Перерождение легенды
Шрифт:
Весёлый гомон, царивший над полянкой, где они собрались, утих, когда перед толпой встал Игнар. Все взгляды тут же к нему приклеились. Арефей посмотрел на бледное его лицо, на чёрные синяки под глазами и на всякий случай поближе встал, а то вдруг от недосыпа падать вздумает.
— Я тут несколько ночей думал, — начал Игнар. — Скоро выпускной. В школу приедет знать. Мы должны напасть на них прямо там.
Снова гомон поднялся. Только совсем не радостный он теперь был, а беспокойный, лица у всех напряжёнными сделались, испуганными даже. Гаврул с Уртапом тоже поникли. Игнар нервно на Арефея обернулся, тот
— Это, получается, — начал Уртап, почёсывая затылок, — со взрослой знатью драться надо будет?
— Они ведь все колдовать умеют, — подхватил Гаврул.
У Игнара лицо задёргалось, скривилось злобно. Начал он громко:
— Вы чего, опять?..
Но тут Арефей перебил:
— Давайте уже решим! — Он подошёл к Игнару, встал с ним плечом к плечу. — Мы идём против знати. Или мы боимся. Тут другого быть не может.
На мгновенье всё затихло, только трава легонько на ветру шелестела.
— Я не боюсь! — твёрдо заявил Уртап. — Решили — значит идём!
— Не боится он… — фыркнул Гаврул. — Думаешь, я боюсь, что ль?
— Так чего ж тогда сомневаешься?
— Сам только что сомневался.
— А ну! — гаркнул Арефей. — Уймитесь! Вы лучше так знати покажите, какие вы смелые, а не друг другу!
Гаврул с Уртапом замолкли.
— Я ж не просто так на выпускном всё это сделать предлагаю, — заговорил Игнар. — Вы же знаете, что мы с Арефем читать умеем. И я много читал. Читал книги, которые пишет знать. И заметил, что они очень любят всякие символы. Чтобы что-то не просто случалось, а ещё и вокруг всё какой-то смысл всему этому придавало. Ну вот и представьте, как приедет знать, как будет себе личных слуг из выпускников подбирать. И тут мы покажем им, что слуг больше нет, что если они будут относиться к нам, как к своим рабам, то их ждёт расплата! В этом будет символ, который они поймут!
Тишина повисла такая, что и трава шуршать перестала. Арефей прошёлся взглядом по всей толпе, да только пустоту в глазах каждого увидел.
— Я это… — начал Гаврул и смущённо кашлянул. — Не понял чо-то. Какой символ-то? Нам чего-то рисовать ещё надо, что ль?
Игнар рот раскрыл да так и стоял несколько секунд. Потом закрыл и вздохнул только.
Арефей полшага вперёд сделал.
— Так, слушайте, кто не понял! — громко сказал он. — Знать приедет на выпускной выбирать себе рабов, так?
— Так, так, — вразнобой донеслось из толпы.
— Рабов они буду выбирать из нас. Ну, то есть, нас они рабами считают, так?
— Так, — более стройно ответила толпа.
— Ну и вот приезжает такая знать к рабам, как они думают. А рабы им берут да наваливают такого, что не унесут! Все морды им переломаем! И потом у них при одной только мысли, что мы их рабы, сразу морды болеть начнут! Да думать они больше не посмеют, что им тут кто-то рабом будет!
Толпа взревела, все повскакивали на ноги. «Давай сюда эту знать! Да! Морды им разнесём! Будут знать, сволочи!» — разными голосами гремело на всю полянку.
— Ну ты додумался, — шепнул Арефей Игнару. — Кому про символы-то рассказывать собирался? Гаврулу? Иль Уртапу, а?
Игнар растерянно улыбнулся.
— Да, не подумал я чего-то…
***
Гаврул начертил какие-то
линии палкой на земле. Потом взял большой квадратный камень, поставил его посреди этих линий и сказал:— Вот это главный корпус.
И тут же Арефей увидел, как непонятные линии превратились в дорожки возле корпуса, площадь и парковку. Гаврул набрал ещё камней да как принялся их расставлять да двигать. Каждый камень у него что-то обозначал, а Арефей будто вживую их развернувшийся бой со знатью смотрел.
— Ты где всему этому научился? — спросил он, когда Гаврул замолчал да задумался.
Услышав Арефеев вопрос, Гаврул поднял на него голову, глянул непонимающе.
— А чему тут учиться-то? — сказал он. — И так же видно.
Да тут же снова чертить да объяснять принялся:
— Так, вот тут группа… — Гаврул взял серый камешек с отбитым краем да поставил его на нужное место. — Вот тут стоять будет эта группа сначала.
Гаврул снова задумался, переставил камень.
— А… нет… — задумчиво проговорил он, — тогда ж получается, что с этой стороны открыто. Ладно! Тогда вот тут две группы будет.
Гаврул поднял голову, осмотрел столпившихся вокруг него.
— Да маленькая же группа тогда получится, — сказал он и вздохнул тяжело.
Долго он молча на план свой глядел да голову чесал.
— Нет, — сказал наконец, — не получается. Мало нас очень. Ничего серьёзного придумать не могу.
Вокруг совсем тихо стало. Арефей закусил губу, глядя на расстроенного Гаврула. Как вдруг на Гаврула рука Уртапа упала. Он похлопал Гаврула по плечу с улыбкой, сказал:
— Найдём мы людей ещё. Найдём.
***
День выдался солнечным, даже жарким. Арефей утирал пот, фыркал, отдувался. Гаврул с Уртапом тоже распарились, лица красные стали. Один только Игнар шёл тихий и задумчивый, как будто его жара не касалась. Он, казалось, и не вспотел даже.
Так они и шли, а деревни строителей всё не видать было.
— Тётка моя, матери сестра, — рассказывал по пути Уртап, — за строителя замуж вышла. Ну, давно уже. И у них вот две дочери да сын. Равдалом звать.
— Кого? — спросил Гаврул.
— Ну сына ихнего! Он мне брат двоюродный, получается.
— И ты чего, со строителями дружбу водишь, чтоль?
— Да какую дружбу? Брат он мой двоюродный, говорю же. Какой ни есть, а родня. Здороваемся с ним, когда в главном корпусе школы видимся иногда.
— Не люблю я строителей. — Гаврул сплюнул в траву. — Деловые они больно. Как-то с одним не разошлись у главного корпуса, так он мне, знаете, чего заявил?! Говорит, что они деревню нашу строили! Что мы в домах живём, которые они строили! Уважать мы их, говорит, за это должны.
Тут Арефей в разговор влез:
— Ну и сказал бы ему, что они хлеб жрут, который мы с полей собираем. Пусть тоже уважает.
Гаврул голову почесал, сплюнул ещё раз.
— Да я как-то не додумался. Вломил ему просто, да и всё.
Наконец показались вдалеке дома. Отчего-то Арефей был уверен, что у строителей деревня по-другому будет выглядеть. Ну, строители же — наверное, дома себе какие-нибудь построили специальные. Но деревня приближалась, домов было видно всё больше. И ничем они от тех, что были в их деревне, не отличались, словно к себе и вернулись.