Переключение на силу. Как научиться видеть в детях сильные стороны, чтобы помочь им расцвести

Затем я прошу каждого из родителей подумать о своем ребенке и спроецировать его конкретные достоинства и недостатки на ту глиняную модель, которая у них вышла. «И что бы вы хотели сделать теперь, – спрашиваю я, – чтобы помочь вашему ребенку, когда он вырастет, стать счастливым и успешным взрослым?»

Естественное искушение для многих родителей – постараться заполнить пустоты, поскольку именно они в первую очередь привлекают наше внимание, и мы полагаем, что, если их не устранить, вся форма может разрушиться. И это фокус на слабых сторонах, или подход к воспитанию с точки зрения дефицита. Гораздо меньший процент родителей говорит о дальнейшей кропотливой работе над той прочной основой, которая уже есть. Они акцентируют внимание на сильных сторонах. Такое простое упражнение – быстрый и полезный способ помочь родителям понять, на чем они фокусируются в развитии своего ребенка: на недостатках или сильных сторонах.

В этом все и дело. Мы можем потратить много времени и энергии, устраняя вмятины и пустоты, сглаживая шероховатости в наших детях. Когда мы сосредоточиваемся на устранении слабых мест, пустот действительно становится меньше. Однако при этом мы не делаем ничего, чтобы укрепить сильные стороны наших детей.

Что бы произошло, если бы, вместо заполнения пустот мы потратили время и силы на доведение до совершенства тех частей, которые уже есть? Зияющие дыры исчезнут сами собой по мере того, как вы начинаете работать с частями, где глины в избытке. Достоинства вашего ребенка естественным образом заполнят те места, где раньше были пустоты.

В моей работе я часто встречала действующих из лучших побуждений авторитетных родителей, которые непреднамеренно блокировали развитие силы в детях, поскольку действовали с точки зрения дефицита, пускай и самым заботливым образом. Например, они:

• сосредоточивались на низких отметках ребенка, игнорируя при этом высокие;

• фокусировались на неустойчивом внимании ребенка и не замечали то, что его действительно увлекает;

• выговаривали ребенку за грубость, не вспоминая моменты, когда он вел себя вежливо;

• видели только то, что, рисуя, ребенок выходит за контуры, не отмечая его интересный выбор цветов.

Когда я провела выборочный опрос среди почти 10 тысяч подростков с просьбой оценить степень, в которой их родители основывались в воспитании на сильных сторонах, то примерно четверть оценили этот уровень как низкий, и еще около 20 процентов – как средний. Лишь чуть более половины из них охарактеризовали своих родителей как тех, кто опирается на их сильные стороны. Тем временем мои исследования доказывают преимущества подхода с позиции силы для подростков, демонстрируя:

• более высокий уровень удовлетворенности жизнью;

• большее количество положительных эмоций, таких, как радость и надежда;

• лучшее понимание детьми их собственных преимуществ;

• использование сильных сторон для своевременного выполнения домашних заданий;

• использование сильных сторон для решения проблем в дружеских отношениях;

• использование большего количества способов по предотвращению стресса;

• более низкий уровень ежедневного стресса [40] .

40

более низкий уровень ежедневного стресса: L. Waters. “Strengths-based parenting and life satisfaction in teenagers,” Advances in Social Sciences Research Journal 2, no 11 (2015): 158–173; L. Waters. “The relationship between strengths-based parenting with children’s stress levels and strengths-based coping approaches,” Psychology 6, no 6 (2015): 689–699.

Полученные результаты исследований подтвердили мою теорию, но у меня имелись также и глубоко личные мотивы для страстного интереса к воспитанию, основанному на сильных сторонах. Как и многие дети, я привыкла рассматривать себя через призму того, кем не являюсь – т. е. сосредоточиваться на собственных слабых местах, недостатках и ошибках. В какой-то мере это было просто частью воспитания в мире, одержимом слабостями. Но прежде всего на меня глубоко влияла психическая болезнь моей мамы. Мамина депрессия часто приводила к ее нестабильному поведению. Это сопровождалось резкими перепадами настроения: от печали – к потребности в поддержке; от эмоциональной опустошенности – к буйной ярости, которая нередко сопровождалась и физической грубостью. Обстановка в доме была хаотичной и непредсказуемой. Я не чувствовала твердой почвы под ногами. В порыве гнева мама могла сказать, что мы – причина ее болезни, и она от нас откажется. Я всегда была настороже, боясь, что она действительно уйдет. Как старший ребенок, я взяла на себя львиную долю ответственности за младших брата и сестру. Я также считала, что смогу сделать маму счастливой, но у меня не получалось. И я росла с убеждением, что, наверное, во мне есть что-то глубоко порочное, что служило причиной маминого несчастья и гнева.

Психиатр мамы не смог рассказать, что делать в такой ситуации, и мои родители решили, что лучший способ защитить нас, детей, – это не упоминать о депрессии вообще. Намерения их были самыми благими, но в итоге вышло так, что нам оказалось не с кем поговорить, когда события приняли пугающий оборот и маму отправили в больницу на лечение. Никто не помог нам понять, что происходит, нам не с кем было поплакать, некому было объяснить нам, что это не наша ошибка. Я чувствовала себя очень одинокой, и долгое время скрывала в себе бескрайнее море печали и вины.

Не поймите меня неправильно. В моем детстве были и счастливые моменты. Мы весело проводили время в летние каникулы. Папа и мама активно посещали со мной бассейн и проводили с нами много времени на разных спортивных мероприятиях. Они высоко ценили образование и помогли мне поступить в колледж – дар, за который я всегда буду им благодарна. Кроме того, мои родители упорно работали и привили мне сильное чувство трудовой этики. Они научили меня принимать различия между людьми как должное, мыслить широко. Мое детство сформировало во мне страстное желание стать психологом, и я была полна решимости, повзрослев, помогать людям и семьям, переживающим нелегкие времена.

В довесок к домашним трудностям в 15 лет я стала жертвой травли в школе. До того момента мне никогда не случалось становиться мишенью для хулиганов, но я всегда испытывала сильное сочувствие к другим детям, подвергавшимся буллингу. Я прекрасно понимала, что значит чувствовать себя отличной от других, как будто посторонней. И вот однажды, когда хулиганы пристали к одному из младших учеников в школьной раздевалке, что-то во мне вдруг щелкнуло, и я подумала: «Это нужно прекратить». Встав между обидчиками и их жертвой, я потребовала от них немедленно остановиться и по глупости добавила: «Почему бы вам не выбрать кого-нибудь, равного себе по размеру?»

В течение следующих восьми месяцев они обратили всю свою злобу без остатка на меня. С первой же минуты, когда я по утрам садилась в школьный автобус, и до того момента, когда вечером возвращалась домой, их издевки не останавливались – насмешки, вопли, толчки, пинки, дергание за волосы и, наконец, прямой остракизм. Они распускали обо мне ужасные слухи, подсовывали письма с угрозами в школьную сумку. Иногда мне звонили домой в середине ночи с местного телефонного автомата (благо, все это произошло задолго до наступления эпохи социальных сетей). Еще хуже были те вещи, которые они говорили о моей маме. Поскольку мы росли в небольшом городке, некоторые девочки знали о ее болезни. Но самое худшее случилось, когда они принялись запугивать мою младшую сестру. Это был тот единственный раз, когда меня видели плачущей.

Я старалась быть выше всего этого и не показывать, какую боль они мне причиняют. Однако это только усилило буллинг. После целого ряда нападений, когда мое лицо пытались поджечь сигаретой, а затем вырвали из ушей сережки, родители решили перевести меня в новую школу.

Горестей дома и в школе оказалось слишком много, и у меня развилась булимия. Я объедалась и думала только о еде. Казалось, что с каждым новым куском я заталкивала свои эмоции все глубже и глубже внутрь. В такие моменты для меня все притуплялось настолько, что невзгоды исчезали. Но вскоре подкрадывалось чувство отвращения к самой себе, вынуждая меня проходить болезненный процесс очистки организма. В течение семи лет вся энергия уходила на размышления о том, когда и сколько я смогу тайно съесть, чтобы затем избавиться от съеденного. Это был тяжелый и изнурительный период жизни.