Перерождение
Шрифт:
Мне снился ещё один сон. Головной боли не было, или я вовсе её не почувствовала. Но сон снова был не просто сном. Очередное видение. Тёмное, как я его называю. И это видение было слишком мрачным и жестоким. Я видела, как Ребекка и её братья мстили Клаусу за что-то. Я слышала его крик, видела ухмылки на лицах Майклсонов. Самое главное: я чувствовала всю злость, которую испытывала Ребекка к Клаусу. Когда Ребекка вонзила в Клауса кинжал, она полностью насладилась триумфом, и я тоже. Ребекка была рада той боли, что испытывал Клаус, и я тоже. Что же произошло? А ещё я отлично запомнила главные слова Ребекки: „Мы оставляем тебя, Ник. Но сначала я убью ту девку-двойника.“ Кого она имела в виду? Меня? Или существуют ещё какие-то двойники? Второй вариант наиболее вероятен. Если бы Ребекка говорила обо мне, я уже давно была бы мертва. Или у неё не получилось совершить задуманное… Мне
Сейчас же мне не хочется ничего делать. Я подавленна. Как Клаус, когда его семья встала против него. Семья… Точно! В конце появилась их мать! И она сказала: „И я хочу, чтобы мы снова стали семьёй“. Интересно, они всё же стали семьёй? Наверное, нет. Я видела только четыре воспоминания, но уже могу сказать, что эта семья не самая дружная. Много зла, лжи, предательства, убийств и слёз. Никакой любви. Только зло. Я никогда бы не хотела стать частью этой семьи. Никогда. А их мать… Кто она? Вампир? Оборотень? Она выглядит чуть старше своих детей. Похоже, ей тоже более тысячи лет. Но Ребекка думала, что её мать мертва. Что, её убил Клаус. Клаус, как он мог? Убить родную мать. Каким нужно быть извергом, чтобы пойти на такой ужасный и жестокий поступок? Каким надо быть отчаянным? Я заметила, что Клаус отличается от остальных. Он гибрид (на половину вампир, на половину оборотень), а его братья и сестра — вампиры. Может, это и стало причиной убийства? Но это ничего не меняет. Клаус — тиран. И теперь я ненавижу его ещё больше, хотя мы с ним вовсе и не знакомы. Мне достаточно было увидеть воспоминания, чтобы сделать выводы о нём. И напрашивается ещё один вопрос. Если Клаус убил свою мать, то как она ожила? Это же невозможно. Противоестественно. Никто не может вернуться из мира мёртвых. Природа создала равновесие. Баланс. Ничего не понимаю. Совсем.
Я встаю с кровати и подхожу к письменному столу, где лежит распечатанная фотография. Смотрю на неё. Теперь я тут всех знаю. Брюнет в строгом костюме — Элайджа Майклсон, а симпатичный шатен — Кол Майклсон. Не хватает одного брата. Кажется, его звали Финн. Точно! Финн Майклсон. В воспоминании говорилось, что Финн пролежал в гробу почти девятьсот лет, а Кол — двести. И их заколол Клаус. Родных братьев. Это жестоко. Очень жестоко. Я вспоминаю слова Элайджи: „И ты станешь тем, кого ненавидишь. Нашим отцом.“ Выходит, их отец был таким же тираном, как Клаус. Или даже хуже. Господи, какая неблагополучная семья. Совсем. Брат закалывает брата, убивает мать, сворачивает шею сестре. Даже в фильмах ужасов нет такого насилия. Теперь мне совсем не хочется искать Ребекку. А может, она хочет покинуть эту семью? Как-нибудь спастись? И для этого ей нужна помощь двойника, то есть меня? Не понимаю. Всё слишком запутано. Я больше не могу так. Что мне теперь делать? Я не знаю.
Утром ко мне в комнату приходит мама. Сегодня у неё выходной.
— Эмма, ты спишь? — заботливо спрашивает она.
— Нет, — бормочу я, не оборачиваясь в её сторону.
Я просто завёрнута в одеяло, и тупо пялюсь в окно. Все мои мысли путаются в голове. Мне не хочется ни с кем разговаривать. Совсем.
Мама подсаживается ко мне и берёт меня за руку.
— Ты не заболела? — спрашивает она обеспокоенным голосом.
— Нет, я просто устала, — говорю я.
— Тебе сегодня нужно идти на работу? — интересуется мама.
— Нет, у меня выходной, — отвечаю я.
— Хорошо, — говорит мама. — Завтракать будешь?
—
Не хочу, — шепчу я и оборачиваюсь к маме. — И можно я побуду одна?— Да, конечно, — улыбается мама.
– Спи.
Мама оставляет меня одну. Я совсем не хочу никуда выходить. Хочу просто сидеть дома и лежать в кровати. Именно это я и делаю.
Весь этот день я лежала в кровати и смотрела в окно. Не впускала в комнату родителей и брата, не спускалась вниз, ни с кем не разговаривала и не отвечала на телефонные звонки и сообщения (а их было много). Я решила избегать общения. Я только и думала о том, что со мной происходит. Я меняюсь, и неизвестно ещё в какую сторону: хорошую или плохую. Но что-то во мне меняется — это очевидно. Я не плачу. Слёзы не помогут, и я их все выплакала в прошлый раз. Я не бьюсь в истерике. Не кричу. Я просто убиваю себя мыслями. И это похоже на пытку. К счастью, мысли о суициде меня не беспокоят. Я прекрасно знаю, что это не решение всех проблем. Оканчивают жизнь самоубийством только слабые. А я не слабая. И я не сдамся. По крайней мере, не хочу этого допускать. Я буду бороться. Может, если я буду игнорировать воспоминания, то Ребекка поймёт, что я ничем не могу помочь? Всё возможно. Ведь я действительно ничем не могу помочь. Восемнадцатилетняя девочка-русалка ни за что не справится с жестоким тысячелетним гибридом. Даже пытаться не стоит. Ребекка зря просит о помощи меня. Я в этом бессильна.
Раздаётся ещё один телефонный звонок. Я не обращаю на него внимание. Конечно, я неправильно поступаю, игнорируя своих лучших друзей, но сейчас я хочу побыть одной наедине со своими мыслями и чувствами.
Проходит ещё полчаса. Я по-прежнему лежу в кровати. Родители уже оставили попытки поднять меня с постели, а телефон уже просто выключился от такого количества сообщений и звонков. И хорошо! Теперь мне никто не мешает.
Чуть позже (уже наступил вечер)в дверь снова стучатся. Родители.
— Я никуда не пойду! — восклицаю я.
Дверь всё равно открывается, не смотря на мои упрёки, и в комнату заходит мама в сопровождении Клео, Беллы и Рикки.
— И так она лежит уже целый день, — сообщает мама моим подругам. — Мне кажется, у неё депрессия.
— Сейчас всё узнаем, — усмехается Рикки.
Мама уходит из комнаты, закрывая дверь, а девчонки проходят ко мне и усаживаются на кровать. Смотрят на меня. Да, их удивляет моё подавленное состояние. Меня это тоже удивляет. Девчонки молчат, и я молчу, вовсе делая вид, что кроме меня здесь больше никого нет. Ну нет желания с кем-либо разговаривать.
— Ты в порядке? — наконец спрашивает Белла.
— Да, я в порядке, — сухо отвечаю я.
— Прекрати врать! — вскрикивает Клео. — Ты не в порядке! Ты не наслаждаешься теми вещами, которые любила. Раньше ты обожала плавать в море по четыре часа в день, а сейчас даже боишься прикоснуться к воде! Ты сидишь весь день в своей комнате и не отвечаешь на звонки и сообщения. Ты больше не выходишь гулять с нами. Ты не хочешь с нами разговаривать. Ты отталкиваешь всех нас прочь. Ты в депрессии и нуждаешься в помощи.
— Я не нуждаюсь в помощи! — пытаюсь вскрикнуть я, но мой голос срывается. — Я в порядке. Абсолютно.
— Мы тебе не верим, Эмма, — строго говорит Рикки. — Что-то изменилось в тебе. Ты стала холодной, отстранённой… Чужой.
— Куда делась та жизнерадостная девушка? — вздыхает Белла.
— Она стала другой, — говорю я тихо-тихо. — Эммы Гилберт больше нет.
Я больше не знаю, что сказать. Моё сердце готово разорваться на куски. Я просто больше не могу сдерживаться.
— Что с тобой случилось, Эмма? — спрашивает Рикки.
— Люди всегда меняются после того, как испытывают боль, — говорю я. — Я просто чувствую, как теряю себя. Часами лежу в кровати и не могу думать или делать что-то, чувствую боль в животе. И я не могу плакать из-за того, что разваливаюсь на кусочки. Плакать, потому что знаю, что всё уже не будет как прежде.
Я не знаю, как мне это удалось. Я просто всё сказала. Девчонки не отвечают. Они просто приближаются ко мне и крепко-крепко обнимают. И эти тёплые объятия гораздо лучше всех пустых слов, которые вовсе не помогают.
— Мы с тобой, Эмма, — говорит мне Клео.
— Мы никогда тебя не бросим, — отзывается Рикки.
— Мы всегда будем рядом, — улыбается Белла.
Я улыбаюсь подругам. Они всегда умеют поддержать. За это я их и люблю.
— И я думаю, что нам стоит поплыть на Мако, — говорит Клео. — Эмма, ты просто обязана пойти с нами! И это не обсуждается!
Я задумываюсь. Может, на острове мне станет лучше?
— Хорошо, — соглашаюсь я, — я иду с вами.
— Ура! — восклицают девчонки одновременно и ещё раз обнимают меня.