Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк
Шрифт:
Н. ф.-Мекк.
375. Чайковский - Мекк
Майданово,
23 марта 1887 г.
Милый, дорогой друг мой!
Сегодня получил письмо Ваше. Вы ничего не пишете в нем про свое здоровье, но так как в предыдущих письмах Вы на него жаловались, то из Вашего умолчания заключаю, что теперь Вы хорошо себя чувствуете, чему от души радуюсь. А я должен немножко пожаловаться на свое здоровье. Не то чтобы я был всё это время болен, но та головная боль, о которой я Вам несколько раз писал зимой, сделалась у меня постоянной, как только я живу в деревне и работаю. Как только я уезжаю на один или два дня в Москву и бросаю работу, так боль эта проходит. Из этого несомненно вытекает то заключение, что мне бы следовало несколько месяцев предаться
Я провел два дня в Москве по своим делам и возвратился сегодня под очень грустным впечатлением. Мой бедный друг Ларош, в довершение всяких бед, сломал себе вчера утром руку. Перелом очень серьезный, и он очень страдает. Целый день вчера прошел в устройстве гипсовой перевязки, что сопровождалось большими для него мучениями. Я провел у него весь почти день и вследствие этого не успел побывать у Анны и Коли, у которых хотел вчера обедать.
Я немедленно сделаю распоряжение о доставлении Вам в Мясницкий дом портрета бедной Тани.
Вы правы, говоря, что судьба этой девушки полна драматизма. Боже мой, сколько горестей она и сама перенесла и причинила своим близким, а между тем судьба озаботилась, по-видимому, особенно усердно о том, чтобы она была счастлива и [была] источником счастия для других! Есть о чем призадуматься по поводу Тани.
О несчастии, постигшем бедненькую Софью Карловну, я знал уже, ибо это случилось, когда я был в Петербурге.
До свиданья, дорогая моя!
Беспредельно преданный Вам
П. Чайковский.
376. Чайковский - Мекк
С. Майданово,
24 апреля 1887 г.
Милый, дорогой друг мой!
Вы, вероятно, очень удивитесь, узнав, что до сих пор я еще в Майданове. Уж около месяца тому назад я должен был уехать и вот всё еще здесь. Меня задержала моя работа, т. е. инструментовка оперы. Работа эта, в сущности, не особенно трудная, но очень кропотливая. И странно: чем я делаюсь старше, тем больше затрудняюсь в работе, становлюсь строже к себе, осторожнее, разборчивее в выборе красок и оттенков. Между тем, оказалось, что мне необходимо сдать до отъезда, по крайней мере, три четверти всей оперы (иначе она к сроку не может быть расписана на партии), и вот я решился сидеть у рабочего стола до тех пор, пока не сделаю, что требуется. Прошла страстная, святая недели, прошла и фоминая и следующая за ней, а я всё еще сижу за работой. Вот для подобных случаев житье в деревне есть сущее благодеяние. Ничто и никто меня не стесняет. Теперь, с наступлением весны, и здоровье мое стало превосходно. Чем ближе подвигаешься к старости, тем живее чувствуешь наслаждения от близости к природе. Никогда еще я так не упивался прелестью весны, просыпающихся произрастений, прилетающих птичек и всего вообще, что приносит русская весна, которая у нас, в самом деле, как-то особенно Прекрасна и радостна. Между прочим, весне и тому подъему духа,. который она причиняет, я приписываю то, что я почти перестал страдать от крайнего утомления и напряжения всех сил своих, которое сказывалось очень сильно и болезненно несколько недель. тому назад. Уже более месяца я не выезжал из Майданова. Сен-Санс очень звал меня приехать в Москву, чтобы присутствовать на его двух концертах, но я учтивым образом отклонил это приглашение. Дело в том, что бедному Сен-Сансу пришлось играть в пустой зале. Я знал наперед, что это так будет, знал также, что-это болезненно подействует на бедного француза, и мне не хотелось быть свидетелем его огорчения. К тому же, не хотелось отрываться от работы.
Я имею почти ежедневно очень грустные известия о моем приятеле Кондратьеве, о котором, вероятно, не раз в своих письмах я говорил Вам, милый друг мой. Вот уж третий месяц, что он очень серьезно болен. В марте, когда я был в Петербурге, я ежедневно навещал его и с грустью видел, как болезнь мало-помалу подтачивает здоровый организм его. В последнее время болезнь усложнилась;
пришлось устроить консультацию, на которой присутствовал Боткин. Результат ее печальный. Болезнь эта есть так называемая болезнь Бpайта, и она совершенно неизлечима, хотя больной может еще несколько времени и протянуть.Послезавтра я отправляюсь на несколько дней в Москву, оттуда на время (дней на семь) в Каменку и потом на Кавказ, где и пробуду, вероятно, все лето. Прошу Вас, дорогой друг, если будете писать мне, адресовать в г. Тифлис, Окружной суд, А. И. Чайковскому, для передачи мне. Из Тифлиса мы в июне переедем в Боржом, и впоследствии я сообщу Вам свой боржомский адрес.
Будьте здоровы, дорогой, милый друг мой! Дай бог Вам всякого благополучия.
Беспредельно Вам преданный и благодарный
П. Чайковский.
Завтра мне минет сорок семь лет.
377. Мекк - Чайковскому
Плещеево,
30 апреля 1887 г.
Милый, дорогой друг мой! Прежде всего позвольте Вас поздравить с недавним днем Вашего рожденья и пожелать Вам от всего сердца прежде всего здоровья, а затем успехов во всех Ваших планах, желаниях и намерениях. Дай Вам господи жить еще сто лет и доставлять человечеству то высокое наслаждение и отдохновение от жизни, которое они теперь получают в Вашей музыке.
Я приехала в Москву еще двадцать второго, но решительно была не в состоянии писать Вам, потому что находилась под гнетом таких душевных волнений, таких тяжелых ощущений, что могла бы выражать только свое возмущение и раздражение. Дело в том, что я приехала за неделю до рязанского собрания акционеров, на котором, как всегда, выбирается один из директоров, и по этому случаю здесь повели такую интригу и употребляли такие грязные, недостойные никакого порядочного человека средства, что становилось гадко и тошно. И запевалою во всех этих подлостях есть человек, который уже несколько лет пользуется большим благосостоянием, благодаря моему значению в Обществе, которое я употребляла на его пользу. Такая черная неблагодарность и такие низкие средства, которые употреблялись, чтобы сделать зло семейству фон-Мекк, до того возмущали меня, что я хотела бы убежать на край света. И только сегодня, час назад, я почувствовала облегчение, потому что получила телеграмму из Москвы, что в Собрании акционеров всё-таки восторжествовала справедливость, т. е. прошел наш директор. А мне тем более были неприятны эти интриги, что человек, которого мы выбирали, обременен огромным семейством и не имеет никакого состояния, но, слава богу, по крайней мере, в конце концов он не лишен средств к жизни.
Сейчас, прочитавши Ваше письмо, милый друг мой, я вижу, что мое едва ли дойдет до Вас, и потому кончаю его. Я адресую на имя Коли, потому что не знаю Вашего московского адреса. Благодарю Вас от всей души, дорогой мой, за портрет Татьяны Львовны, который я от Коли получила; он очень хорош. Бедное юное создание!
Будьте здоровы, мой милый, несравненный друг. Крепко жму Вам руку. Всею душою безгранично Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
378. Чайковский - Мекк
С. Майданово,
5 мая 1887 г.
Милый, дорогой друг мой!
Я еще зимой от Коли узнал, что против Вас в Общ[естве] Ряз[анской] жел[езной] дор[оги] была интрига, и очень интересовался узнать, чем всё это кончится. На днях, прочитав в газетах, что выбран в директоры г. Вилинбахов и кандидатом Коля, я написал последнему, прося его ответить мне, хорош ли этот результат, победа ли это Ваша или поражение. Тотчас после того я получил письмо Ваше, из которого узнал, что всё кончилось согласно Вашему желанию. От всей души радуюсь и поздравляю Вас.
После того, как я отправил Вам последнее письмо, я успел кончить оркестровку того действия, по окончании которого хотел уехать. Но мне показалось так неприятно ехать в дальний путь, имея на душе еще неконченную вполне оперу, а с другой стороны, я получил такие убедительные просьбы из Петербурга о том, чтобы поскорее представлена была вся инструментовка, что решился еще остаться в Майданове до тех пор, пока всё не будет сделано. Работаю упорнее и усерднее, чем когда-либо, но, благодаря правильному режиму и движению, чувствую себя хорошо, хотя по временам и испытываю сильную усталость и желание поскорее заслужить право ровно ничего не делать и беззаботно отдыхать.