Переправа
Шрифт:
— Мужики, чем тушить будем? Голыми руками? — спросил Зиберов.
Кто-то сзади зло крикнул:
— Пожарники где? Это ихнее дело!
Мы стучали кулаками по кабине и орали друг на друга. Даже мощный глас Зуева заглох в общем крике.
Леопард ткнулся носом в железнодорожную насыпь. С одной, стороны кабины вылетел Коля, с другой Малахов.
— Взво-од, за мной!
Наверное, он вообразил, что ведет нас в атаку. А может, это так и было… Мы что есть силы рванули по путям к бензовозу.
— Куда? — закричал Малахов. — К пожарному щиту! Лопаты! Огнетушители!..
Понимаете, комиссар, сейчас мой рассказ кажется вам длинным, а на самом деле
Вовочка и Степа, два Геракла, каким-то чудом сумели своротить и подтащить к бензовозу ящик с песком.
Я схватил огнетушитель и бросился к огню, но Зиберов оттолкнул меня в сторону.
— Дурак! Он счас взорвется!
В это время Коля Степанов взлетел на бензовоз с бушлатом в руках и накрыл горловину. Рядом с ним оказались Малахов и Лозовский, тоже с бушлатами. Факела не стало.
Я оглянулся. Огненные рукава тянулись к составу с мазутом, дожирая по дороге сухие кусты сирени. С каким-то злорадным треском вспыхнул газетный киоск. Я ударил огнетушителем о землю и выпустил пенную струю в огонь. Рядом со мной очутился Степа, тоже с огнетушителем. Другие парни вместе с Вовочкой забрасывали песком огонь на земле. От станции прибежали люди и вместе с нами ликвидировали остатки пожара.
Почему загорелся бензовоз, да еще на станции, где и без состава с мазутом полно горючих материалов, я не знаю. Ведется следствие. Солдатское радио сообщило, что шофер бензовоза испугался и сбежал, вместо того чтобы тушить или угнать машину подальше от опасного соседства.
У Коли ожоги лица и рук. Сначала его намеревались отправить в гарнизонный госпиталь, но начальник нашего медпункта капитан Саврасов сдался на Колины отчаянные просьбы оставить «дома». Коля так и говорил: «Товарищ капитан, я там от тоски погибну. Оставьте дома»… У лейтенанта ожог над правой бровью. Он пришел в роту из медпункта с повязкой на лбу, в прожженном кителе, чем-то напоминающий Печорина, раненного в бою с чеченцами.
Митяев вскипятил в каптерке громадный жестяной чайник и поил участников «героического рейда» крепчайшим чаем с домашними булочками. Он ходил вокруг нас на мягких лапах, подсовывал «собственноручные» конфеты из ягод в сахаре и смотрел на перебинтованного лейтенанта влюбленными глазами. Знаете, комиссар, в эти минуты он был счастлив. Неужели ему так мало надо?
Парни были возбуждены и без конца припоминали подробности, рисуясь своим хладнокровием и бесстрашием друг перед другом. И никто не вспомнил о постыдной ссоре, когда мы неслись к станции. Не знаю, комиссар, может, так и надо? Не мелочиться? Взглянув случайно на сумрачного Вовочку, я понял, что он думает о том же. И тут я, пожалуй, первый раз пожалел о том, что произошло. Теперь, когда Коля в медпункте, мы остались с ним один на один. Хитроумный идальго Лозовский самоустранился с начала конфликта, не желая выбирать позицию. Я и его понимаю, комиссар. Если бы не Коля, Мишка стоял бы рядом со мною насмерть, не разбираясь, кто из нас с Вовочкой прав. Хорошо это или плохо — другой вопрос. Просто Мишка так понимает дружбу. А Коля внес в его мозги смятение.
— Михеенко, придется вам обучать товарищей, пока Степанов болен, — сказал
Малахов.— А шо? Я запросто, — согласился Степа. — Вот только Леопард… Вдруг он без Миколы кусаться начнет?
Среди солдат в полку уже ходила легенда, что Леопард, едва Коля появляется в воротах парка, начинает урчать двигателем и подмигивать фарами. А одного сварливого механика, приставшего к Коле не по делу, толкнул под коленки бампером… Лозовский клялся, что сам видел это. Вполне могу поверить — у Коли отношения с машинами особые.
Естественно, все ждали, что лейтенант похвалит взвод за отличные действия. За то, что никто не растерялся, не сбежал в кусты, — бензовоз-то не взорвался чудом. Но лейтенант спокойно прихлебывал чай из тонкого стакана в именном митяевском серебряном подстаканнике и держался так, словно ничего во взводе не произошло. Словно тушение пожаров и героические действия, пусть не всех, а хотя бы Коли, было для нас нормой.
— Бачилы, як пожарники прибегли, а на щеках рубцы от подушек? Весь пожар проспали, — сказал Степа.
— Мы тушили, а премию им дадут, — сказал Зиберов.
— Яку таку премию?
— За те тыщи, что мы спасли. Один состав с горючкой чего стоит. А если бы он загорелся? Пересчитать на деньги ого-го! Товарищ лейтенант, неужто нам не обломится?
— Точно! Молоток, Юрка, дотумкал!
— И в самом деле нечестно это! Пожарникам за что?
Уверен, комиссар, что такой поворот для парней открытие. Зиберов вовремя просветил им мозги, показал, что наш поступок кроме нравственной имеет еще и другую ценность. Парни растревожились, заранее обвиняя пожарников во всех грехах и больше всего в незаконном присвоении премии, о которой еще десять минут назад они и не помышляли.
У Малахова заметно испортилось настроение.
— Скажите, Зиберов, ваш отец был на фронте?
— Отец нет, а дед всю войну…
— Он был ранен?
— Несколько раз, а что?
Юрка явно забеспокоился. После шахматной баталии, когда лейтенант разделал его под мореный дуб да еще интеллигентно предложил фору, как слабаку, Зиберов держался с ним настороже. Видно, из-за пожара у него сели предохранители.
Парни притихли. Все поняли, что разговор пошел о премии. Странное дело, комиссар, хотя Зиберов вроде бы защищал их интересы, сочувствие большинства было на стороне Малахова, хоть он и офицер, и начальник…
— Ваш дед, когда был ранен, сам выходил из боя?
— Откуда я знаю? Выносили, наверное, как всех… Не его же одного.
— Ага, выносили! — словно бы обрадовался Малахов. — Не знаете, сколько он платил за это?
— Как это платил? — не понял Зиберов. — Разве за это платили?
— Значит, вашего деда выносили из боя такие же солдаты, скорее всего раненые, под обстрелом и никто им за это не платил? Вас это не удивляет, Зиберов?
Юрка усмехнулся. Дескать, понятно, товарищ лейтенант, куда вы клоните, но мы тоже не из картофельной грядки вылезли….
— Взаимовыручка, товарищ лейтенант. Сегодня его вынесли, а завтра он. Как же иначе?
Малахов сказал с откровенной издевкой:
— Эх вы, Зиберов… Даже святую солдатскую взаимопомощь в баш на баш превратили. Вам даже неведомо, что человеческие отношения по другому счету строятся. Что нет на свете таких денег, на которые солдатскую честь пересчитать можно. А женщины, Зиберов, наши женщины, которые под угрозой расстрела спасали раненых солдат, — они за какую плату это делали?
Зиберов покраснел. Честное слово, комиссар, я в первый раз видел, как этот самодовольный Тартюф смутился.