловеще прошипело, и сразу после этого шипа наступила ласковая тишина, напомнившая Антону летнее плавание на парусной шхуне «Учеба». Такая дивная тишина бывает на парусном судне, когда оно идет в несильный бакштаг, а ты лежишь в сетке под бушпритом и смотришь вниз, как острый форштевень с тишайшим шелестом разрезает на пласты темно-зеленую гладь…

Младший лейтенант Кипяченое переложил руль лево на борт, а позади него возник механик мичман Дулин с рукой, приложенной к черному берету. Катер закачало в такт волне. Хода уже не было.

— Так что, значит, лопнула головка блока цилиндров, товарищ командир! — доложил мичман Дулин.

Младший лейтенант Кипяченое произнес полторы дюжины слов, выслушав которые, Антон примерно понял, почему его выпустили из училища младшим лейтенантом.

— А запасная головка есть? — спросил, наконец, Кипяченов.

— Имеется, — сказал мичман Дулин. — Прокладки и все такое.

— Так заменяйте! — приказал Кипяченов. — Да поживее.

— Девяносто минут, как по инструкции, — пожал плечами мичман.

— Ты несмышленыш, Дулин! — заорал Кипяченов. — За девяносто минут нас на берег вышвырнет, выше линии прибоя! Даю тебе сорок минут на всю операцию.

— Это еще неизвестно, кто несмышленыш, — обиделся мичман. — Вы попробуйте за сорок минут хотя бы снять старую головку!

— Нет, это вы попробуйте! — еще повысил голос младший лейтенант Кипяченов. — Ступайте в машину, и чтобы через сорок минут!.. — он погрозил указательным пальцем.

Катер раскачивало все сильнее, и механик, хватаясь за выступающие детали оборудования, пошел к своему машинному люку. С той стороны уже слышались удары железного по железному.

— Дай карту, — сказал командир, и Антон вынес из рубки ни мостик путевую карту. Младший лейтенант повел по ней пальцем. — Глубина метр пятьдесят в миле от берега. При этом ветерке через полчаса мы там будем. Все, брат, отплавались…

— Радист! — крикнул командир, и на мостике возник тоненький старшина второй статьи. — Давай, Венков, аварийную.

— Не имею такой возможности, товарищ командир — доложил Венков. — Генератор не работает, питания нет. Как же без питания.

— Ах, Венков, Венков, — вздохнул командир. — В похоронном бюро тебе работать, а не на плавающей единице.

— А вы сами попробуйте без питания, — обиделся Венков. — При чем тут похоронное бюро?

Он поежился под ветерком и ушел в свою радиорубку. Командир нервно колотил кулаком по поручню.

— Может, я могу чем-нибудь помочь? — предложил Антон.

Младший лейтенант небрежно взглянул на него и сказал:

— Если бы у меня развалился воз с дровами, тогда ты мог бы помочь.

Антон надулся на командира. Цепляясь за леер, он прошел на бак и подвинтил стопора на якорь — цепи. Тут его окатило слева морской водичкой, и он поспешно вернулся на безопасный в этом отношении мостик.

— Хоть бы одна шаланда появилась в поле зрения, — сердито произнес Кипяченов. — Когда не надо, их целые флотилии ползают…

— А почему бы не стать на якорь? — задал Антон вопрос, который давно уже щипал ему язык. Он и на бак ходил для того, чтобы обратить внимание командира на этот предмет.

Полагал по молодости, что моряк может забыть в лихую минуту про свой якорь. А тут вот он явился и напомнил…

— Милый человек, ты чем смотрел на карту? — поинтересовался младший лейтенант Кипяченов.

— Глазами, конечно, — сказал Антон.

— Почему ж ты не увидел, что под нами сто пятьдесят метров?

— Да, на такой глубине… — согласился Антон. Командир ткнул пальцем в карту:

— Вот сюда донесет, тогда бросим яшку… Только слабая надежда. Грунт — плита. Поползет, змей.

Море было пустынно, и берег все приближался.

4

Все-таки младший лейтенант Кипяченов хорошо знал море и все его коварные, человеконенавистнические штучки. Якорь полз по гладкой каменной плите и лишь немного задерживал дрейф. На мелководье волна усилилась, вздыбилась, забесилась, и ровно через сорок минут после того, как лопнула головка блока цилиндров, бедный старенький катер МО-32 шарахнуло днищем о грунт. Такого Антон еще не испытывал, и сердце его сжалось. Можно даже сказать, что он испугался, и в этом не будет большого вранья. Испугался, конечно, не за жизнь свою — на полутораметровой глубине он как-нибудь уж не утонул бы, — испугался, что погибнет корабль, что не будет выполнено, может быть, важное задание, что плохо придется командиру, младшему лейтенанту Кипяченову. Даже при маленькой аварии всегда возникает противненький холодок где-то в самой середке груди. Принято называть его страхом.