Переселение. Том 1

Так в мелких заботах неприметно прошел этот день, и никто не понял по ее поведению, что произошло. Заметили только, что она много плакала, и об этом стало известно всему дому. Старый Ананий, спавший каждую ночь на пороге с большим заржавелым кинжалом под головой, рассказывал, будто слышал, как госпожа Дафина пронзительно кричала. В доме пошли разговоры о том, будто брат является во сне брату и жене весь в крови, с раскроенным лицом и отрубленной головой, приплывая по реке на огромной жабе. Поэтому, заключили слуги, так страшно в прошлую ночь и выли собаки. Впрочем, восемь лет тому назад покойный Лазар Исакович тоже являлся по ночам, торгуя якобы оружием, а все потому, что сын после смерти не проткнул ему сердце иглой.

Первый день после измены показался Дафине Исакович ничем не примечательным. Перед вечером она уже совсем изнемогла от ожидания, но ничего необычного не происходило.

До обеда она плакала, размышляла и наряжалась, после обеда ожидала Аранджела, уехавшего на ту сторону Дуная, в Белград, чтобы отдать туркам лошадей, из-за которых он чуть было не утонул в реке.

Но вот в большом желто-голубом доме, полном муки, точно водяная мельница, под неумолчный шум воды наступил и вечер, Дафине хотелось кричать — только бы нарушить невыносимую тишину, которая казалась удушливой от пыли и запаха прелой пшеницы и ржи.

Дафина не жалела, что изменила мужу, просто ей стало тошно, когда она поняла, что ничего не переменилось. Она провела с деверем ночь, и ни одно зернышко овса на чердаке над их головами от этого не шелохнулось. Несмотря на всю свою власть в доме, она чувствовала себя, как и прежде, вещью, мимо которой можно спокойно пройти; ей хотелось перевернуть все вверх дном, все неподвижное, застывшее, неизменное раздражало и беспокоило ее. Дафина горела желанием увидеть деверя, чтобы прежде всего вырвать у него обещание жениться на ней и увезти отсюда в новый дом в Буду.

Она приказала служанкам привести детей, но и это не помогло.

Меньшая девочка, вся в струпьях, лежала забинтованная и завернутая, как грудной младенец. Сося палец и уставясь своими светло-карими глазами с черными крапинками в потолок, она сучила ножками и даже не заметила, что ее перенесли из одного конца дома в другой. Старшая поначалу с робкой радостью кинулась в объятия матери, но быстро отошла и принялась играть в прятки среди пестрых платьев, что висели за печью. Дафина вскоре поняла, что ей нечего сказать детям и нет желания на них смотреть. Наблюдая за ними, она нашла их глупыми и какими-то чужими. Дети не обращали на нее никакого внимания. Взгляды девочек привлекали висящие пестрые тряпки, решетка на окне и особенно жарко натопленная печь, а не ее горе и заплаканные глаза. Даже сидя у нее на коленях, они тянули руки к далеким вещам, точно к другому берегу реки, и с криком вырывались из ее рук, точно из объятий страшного людоеда. И в конце концов она прогнала их вместе с прислугой.

Дафина велела позвать жену Димче Диаманти (законную), длинную черную метлу, слонявшуюся целыми днями по дому в ленточках и бантиках. Она умела гадать на картах и любила поболтать, задумчиво теребя при этом свою волосатую бородавку. Не помогло и это. Госпожа Финка Диаманти только и сумела рассказать о том, как одна из тонувших лошадей, выбираясь на берег, сшибла ее мужа, который кинулся спасать утопающих, и прежде всего своего компаньона Аранджела Исаковича, о чем сейчас толкует весь Земун. И тотчас ушла.

Таким образом, когда смерклось, Дафина снова осталась одна. Этот томительный ненастный день, от которого еще недавно она столько ждала, навел на нее ужас.

Все казалось ей бессмысленным. Сделала она это или не сделала? То, о чем неделями твердил ей деверь Аранджел, представлялось сейчас правдой. И хотя у нее перед глазами все еще стояла эта ночь любви, она чувствовала, что может позабыть о ней тотчас и никогда даже не вспомнит. Особенно, если бы вдруг вернулся муж. Она понимала, что прелюбодеяние не принесет ей радости. Она могла завтра же согрешить с другим, подумаешь, какая важность! И Дафина принялась размышлять и тешить себя мыслями о богатстве, в котором она отныне будет жить, если выйдет замуж за деверя; начала придумывать, какие наряды себе закажет, и уже ощущала на теле приятный холодок шелка. Но и при мысли о новой жизни она не ощутила особого удовлетворения, скорее ей стало грустно. Не все ли равно, принадлежать одному брату или другому? В тот вечерний час ей казалось, что, пожалуй, она согласилась бы принадлежать и тому и другому. А то и вообще кому угодно.

В окно было видно, как сумерки охватывают разлившуюся реку и холодное серое небо. Вода была мутная и желтая от ила, ивняки уже пустили было почки, но в последние дни их тронул мороз. Над островами, на самом горизонте, вдруг очистилось лазурное небо, и в сумеречном свете отчетливо встали минареты и крепостные стены Белграда. У дома неистово, яростно заквакали лягушки.

Широкая светлая полоса озарила и одну из стен комнаты, где Дафина, потеряв свои вытканные золотом туфли одну за печью, а другую у порога, вертелась в постели и, чуть не плача, томилась тоской и отчаянием. Она решила было потушить висевшую над головой у большого старинного лика Христа лампаду, но вдруг испугалась надвигающейся темноты. Не смея подобрать свои шлепанцы, боясь даже пошевелиться, она лежала, откинувшись на подушки, в клубах густого табачного дыма. Голова от непрерывного курения стала тяжелой. Только теперь она заметила, что в комнате почти темно.

Стены и мебель уже поглотил мрак, и только на ту стену, где стояла печь, падал мертвенный свет последнего вечернего отблеска реки, теряясь в пологе постели. Большой темный сундук с платьями вздымался высокой могилой.

Сквозь дым турецкого табака она, устав от дум, смотрела на светлый квадрат окна, как смотрят темной ночью на сияющий месяц. Услыхав позади себя мышиную возню, она оглянулась и увидела, что в комнате совсем темно, хотела крикнуть, но крик застрял в горле.

Широко раскрыв глаза, Дафина поняла, что ей не спастись от так пугавшей ее темноты, которая ее уже окружила. Кроме побеленной печки, где сушилась, точно привидение, простыня, да светлого проема окна, все уже погрузилось в глубокий мрак, наполненный шумом воды. Пропали столы, кровать, двери, и Дафина в ужасе обнаружила, что не видит больше на ковре свою туфлю. Во дворе выли собаки.

Мрак сдавил ей горло, а страх не давал пошелохнуться. Она тряслась в ознобе, чувствуя, как ледяной холод наползает на ноги. Пальцы совсем окоченели. Она хотела подняться и бежать, а вместо этого еще глубже зарывалась в подушки.

Ей почудилось, будто простыня на печи шевелится, а из-за полога слышно чье-то холодное дыхание. Потом она увидела вдруг, как из черного сундука, где хранились ее платья, поползли мыши. Скорчившись и дрожа всем телом, она таращила глаза на сундук, где кишмя кишели жабы, слизняки, страшные клубки змей. Подобрав к животу колени, с застрявшим в горле криком смотрела она готовыми выскочить из орбит глазами, как белая простыня с печи приближается к ней. Тут же она поняла, что в темноте за пологом кто-то стоит. Трясясь в ледяном ознобе всем телом и вцепившись трясущимися руками в волосы, Дафина вдруг увидела, как из темноты протянулась рука.

Белые, как мел, пальцы, извиваясь, порознь подползали все ближе. Вот рука сошла, словно белая кошка, с освещенной стены и поползла по вещам и печке. В тот же миг Дафина увидела и другую руку, она зашла со спины и, хватая платья со стены, комкала их и разбрасывала по полу. Наконец Дафина приглушенно вскрикнула: у полога постели показался живот, огромный живот ее мужа, а на белой простыне — его рот, глаза, нос и вся голова, окровавленная, с перерезанным горлом, над головой плавала черная треуголка.

Потом позади призрака зашаталась стена, и она вдруг увидела золотые колосья и горы, увлекаемые куда-то потоком пшеницы, овса и ржи, льющимся с чердака. Перед ее глазами поплыли хороводы звезд — голубых, фиолетовых, желтых, залившие необычайно теплые воды, над которыми синело небо. С душераздирающим криком она вскочила с постели и оказалась лицом к лицу с мужем, кровавым и страшным, увидела Вука Исаковича — мертвого, разлагающегося. Такое бывает во сне, когда, спасаясь от волков, выбегаешь из леса и внезапно у отвесной скалы натыкаешься на громадного медведя.