Переписать сценарий

Глава 23 Ради справедливости я готов на многое из того, что можно сделать, не вставая с дивана

Чемульпо (Инчхон) образца 1903 года нигде, и ничем не напоминал то, во что он превратится в ХХI веке. Необыкновенно грязный и невзрачный корейский квартал лежал вдоль дороги в Сеул и окружал подошву холма, на котором возвышалась англиканская церковь. По всем выступам возвышенности были раскинуты глинобитные хижины, к которым можно пробраться по грязным переулкам, полным грязных детей и праздно сидящих или шатающихся без дела взрослых корейцев. Мужская половина корейского города постоянно находилась в движении. Узкие улицы всегда полны народа в туземной одежде, шатающегося по-видимому без всякого дела и проводящего целые часы в многочисленных лавчонках.

Неподалеку от корейского квартала жили миссионеры-католики и миссионеры, принадлежащие к другим вероисповеданиям: пресвитерианцы, методисты и баптисты. У последних — красивые удобно устроенные дома, добротней купеческих. Лишь католические миссионеры, почти исключительно французы, жили скромно и работали больше и гораздо успешнее других.

Китайский квартал с красивым консульским домом и рядами богатых лавок и курилен для опиума, занимал в Чемульпо большую площадь. Они почти всецело взяли в свои руки поставку иностранных промышленных товаров и их большие торговые дома в Чемульпо имели отделения в Сеуле. Доставка грузов в Сеул, снабжение рынков овощами и другими припасами, также являлись их монополией. С раннего утра до глубокой ночи кипела работа в местном “чайна-тауне”.

Средняя часть Чемульпо была занята японским кварталом. Последний был гораздо обширнее, населеннее, чем остальная иностранная часть города и представлял собою длинный ряд опрятных деревянных домов. В японском квартале имелось несколько улиц с маленькими лавками, служащими для удовлетворения потребностей, главным образом, японского населения, так как другие иностранцы и корейцы обращались чаще к китайским купцам. В этих лавках торговали товарами, привозимыми из Шанхая и Японии, преимущественно бумажными изделиями и бакалеей. В японском квартале находились отделения японских банков, при посредстве которых иностранцы, живущие в Чемульпо, вели свои денежные дела.

Как раз рядом с японским поселением и находился отель “Дайбуцу” — шикарное трёхэтажное кирпичное здание с витринными окнами — первый в Корее отель в западном стиле.

Именно таким знойным августовским вечером застали город Чемульпо Великий князь Александр Михайлович Романов, и сопровождающий его отставной мастер политического сыска полковник Сергей Васильевич Зубатов.

В начале пути из Санкт-Петербурга князь сторонился сыщика, демонстрируя своё сословное превосходство в полном соответствии с принятыми флотскими правилами. Однако спустя некоторое время любопытство победило. Александр Михайлович искренне хотел понять, что такого нашёл его тайный предсказатель в этом жандарме и первым пошёл на контакт, демонстрируя максимум учтивости и любезности, которые только мог себе позволить.

Оказалось, они были братьями по несчастью. И сыщика, и адмирала в результате интриг лишили любимой работы, дела всей жизни. Обидчиком князя был дядя императора — генерал-адмирал, а обидчиком сыщика — министр внутренних дел и шеф Корпуса жандармов, Вячеслав Константинович Плеве. Но за обеими отставками маячила зловещая тень министра финансов — Сергея Юльевича Витте, что сближало их судьбы — наличие общего врага всегда сближает.

Зубатов, уязвлённый и оскорблённый несправедливой отставкой, нуждался в необходимости выговориться. Сочувственно — доброжелательное внимание князя, размеренный перестук колёс, прекрасный коньяк, также способствовали постепенному сближению и доверию.

Князь, проживший всю жизнь в «хрустальном» сословном замке, слушал сыщика, изумляясь и открывая для себя абсолютно незнакомую ему Россию. Эта неведомая ему Россия, существовавшая за пределами комфортабельных дворцов и вымуштрованных лакеев, по словам Зубатова, давно закипала, как котёл с наглухо задраенный крышкой запретов и ограничений. Зубатов, перечисляя тайные организации и революционные движения, описывая настроения в рабочей среде, заводские условия труда и быта, беспросветность крестьянского существования, открывал для князя ту сторону Российской Империи, о которой тот даже не догадывался.

Представитель рода Романовых был настолько поражён новой для него картиной тяжёлой жизни, унылого быта, чаяний и устремлений рабоче-крестьянской России, что слово «депрессия» стремительно превращалась для него из медицинского термина в описание собственного состояния.

К концу путешествия он уже с нетерпением ждал встречи с побудившим его на этот дальний вояж, загадочным обладателем уникальной пророческой информации. После полученных от него откровений можно будет сослаться на неотложные дела и с головой нырнуть в более привычную, комфортную среду, — хоть на капитанский мостик корабля, хоть в собственное имение «Ай — Тодор», хоть в коридоры Царского села, лишь бы подальше куда-нибудь от этой жути, описанной Зубатовым.

***

Первое, что поразило князя, — одежда корейца, и его манера держаться. Она никак не стыковалась с окружающими его соотечественниками. Несмотря на широкую, «на тридцать два зуба» улыбку, в нем не было ни малейшего намека на подобострастность, из-за чего князь сделал вывод, что этот молодой парень, скорее всего из семьи царствующего императора Коджона, или покойной королевы Мин.

Поздоровавшись с князем лёгким кивком головы, представившись американским именем Джонни, кореец предложил следовать за ним, и быстрым шагом направился к выходу из гостиницы. Удивленный князь застыл на крыльце, ища глазами средство передвижения, на что Джонни ещё шире улыбнулся, и произнес на правильном английском, без какого-либо намека на местный акцент: “Здесь, напрямую, не более ста шагов, ехать будем гораздо дольше и привлечем больше внимания. К тому же, надо как-то избавиться от ваших попутчиков”, - и Джонни кивнул на неприметные личности, праздно, с ленцой, шатавшиеся по площади, усиленно изучая местную ненавязчивую архитектуру.

Зубатов презрительно хмыкнул. Он ещё в Сеуле «срисовал» этих незадачливых филёров, однако не придал им никакого значения, приняв за тайную охрану великокняжеской особы, организованную местной русской миссией. Судя по удивленному выражению лица князя, ни о чем подобном тот даже не подозревал. Теперь Зубатов уже забеспокоился не на шутку, чего не скажешь о Джонни, которого эта ситуация никак не пугала, а похоже, только забавляла.

— Из гостиницы направо и потом сразу еще раз направо — во двор, далее — только прямо, никуда не сворачивая, там встретят. Только прибавьте, пожалуйста, шаг, а то вас случайно заденет….

Чем их может задеть, князь даже не уточнил и после того, как они с Зубатовым резво преодолели полсотни шагов, сзади из переулка донеслись негромкие хлопки, громкие вопли и выразительные фразы по-корейски, очевидно, выражающие крайнюю степень недовольства.

— Ваше Высочество, Александр Михайлович, сюда! — в глухом заборе неожиданно «нарисовался» дверной проём, оттуда высунулась копна ядовито-фиолетовых волос, венчающая пронзительно чёрные глаза, изящно разлетающиеся кверху изогнутые брови, маленький аккуратный носик.

Неожиданно услышав в закоулках Чемульпо родную речь от ошеломляюще выглядевшей носительницы русского языка, заинтригованный Великий князь резко притормозил, после чего был довольно бесцеремонно схвачен этой особой за руку и буквально затащен в маленькое, огороженное со всех сторон пространство, служившее, видимо, задним двориком для ресторации, судя по лёгким, ажурным, белым столикам под зелёными французскими «маркизами».

Следом за князем в дворик вбежал Джонни, буквально втолкнув впереди себя растерявшегося Зубатова и захлопнув за собой калитку, задвинул засов.