Перепутья Александры

Когда же я сомкнула глаза, упав в не расстеленную кровать, приснилась мама. Точь-в-точь такая, как в моем воспоминании на представлении Дунайского. Прядки, выбившиеся из прически, на фоне черной ткани водолазки казались огненными нитями. Зеленые глаза смотрели печально. На меня и сквозь меня. Вертикальная морщинка на лбу стала еще глубже. Я попыталась закричать, коснуться мамы. Но язык прилип к гортани, а тело словно превратилось в камень. А она, так и не узнав меня, медленно пошла прочь, сливаясь с чернотой. Только волосы какое-то время виднелись в непроглядном мраке ярко-рыжим пятном. Когда и оно почти растворилось, сознание грубо вырвала из сна мелодия из шпионского боевика, поставленная на неопознанные номера.

– Что?!
– прошипела я раздраженно. Мне было совершенно фиолетово, на кого обрушиваю недовольство.

– Немедленно приезжайте!
– рявкнул из трубки злющий бас Кондратьева.

– И не подумаю...
– попыталась я обозначить протест, потирая слипшийся левый глаз. Но не тут-то было.

– Плевать мне на ваши смены настроения!
– проорал завотделением, испугав кошек, приманенных в изголовье запахом валерьянки.
– У нас серьезные проблемы. С вашимибольными! Из-за вашего препарата!

До больницы я доехала в рекордно-короткие сроки, нарушив бог весть сколько правил дорожного движения. Не дожидаясь лифтов, застрявших на верхних этажах, пулей преодолела лестничные пролеты и, оттолкнув при входе в отделение ворчащего цербера, в смысле Галину Степановну, без стука влетела в кабинет Кондратьева.

Там с хмурыми лицами уже сидели папа, его правая рука - Андрей Аверин и Вадим. Доктор не злорадствовал открыто, но сквозь скорбное выражение самодовольство все же просачивалось. С какой бы радостью я стерла эту ухмылочку, да нечем. Правда оказалась на стороне врача. Состояние троих из пяти моих пациентов резко ухудшилось. Их сердца друг за другом начали сходить с ума, и дежурившей ночью бригаде пришлось несладко. Был момент, когда они решили, что потеряли одного из больных - юриста-первокурсника. Но, к счастью, обошлось.

– Состояние Макарова и вашего родственника пока стабильно, - объяснял Кондратьев отцу.
– Но препарат им начали вводить позже, поэтому побочные эффекты запаздывают.

– Предлагаете прекратить эксперимент?
– папа мрачно посмотрел на заведующего, но тушеваться не стал. Не на того напали.

– Я уже это сделал, - Кондратьев высоко задрал подбородок, явно намереваясь вступить в перепалку при необходимости.
– Это моё отделение, и я считаю, что ваши испытания провалились.

– Боюсь, у вас нет такого права, - отец поднялся и теперь возвышался над доктором.
– Решать дальнейшую судьбу первого этапа клинических испытаний будем я и главврач.

– Но три человека...

– Именно! Всего три! В данный момент препарат получают семьдесят человек в разных городах. Ухудшение зафиксировано только, как вы изволили заметить, в вашемотделении. Где гарантия, что побочный эффект не спровоцирован вами? Насколько я помню, Павел Семенович, вы с первого дня противились исследованиям.

– Да как вы смеете?!
– прорычал Кондратьев, пока я в шоке хлопала глазами и не боялась дышать.
– Убирайтесь вон!

– Больница - не ваша вотчина, милейший, - снисходительно заметил папа.
– Если глава этого учреждения даст добро на продолжение эксперимента, Макаров и мой пасынок по-прежнему будут получить препарат. Моя дочь - Александра и мой сотрудник - Вадим Геннадьевич останутся здесь и проследят за состоянием испытуемых.

Я смотрела на папу волком, но он и не думал этого замечать. Дорогой родитель решил подстраховать меня компанией Вадима, однако не представлял, на какие камни нас двоих кидает. Кроме того, я твердо решила, что мое участие в этой безумной истории закончилось.

– Найди кого-нибудь другого!
– потребовала я, нагнав отца с Андреем у лифта. Вадим кинулся следом и теперь стоял в нескольких шагах позади. Его озадаченный взгляд я явственно ощущала спиной.

– Я выбываю из игры!

– Не выйдет, - отрезал папа, расслабляя узел галстука.

– Если дело в доказательствах моей состоятельности, то считай, что я никчемная дочь!
– глаза защипало от слез, но меня это мало беспокоило.

– Саша, - отец взял меня за руки и заглянул в обиженное лицо.
– Тебе не нужно ничего доказывать. Ни при каких обстоятельствах. Я хочу, чтобы ты осталась здесь не из-за эксперимента. А из-за Владимира. Извини, что взваливаю на тебя столь неприятную миссию, но Алла никогда не простит нам, если ты сейчас уйдешь.

– Так всё дело в ней, - протянула я гнусаво, потому что в носу ужасно щекотало.

– Мы семья, Саша. Пусть и не идеальная...

Разумеется, я осталась. Разве я могла отвернуться от папы, раз он просил помочь сохранить свой брак. Смешно, не правда ли? Учитывая, что меня несказанно порадовал бы его развод с Бастиндой. Но мне всегда было трудно отказывать отцу...

Победа осталась за папой и схватке с завотделением. Главврач поддержал его целиком и полностью. Вернувшийся после аудиенции с начальником Кондратьев пыхтел, как паровоз, и смерил нас с Вадимом таким злобным взглядом, что лично мне захотелось просочиться сквозь стену. Впрочем, глупо было ожидать, что доктор сдастся без нового боя. Последствия его ослиного упрямства нарисовались на пороге отделения уже через пару часов - в виде Макарова-старшего и семенящей следом Лизы. После короткого, но насыщенного упреками разговора стало ясно - в пациентах у меня остался лишь сводный брат. И тот, скорее всего, ненадолго. В отличие от папы, я начала сомневаться в безобидности экспериментальной терапии.

– Я пыталась переубедить Виталия Федоровича, но этот ваш доктор напугал его до судорог, - жаловалась Лиза, роясь в сумочке в поисках платка.

После ухода несостоявшегося свекра, она утащила меня в кафе. Впрочем, я не сопротивлялась. Хотелось сделать передышку, чтобы не пойти на Кондратьева врукопашную. Да, наше лекарство теоретически могло нанести вред. Однако дражайший доктор позвонил Макаровым исключительно из вредительских поползновений. Заботой о Максиме тут и не пахло!

– Не бери в голову, - посоветовала я, нервно постукивая пальцами по столу.
– Это уже неважно.

– Ты тоже считаешь, что лекарство плохое?
– Лиза подняла на меня огромные глаза, полные изумления.
– Но тогда почему не отменила брату? Мне медсестры сказали.

– Отменю, если Вове станет хуже, - пояснила я раздраженно. И почему я здесь? Ведь могла сейчас валяться дома в постели. Жаловаться на жизнь Дуське с Леськой, раз Луконина третий месяц торчит в дурацком лагере в лесу. Трудных подростков, видите ли, перевоспитывает. Мне, между прочим, тоже нелегко! Хочу сама плакаться в жилетку, а не быть ею для других.

– Я поговорю с Алевтиной Ивановной, - объявила вдруг Макаровская невеста решительным тоном и грозно шмыгнула носом.
– В конце концов, последнее слово за ней. Виталий Федорович Максу не отец!

– Что-о-о?
– я чуть со стула не съехала.
– Как это? Они же похожи, как две капли воды!

– Наверное, поэтому его матушка не устояла, - съязвила Лиза и пояснила.
– Виталий Федорович - дядя Максима, родной брат его отца.

– А... а... настоящий где?
– я подалась вперед, бестолково таращась на собеседницу, пока память рисовала смущенное лицо Макарова-мальчишки при разговоре о его семье.