Перекресток одиночества 4

— Проклятье… — я невольно рассмеялся — Ох… Тут смешного ничего нет, конечно. Но ведь кривая логика тут есть. Раз нет постельного тряпья — значит, кровать опрокинулась и вывалила спящего сидельца вместе с одеялом. А остальное нетронуто…

— Вот-вот! — Михаил Данилович тоже рассмеялся и неожиданно спросил — Стопочку другую на душу примешь?

— Можно.

— Вот и хорошо. А то в одиночку пить не хотел…

Он без всякой суеты достал с нижней полки своего столика пузатую темную бутылку и пару стаканчиков. Налил по чуть-чуть, отнес одну ко мне, а в ответ на вопросительный мой взгляд, махнул рукой:

— Да не больны вы. Иначе бы уже многие полегли.

— Тоже так думаю — согласился я и мы легонько стукнулись красивыми посеребренными стаканчиками.

Хрустальный перезвон наполнил комнату, сделав ее на миг даже торжественной. Алкоголь чем-то походил на неплохой коньяк. Причмокнув, я вернул пустую стопку. Михаил Данилович вернулся к своему креслу и оттуда подал приглашающий знак. Поняв его правильно, я подтащил кресло к старику — само собой я, потому что я еще молодой, сильный и даже не тупой.

— Так вот… верили в эту придурь долго и многие. Даже в мои времена еще пугали всякими глупыми страшилками, хотя благодаря гласу Пальмиры истина была уже известна. Но ты ведь сам понимаешь, насколько падки люди на все эти страшилки и пугалки. Им будто хочется верить во всякую чушь…

— В черном-черном лесу, в черной-черной избе…

— Вот прямо в точку! И про черноту тоже байки были — в одной из них говорится, что ровно через сорок лет приходит ночью ЧерТур, нажимает на особый кирпич в твоих нарах и они вываливаются наружу вместе со спящим. А если ЧерТур пришел, а ты спишь не на нарах, а на полу — то тут уж ему полный облом, и он уходит ничего не нажав…

— Ох…

— Ты погоди! Есть и еще кое-что вдобавок — если налить ЧерТуру стопку спиртного и накрыть хлебным сухарем, то он выпьет, закусит и уйдет, опять же, тебя не тронув… М-да… Ну да та бредовая эпоха позади. И страшноватый туман рассеял именно глас Пальмиры. И знаешь как?

— Ну это понятно — рация.

— Верно — кивнул старик, опять наклоняя бутылку над стаканчиками — Но глас пришел далеко не в каждый крест.

— Ну так и радиоприемник был не в каждой камере… Хотя стоп… а откуда они… не совсем понимаю, как они сумели связаться с сидельцами наверху… И что вообще такое Пальмира? Понятно, что убежище, но почему оно необычное? Как по мне то тут вообще ничего обычного не сыскать…

— По порядку — остановил меня Михаил Данилович, передавая стаканчик — Выпьем.

Выпили. Шумно выдохнули. Закурили. Глава Замка продолжил:

— Они действительно вышли на связь. Их было двое — два первых гласа Пальмиры, по очереди вещавших и вещавших почти сутки напролет.

— Вещавших куда? Кому?

— В знакомые лично тебе места. Они смогли передать сигнал только в те места, что были способны их принять. А таким был возможно лишь один горбатый тюремный крест.

— Стоп… то есть крест с дублирующей рубкой на верху? Как в моем случае?

— Да. И в одном из них каким-то чудом уцелела аппаратура связи. Уцелела и была активна.

— У сидельца был доступ к рубке?

— Вряд ли. Ты погоди, Охотник. Все что я тебе сейчас говорю про горбатый крест — только мои догадки, что во многом основаны на твоей эпопее и рассказах. Но есть и факты, что гласят следующее — одним прекрасным утром, во время обычной чалки, где обычно каждая сторона жаждет узнать новости и совершить взаимовыгодный обмен, один из удивительно бледных сидельцев вдруг заявил, что слышит потусторонние матершинные голоса… И что мол мат там через каждое слово. Голоса мол даже и не ругаются, а разговаривают на нем, и все талдычат и талдычат что-то про сорок лет отсидки и про необходимость быть готовым к внезапной высадке в снежную пустошь.

— Погодите… потусторонние голоса?

— Да. Он слышал голоса только лежа на своих нарах рядом с узкой щелью в стене. Оттуда и доносились эти призрачные голоса… Это и был первый сеанс связи с Пальмирой. Имя принявшего сигнал сидельца не сохранилось за давностью минувших лет, но он так упорно и часто рассказывал всем свои небылицы, что многие из почти отсидевших свой срок хотя бы частично, но поверили. И начали готовиться к неизбежному…

— Если это правда хотя бы наполовину — Пальмира действительно спасла многих — медленно проговорил я, мысленно представляя себе весь масштаб им содеянного.

Не знаю кто те двое, но по памятнику и по сорок портретов каждому они уж точно заслужили. Жаль, если их имена тоже канули в лету.

— Еще бы! — Михаил Данилович пристукнул кулаком по широкому подлокотнику — Они не только открыли всем глаза. Они давали дельные советы: искать тряпье и мастерить теплую зимнюю одежду и обувь, шить сумки или рюкзаки, заготавливать продукты и медикаменты, заниматься спортом и побольше ходить по кресту, чтобы ноги были привычны к долгому передвижению. Постараться изготовить снегоступы.

— И получается, по сути, что своими наставлениями они вдохнули чуть ли не сакральный смысл в само существование сидельцев — задумчиво произнес я.

— Это как? Любишь ты вот все же что-то этакое сказать вдруг…

— Но ведь так и есть — улыбнулся я — До этого сидельцы не знали, что их ждет и это мучило, заставляло придумывать и верить во всякие небылицы и страшилки. Глас Пальмиры развеял этот туман неведения. И выдал четкие инструкции вместе со списками всего необходимого. Благодаря чалкам и сплетням, а возможно и сделанным рукописным записям некоторых сидельцев, их наставления разошлись считай по каждому кресту…

— Были такие записи и есть. Бережно копируются уже новыми поколениями узников — кивнул старик — Все верно.

— Благодаря этим знаниям сидельцы обрели не только смысл своего существования, но и нынче столь модные и обязательно требующие осуществления важнейшие цели — продолжил я и начал загибать пальцы — С первых лет надо сберечь все с собой принесенное и тогда же самое время начать собирать медикаменты, вести здоровый образ жизни, копить что-то ценное, чтобы при оказии обменять с выгодой… Это ведь потрясающее сорокалетнее испытание…

— Как-как? — рука наливающего нам еще по порции коньяка Михаила Даниловича едва заметно дрогнула — Я не ослышался, Охотник? Ты действительно произнес вместе эти безумные и не могущие сочетаться друг с другом слова? Ты сказал: «Потрясающее сорокалетнее испытание?».

— Ну да — кивнул я и, поняв, добавил — Но только так и следует к этому относиться! Подобный настрой поднимет дух. Так что от своих слов не отказываюсь и смело повторяю — это потрясающее сорокалетнее испытание всех твоих возможностей, умений, природной хитрости и нажитой мудрости, а заодно тест того насколько низко ты можешь пасть или же наоборот — сохранить свои жизненные принципы и даже сберечь некоторое благородство незапятнанной низостью души.