Перепелка — птица полевая

Ревизор, видимо, вспомнил о сегодняшней поездке в лесничество, когда на их дорогу выходили два лося. Тогда он хотел остановиться, но Виктор не разрешил: самца дразнить опасно. Одним копытом может убить.

— Тогда кто же из вашего лесничества лосятину возит в министерство? — неожиданно выпалил ревизор.

Пичинкин растерялся и не знал, что ответить. Выходит, вот в чем дело… Не зря он находил в лесу лосиные кости. Рога домой брал, ими разукрашен весь чулан. Одни вот ему, Николаю, подарил. Большие, как волшебный куст.

— Кто, спрашиваешь, возит мясо в Саранск? — отвлекся Виктор от тягостных мыслей. — Те, кто лосей валит. Я ружье не чаще двух раз беру в руки и то на куропаток. Вот приедешь, разочек сходим. Во-он куда! — показал в левую сторону, где толстой серой веревкой тянулась Сура.

Доехав до кирпичной, с высокими куполами церкви, Пичинкин остановился и, прощаясь с Николаем, сказал:

— Приедешь в лесничество, не забывай, заходи.

В больницу он направился через загороженный штакетником стадион, так намного короче. Несколько двухэтажных домов белели совсем около леса.

В приемной спросил, где найти Пичинкину. Сказали, что Наталью Федоровну вызвали в Саранск, вернется только завтра. У Вити сразу испортилось настроение. Он давно не видел сестренку. Ничего не поделаешь…

Тётю Лену Варакину он нашел сразу. Ее палата находилась на первом этаже крайнего дома. Она, поднимая мешок муки, упала на спину и сильно ушиблась. Лежа на железной койке, все спрашивала, как там Матрена. Как живет? Да все по-старому. С утра до вечера возится во дворе. Держит корову, двух быков, несколько овец и поросенка. За ними уход и уход нужен.

Муж с сыном на работе, о скотине не знают забот. Привыкли уже к этому.

Пока говорили, в палату зашел дядя Федя. Поздоровался, поцеловал жену в щечку. Поцелуй Виктора удивил: таких ласк от Варакина не ожидал. По характеру он молчаливый, почти пасмурный, разговаривал всегда на повышенных тонах, а здесь, смотри-ка…

Правду сказать, дядя Федя им приходится родней. Он брат матери. Роднится же его жена. Виктор как не поедет в Вармазейку, ночевать заходит в две семьи: к тетке Казань Олде или к ним, Варакиным. Тетя Лена радуется каждому его приходу, будто своего брата встречает. Дядя привез ее с Оренбурга, где служил. Эрзянский язык она, русская, так освоила, что разговаривала, словно орехи щелкала. Ее полюбила вся родня. Матрена Логиновна, мать Виктора, когда хотела ехать в Вармазейку, не говорила: «Идемте к брату Федору». Говорила так: «Сестру Лену бы навестить, давно ее не видела…»

У больной Витя задержался недолго. Домой отправился через Вармазейку, с дядей, оставив мотоцикл в Кочелае. Недавно Варакин купил «Жигули», обещал прокатить с ветерком. Поехать не пришлось — асфальт был во многих местах в рытвинах, заполненных водой.

У села, около заброшенной гидростанции, увидели людей. Те, от мала до велика, смотрели половодье.

Остановили машину у обочины, подошли к собравшимся. Разве удержишься — половодье не каждый день бывает.

Береговой воздух был наполнен гулом ломающихся льдин и людскими голосами. Ликовали, кто как мог.

День был тёплым, солнце зависло над горизонтом и смотрело вниз, будто хотело спуститься к людям.

— Смотрите, смотрите, ивы как остриженные, — показывая на тот берег, кричал Казань Эмель. Несмотря на то, что недавно ему исполнилось семьдесят два, старость он не чувствовал: бегал по пригорку, прогонял от бурливой воды мальчишек:

— Кыш, горшочки, зевнете — река унесет!

То и дело слышались удивленные голоса:

— Вай, сколько досок!

— Полстога плывет!

Пичинкин подошел к стоявшим в сторонке мужчинам. Это были председатель колхоза Вечканов, агроном Комзолов и Судосев Ферапонт Нилыч. На кузнеце красовалась новая шуба, обут он в теплые резиновые сапоги. Протирая платком вспотевший лоб, он, журя, говорил:

— Видите, сколько добра пропадает? То-то… Доски-то, доски откуда в реке?

— У соседей незавершенный мост рухнул. Осенью начали строить, оставили с морозами, и вот тебе… — не выдержал Вечканов.

— Иван Дмитриевич, а бетонный мост мы можем поставить? — спросил Комзолов.

— Почему не можем, можем. Только деньги где взять: мост ведь не конюшня. Мешок денег потребуется, — исподлобья посмотрел председатель. И стал рассказывать, как он по этому поводу много раз заходил к Атякшову. Тот только ссуды обещал. Но ссуда требует проценты. Ее не дают за красивые глазки.

— Правильно делаешь: ссуды нечего брать. Прошли те времена, когда деньги из госбанка мешками возили, — не удержался Варакин, который до сих пор слушал молча. — Сейчас хозрасчет.

— Так-то так, но и без поддержки далеко не уедешь. Вот вчера кассирша вновь с пустыми руками вернулась, — разозлился председатель. И добавил:

— Смотрите, где ваши деньги — по воде плывут! — он махнул в сторону реки, по которой на огромной льдине плыло полстога сена.

— Кормовозы проворонили… Они что, не хозяева? За всеми не уследишь…

— Зря расстраиваешься, Иван Дмитриевич, — вступил в разговор агроном. — О кормах пусть заведующие фермами беспокоятся, а не ты. Трое их, втроем ждут, когда им привезут под нос. Недавно, возвращаясь из Саранска, заезжал в хозяйство Пешонова, там дела обстоят по-другому.

— И чему он тебя научил? — съязвил председатель. Он не любил Пешонова, который лет десять тому назад покинул их село и сейчас на новом месте верховодил.

— Брал на ферму. Там телят откармливают. Они, понятно, хорошей породы, да я не об этом. О кормах хочу сказать. Сено, солома и силос они держат прямо у фермы. Думаешь, кто над ними хозяева? Сами животноводы! Поэтому и клочка сена у них не пропадает…

К ним подошло еще несколько человек. Ферапонт Нилыч Судосев, который долго был механиком колхоза, когда с линии Волжской гидростанции провели электричество в Вармазейку, станция на Суре осталась безхозной. Кто-то даже решил ее сломать на кирпич. Но отец Вечканова, Дмитрий Макарович, который в те годы председательствовал, не разрешил. На колхозном собрании так и сказал:

«Кирпичи своими руками замесим: глины у нас полно. Станцию сломаем — Сура обмелеет».

Умно говорил старый Вечканов: плотина поднимала сурские воды. Где много воды — там и рыба, густые пойменные луга.

Тридцать лет стоит станция на Суре, столько же лет женщины белят мелом ее высокие стены, и со стороны села она кажется плывущим кораблем.

Разлив… Половодье… Кто не знает, что это такое, тот никогда не почувствует настоящую красоту! Это не только пробуждение природы и волнение души — с разливом в человеке рождается что-то большое, неизмеримое, будто в саму бесконечность, как в эти воды, устремляются все его мечты.

Люди любовались бурлящей Сурой. Река, ломая льдины, спешила к восходу солнца. Там она встретится с Волгой, и та станет еще более полноводной.