Перелом. От Брежнева к Горбачеву

Меньше всего проблем, как ни странно, вызывал теперь перенос ВМС. Все были согласны, что нужно найти какое— то взаимопонимание на этот счет, и в кулуарах Конференции ходили три возможных варианта. В общем, этот вопрос казался наиболее близким к разрешению.

Однако в целом картина была зыбкой и неопределенной. Ее очень хорошо обрисовал французский посол Гашиньяр:

— Если по вопросам уведомления вырисовываются контуры возможного сближения позиций, по вопросам наблюдения имеется почва для поиска приемлемого соглашения, по проблеме неприменения силы может быть найдена устраивающая всех формула, то вопросы проверки в ближайшем будущем видимо окажутся в фокусе наиболее жгучих противоречий.

Что же докладывать в Москву — возможно соглашение или нет? Да и можно ли вообще в таких ситуациях давать однозначные оценки? Для этого нужно точно знать, на что может пойти не только противная сторона, но и свое собственное правительство. А последнее заседание Политбюро показало, как глубоки расхождения в позициях «заинтересованных ведомств». Удастся ли Горбачеву сломать их сопротивление?

Между тем Москва требовала не только ответа, но и предложений, которые привели бы Стокгольм к успеху. 23 мая, в конце сессии, делегация направила в Москву следующую оценку:

«В целом обстановка на конференции сохраняет объективные предпосылки для достижения позитивных результатов в Стокгольме. Однако она не позволяет однозначно ответить на вопрос, пойдут ли США и страны НАТО на договоренность до завершения работы конференции в сентябре, если даже будут найдены общеприемлемые развязки нерешенных вопросов. Это, очевидно, вызвано не столько отношением американцев к самой конференции, сколько их общим подходом к европейским делам и общеевропейскому процессу, стремлением создать такую ситуацию, которая помешала бы Венской встрече СБСЕ поставить в центр внимания работы стокгольмской конференции вопросы разоружения... В расчет следует принимать и то, что практически разработанная договоренность может быть блокирована в последние дни и передана затем на Венскую встречу с тем, чтобы «сбалансировать» продвижение по всем направлениям общеевропейского процесса.»

Это была хотя и осторожная, но честная оценка. А вот предложений по развязке делегация тогда выработать не смогла — сказались межведомственные разногласия.

Разумеется, я мог послать собственные предложения, но не стал этого делать: всеми силами старался сохранить единство внутри делегации. Это в Москве мы могли выступать с позиций собственных ведомств. А на переговорах мы должны были проводить согласованную линию на основе данных нам директив, какими хорошими или плохими они не были. Поэтому каждое утро делегация встречалась и намечала тактику поведения в каждой группе и на каждой встрече. А вечером собирались вновь, отчитывались друг перед другом и подготавливали совместную информацию в Центр.

Конечно, это была громоздкая процедура, занимающая много времени и требующая огромного терпения. Зато была уверенность — проводится единая линия и никто не занимается самодеятельностью.

В отличие от классической советской делегации на переговорах ОСВ— 1, которая являла собой как бы ареопаг старейшин: сами члены делегации переговоры не вели, а только наблюдали за ними «сверху», — удалось направить их непосредственно в рабочие группы. Каждый член делегации отвечал теперь за определенное направление — уведомления, наблюдения, контроль, неприменение силы и т.д. Он вел переговоры в рабочей группе, выступал на ее заседаниях и согласовывал текст соглашения.

Это имело то преимущество, что любой член делегации, участвовавший в выработке директив в Москве, мог затем на собственной шкуре убедиться в том, насколько уязвимы или, наоборот, прочны позиции, которые он там отстаивал. Ведя переговоры, ему было хорошо видно, какие подвижки действительно нужно сделать и какую аргументацию использовать.

К тому же ведение переговоров имеет свою логику. Она увлекает людей, как, например, игра в преферанс. Сколько раз приходилось наблюдать: приезжают эксперты из Москвы после суровой накачки в Минобороны, строгие и непреклонные к любым компромиссам. Но проходит месяц и сам процесс переговоров затягивает их, увлекает, и они начинают искать аргументы, компромиссные формулировки, торговаться — в общем, вести переговоры.

Был и другой немаловажный аспект в привлечении всех членов делегации к переговорам в рабочих группах — это чувство игры в одной команде. Как— то мы сидели за бутылкой вина и расслаблялись с генералом КГБ И.С. Розановым, сменившим Б.С. Иванова. Это был многоопытный, эрудированный человек с изящными манерами светского льва — дамам ручки целовал, приговаривая при этом непонятное венгерское слово «чоколом». Его так и звали — чоколомом.

Так вот, — сидели мы с ним за бутылкой вина и он философски замечает:

— По всем правилам я должен был быть при Вас «недремлющим оком государевым» — сидеть в сторонке, смотреть и слать в Москву сообщения, как блюдет делегация заданную Политбюро линию. Но Вы посадили меня в рабочую группу, заставили вести какие— то дурацкие переговоры — причем по контролю. И что же теперь получается? Как я могу исполнять свою главную функцию? Не буду же я сам на себя доносы писать!

В общем, я не стал тогда посылать в Москву собственных предложений, чтобы сохранить сложившийся стиль работы в одной команде. Кроме того, надеялся, что в Москве руководители министерств «разобрались», как им велел на Политбюро Горбачев, и эксперты получат четкие указания подготовить развязки.

ВСЁ ПЛОХО В СТОКГОЛЬМЕ

В Москве, однако, все обстояло по— другому. Военные заняли «круговую оборону» — ни шагу назад от заявленных позиций. Их поддерживали представители КГБ. Напрасно мидовцы ссылались на заседание Политбюро 24 апреля, где Горбачев грозно говорил, что переговорные позиции в Стокгольме не соответствуют политической линии Советского Союза. Одна за другой следовали безуспешные Пятерки — толку никакого.

В мае 1986 года Шеварднадзе на совещании в МИДе сетовал, что министерство обороны упорно тормозит перемены в советской внешней политике:

— Надо отказаться от прежнего постулата, что Советский Союз должен быть столь же силён, как любая возможная коалиция противостоящих ему государств. Это заставляет бешено вооружаться, подрывает экономику и тем самым безопасность страны. Весь мир завалили оружием, а своим гражданам не смогли обеспечить сносную жизнь. Продажа нефти принесла стране 180 миллиардов долларов, а в магазинах полки пустые. В городах вводят талоны и очереди стоят за самым необходимым.

6 июня в кабинете у Зайкова на Старой площади собралась, наконец, Большая пятерка. [159] Полдня продолжалась жестокая рубка — результата никакого.

Картина выглядела примерно так: я предлагал развязки — их тут же гневно отвергал маршал Ахромеев. Его поддерживали генералы и Корниенко, который к тому времени стал заместителем заведующего Международным отделом ЦК, а также время от времени Иванов из КГБ, главным образом, когда дело касалось контроля и инспекции. Шеварднадзе сидел мрачный, иногда бросая гневные реплики в адрес военных. Зайков отечески старался их увещевать, а Крючков, Добрынин и Медведев отмалчивались.

159

От МИД на ней присутствовали Э.А. Шеварднадзе, А.Г. Ковалев, Г.С. Сташевский и я; от Минобороны — С.Ф. Ахромеев, В.П. Стародубов и целая колонна генералов; от КГБ — Крючков и Б.С. Иванов; от отделов ЦК В.А. Медведев, А.Ф. Добрынин, Г.М. Корниенко и В.Л. Катаев.