Переплетение

– Чего-чего… Ничего… В следующий раз так не делай, вот и всё. А где, говорят, второй? Чего ты один заявился? Чуть за тобой не отправили. Татьяна весь вечер о тебе расспрашивала, а я толком ничего и сказать не могу. Говорю, мол, женатый он, глупостями всякими не занимается, а они только смеются.

Толстобров, которому вчера было отказано в компании, изо всех сил делал вид, что разговор этот его нисколько не интересует. Зато Олег, вышедший сегодня на работу, проявил к новой для него теме интерес:

– Вы о чём? Что за Татьяна?

– Да вот, мы с Коляном вчера на установке были, с девочками двумя познакомились. Они нас в гости потом позвали, а он как уперся, – Крауз, стряхнув пепел, кивнул на Николая, – и ни в какую. Пришлось одному идти.

– Хэх! – усмехнулся Токмаков, присаживаясь на лавку в курилке, переехавшей к зиме с улицы в помещение, под вытяжную вентиляционную трубу. – Так я ж тебе говорил уже, Колян у нас однолюб. Угости сигареткой, у меня кончились.

– Так его никто любить и не заставляет, – Крауз протянул Токмакову пачку «Кэмел». – Так, в гости сходить, да и всё.

Николаю не понравилось такое обсуждение его персоны. Он сердито посмотрел на обоих:

– Мужики, может, хорош, а? Чего вы как бабы сидите, меня обсуждаете: однолюб, не однолюб… Не ваше это дело, вот и всё.

– Да ладно, ладно, – примирительно улыбнулся Александр, – не обижайся. Никто тебя не обсуждает, живи как хочешь. Только это… Тут ещё темка одна нарисовалась. Ты, случаем, подкалымить не хочешь?

– В смысле? – не понял Николай. – Где подкалымить?

– Дверь-то мы с тобой вчера поставили, но там, по-хорошему, надо бы по косякам шпаклевкой пройтись, щели, дыры позамазывать, да и дверь саму покрасить. Вот Татьяна – это хозяйка которая – и спросила, не можешь ли ты взяться?

– А тебя почему не попросила?

– Я почём знаю… Ты, наверное, больше доверия ей внушаешь. Да и мне, если честно, не до этого. А она говорит, у самой у неё не получится. Адрес ты знаешь. Она сказала, если согласишься, то в эту субботу она будет дома, пусть, говорит, приходит. Краска у неё есть, а замазку, если пойдёшь, просила, чтоб ты сам купил. Естественно, и материалы, и труд будут оплачены.

Вовка Толстобров, возившийся тут же со сварочным аппаратом всё-таки не выдержал и, ощерившись, вставил свои «пять копеек»:

– Натурой? – и заржал как лошадь.

– Дурак ты, Вовчик, – покачал головой Николай. – Больше ни о чем думать не можешь.

– Ага, гормоны мальчику покоя не дают, – Крауз затушил сигарету. – В общем, смотри, Колян, я тебе сказал, а там уж сам решай.

Поднявшись с лавки, он бросил окурок в урну и пошел к большому столу, на котором лежал лист металла на очередную дверь.

– Я подумаю, – ответил Николай.

Предложение подкалымить, озвученное Краузом, засело у него в голове. Конечно, деньги лишними никогда не будут, подзаработать на стороне можно было, но он понимал, что за этой просьбой может скрываться что-то иное. И вот это «иное» вдруг взволновало его не на шутку. «Что она – дверь сама покрасить не может? Щели замазать? Так-то это как раз женская работа и есть, маляры вон почти все бабы. Хотя, разбери этих девиц нынешних, не похоже, чтоб она привыкла руками-то сильно работать. Им проще деньги отдать, чем самим возиться, пачкаться не хотят… – думал Николай, отрезая «болгаркой» уголок. – И, с другой стороны, не станет же она сама приставать ко мне. Приду, сделаю всё что надо, деньги возьму и – до свидания. Плевать, что она там ещё думает». На этом он и порешил.

4

В субботу утром, после завтрака, Екатерина, убирая со стола, сказала:

– Слушай, Коль, я с Анюткой вчера завертелась, из головы вылетело… Вчера отец твой заходил, часов в пять уже. Сказал, что баню будут сегодня топить пораньше, к обеду. Говорит, приходите часам к трем.

Николай, отложив ложку, вытер губы салфеткой.

– Я это… Тоже забыл тебе вчера сказать. У меня там калым один намечается. Как раз сегодня, так что я навряд ли смогу. Если хочешь, сходи одна с Анюткой, помоетесь.

– А что за калым? – жена присела к столу.

– Да на неделе там двери одним ставили, ну они и попросили заодно покрасить её, щели зашпаклевать. Так-то мы это не делаем, хозяева сами потом, но раз попросили, вот я и подумал…

– Да? – голос у Екатерины стал расстроенный. Она вздохнула. – И так почти не видимся, ты целыми днями на работе, я часто во вторую… Думала, хоть в выходные вместе побудем.

– Да я и так каждые выходные дома, чего ты? – пожал плечами Николай. – Первый раз же такое. Да и деньги не лишние будут.

– Так-то оно так, конечно… Ну ладно, – Екатерина улыбнулась. – Иди, добытчик ты наш, зарабатывай нелишние деньги, – встав, она подошла к мужу и ласково поцеловала в щёку. – Когда пойдёшь-то?

– Да сейчас, управлюсь по дому и пойду. Часов в одиннадцать.

В комнате снова захныкала Анютка. У неё лезло два зуба на нижней десне, и она по-прежнему часто плакала. Николая это хныканье почему-то раздражало, и настроение портилось всякий раз как дочь начинала плакать. Сейчас он, снова морщась как от зубной боли, встал из-за стола:

– Кать, ну сделай что-нибудь, у меня, прям, голова сразу болеть начинает, когда она хнычет.

Жена виновато глянула на него:

– Так, чего я сделаю? Потерпеть просто надо…

Он ничего не ответил и ушел на улицу.

Николай думал о предстоящем визите. Вроде бы он и решил, что просто сделает работу, возьмет деньги и уйдет, но непонятное волнение нет-нет, да и подкатывало, сжималось в неприятный комок где-то под ложечкой.

И почему-то каждый раз ему вспоминался момент, когда он, позвонив в звонок, уже собрался, было, уходить, но дверь открылась, и оттуда показалось заспанное лицо хозяйки. Вспоминалась легкая припухлость её щёк, век, неряшливая, но в то же время симпатичная растрепанность длинных светлых волос и та непосредственность, с которой девушка посмотрела на него своими большими глазами. В какой-то момент он вдруг ясно понял, что всё это – и глаза, и волосы – ему на самом деле очень и очень понравилось, и это в свою очередь злило его, но он ничего не мог с собой поделать.

«Может, плюнуть да не ходить? – размышлял он, выливая из железных бочек, расставленных под водосточными желобами, оставшуюся с лета воду. – Ведь я никому ничего не обещал, и даже Крауз не знает, что я идти надумал». Крауз вообще последние два дня даже не заикался на эту тему, словно и не было всех тех разговоров и подначиваний. Олег тоже молчал, а Толстобров со вчерашнего дня простыл, и в кооперативе остался один сварщик – дядя Федя, которому вообще до всего этого не было никакого дела.

Николай сел на березовый чурбак, стоявший возле пустовавшей стайки. «Да все уже давно позабыли про это, я один только как дурак хожу, чего-то накручиваю себе», – думал он, глядя на покрытую густым рыхлым инеем жухлую траву.

Вода в лужах к утру покрывалась крепким хрустким ледком, но первого снега пока ещё не было. Листья на березах уже совсем облетели и лишь на отдельных осинах ещё желтели редкими яркими пятнами.

Отец предлагал Николаю съездить, пока нет снега, на мотоцикле за калиной: сейчас её было бы неплохо побрать, ещё не стылую, но уже подбитую морозцем, сочную и приятно-горькую. Но сын отнекивался: вся неделя была занята на работе, а в выходные хотелось отдохнуть, просто ничего не делать. «Но сегодня же ты собрался на калым, не отказался, а с батей за калиной съездить у тебя времени нет, – усмехнулся Николай. – Как так-то, а? Неужели только из-за денег? Да ведь не так уж и много их там будет. Или всё-таки не деньги тебя туда манят? Колись, Коля, себя-то не обманешь». Вздохнув, он встал и пошел в дом: сидеть без дела на улице было прохладно.