Переселение. Том 1

Был хмурый душный день, и пока доехали, он весь взмок. Уже издалека показались тянувшаяся вдоль канавы со стоячей водой бахча, высокая конопля, несколько строений, коровы и поле, поросшее высокой травой и усеянное красными маками. У большого намета соломы копошились куры, тут же возле двуколки с высокими колесами собралась большая толпа крестьян, крестьянок и ребят. Перед ними, держа под уздцы лошадей, стояли два драгуна, по виду очень довольные. Из громкого гама и шума, царивших вокруг них, по поведению молодух и девушек и по тому, как драгуны что-то выделывали ногами и утирали шеи, Исакович понял, что они танцуют.

Погнав через канаву коня, он заехал за дома в коноплю, так что его не успели заметить, и по упавшим заборам перебрался на другой край бахчи, где вдоль канавы со стоячей водой выстроились восемь акаций. Несколько теплых дождевых капель упало ему на лицо, и он остановил коня. Над головой застрекотала сорока, и тотчас ей отозвались вороны.

В тот же миг конь вздрогнул, подался назад, задрожал и стал как вкопанный. Приподнявшись на стременах, Исакович заметил, как по скошенной ниве к пригорку, закрывавшему большую часть Страсбурга, бегут два жаворонка; дернув коня за узду, он увидел в нескольких шагах от себя фруктовый сад и три ближайшие груши, на которых неподвижно висели на фоне пустынных далеких полей три пугала.

Солдаты были повешены так низко, что их ноги почти касались тыкв и арбузов, их больших желтых цветов, а также огромных огурцов, росших тут же. Им не связали колени, а только сняли опанки, и ноги их были раскорячены, словно они собирались сесть в своих тесных серых штанах на что-то высокое. Ступни опухли и отливали синевой, словно отмороженные. Увидев эти шесть судорожно сведенных ног, будто шесть освежеванных ягнят, Исакович с трудом осмелился поднять глаза выше.

Руки им связали за спиной, лица не закрыли, и у глаз и носа роились мухи. Повешенные невысоко от земли, где у стволов расходились ветви, они висели неподвижно, согнув шеи, словно совершали дикий скачок с деревьями на спинах через тянувшуюся вдоль бахчи канаву со стоячей водой. В открывшемся позади них просторе летали от стога к стогу воробьиные стайки.

На ближайшей груше, где висел первый солдат, было еще много зрелых плодов, и, хотя лошадь уперлась и не хотела продвинуться ни на шаг, обомлевший от ужаса Исакович видел его совершенно отчетливо. Это был высокий грузный человек, видимо, он долго защищался и вырывался, потому что нижняя рубаха вылезла из-под пояса и свисала клочьями, а на коленях и локтях зияли дыры.

Его взлохмаченная голова склонилась налево, шея вспухла от крови и посинела, вывалившийся язык почти касался веревки.

Средний был огромный детина с длинными усами. Поднятая высоко над землей одна его нога была согнута и переброшена через другую, пальцы которой касались земли. Ветка, на которой он был повешен, почти отломилась от ствола, и, когда он бился в смертельных конвульсиях, груши с нее попадали на землю. В страшной борьбе с захлестнувшей его петлею плечевые мышцы напряглись, а огромные желтые зубы нижней челюсти закусили верхнюю губу до крови. Он висел, закинув голову назад, заведя белки глаз в небо, весь посинев.

Лишь третьему они сразу сломали шею, и он висел прямой, низко опустив голову, так что видны были только волосы и седоватые усы, с которых капала кровь.

Только через три часа, когда дождь лил уже вовсю, драгуны сняли и положили повешенных на телегу посреди двора, возле которого их поймали. Исакович отправил двух монахов их отпевать.

Его землянку заливало водой, и в тот вечер он, дрожа от холода, заснул под повозкой. Мокрый лагерь затих, умолкли даже собаки.

На другое утро, вскоре после его пробуждения, ему доложили, что два его солдата лежат избитые в главном караульном помещении лагеря, а третий, ветеран, который нес в платке кочан капусты, — кстати он утверждал, что купил его, — ухитрился отбиться от драгун при помощи тесака и удрать.

Дежурный генерал еще до обеда выслушал Исаковича, а перед вечером Вук предстал перед Карлом Лотарингским, опасавшимся, что ветеран из полка Исаковича перебежит к неприятелю. Разговаривая с Исаковичем, Карл удивленно, в лорнет, смотрел на взбешенного бородача.

С того дня солдат больше не вешали.

Только били палками тех, кого хватали в поле, а ветеран из полка Исаковича к вечеру появился в лагере и был еще награжден пятью золотыми, когда показал Карлу Лотарингскому свои шрамы, полученные во время войн с турками.

Два дня спустя французские гусары нарушили перемирие, и славонские полки ушли к Цаберну, куда хитроумный Беренклау уже послал пандуров Тренка и кавалерию Марковича. Гарнизон города был перебит, и взяты в плен даже штабы.

Рассвет застал Исаковича невыспавшимся на расстоянии выстрела от города, под горой, в загоне, полном овец. Австрийский разведчик довел их незамеченными до самых французских форпостов. Лежа в высокой траве, солдаты Подунайского полка сначала плотно поели, а уж потом на четвереньках выползли на пригорок и увидели среди зелени садов первые городские дома так близко, что их ослепил блеск вымытых окон. Их большие треуголки зачернели на верху пригорка в высокой траве, словно стадо овец, которое, выйдя из загона, перевалило гору. Французы, заметив их, подняли стрельбу, в ответ со всех сторон из-за кустов, холмиков и рощ загремели выстрелы.

Беспорядочной толпой солдаты Исаковича скатились с пригорка к домам и подожженным воротам города, по которым били из мортир. Сидя по горло в траве, эти мортиры дымились и походили на бесчисленные движущиеся под землей печные трубы.

Тихий город, казавшийся вымершим, горел с двух сторон. По улицам, ведущим наверх к крепости, в беспорядке отходили, поднимая пыль, пехота и артиллерия противника. Подоспевшие с запада полки Вуича, выстроившись в две шеренги, стреляли в отступавших с колена из какого-то леска. Офицеры, сидя на лошадях, выкрикивали команды так зычно, что отдельные слова доносились в другой конец пока еще мирного, освещенного солнцем города.

Исакович сполз, опираясь правой рукой о землю, с покатого пригорка, где трава была уже скошена, выскочил со своими ординарцами на дорогу, которая шла через сады, и увидел, как стоявший у обгоревших столбов и обуглившихся балок караул из нескольких вражеских гусар, заприметив их, тотчас повернул коней и умчался.

Кинувшись к горящим домам, он увидел еще, как гусары заехали за дома, и перед ним открылась безлюдная, широкая улица с наглухо закрытыми ставнями или занавешенными окнами. Солдаты, заметив Вука у городских ворот, сбегались по высокой траве к нему.

За ними, в долине, откуда они наступали, Исакович увидел и экипаж Беренклау и самого фельдмаршал-лейтенанта. В одежде простого солдата, он быстро шел в окружении офицеров рядом с лошадью и что-то издалека кричал ему и размахивал руками.

Солдаты, пробегая, оглядывались на своего командира, заполняли улицу криками и топотом ног. Оглянулся и он, окинув быстрым взглядом деревья, поднимавшуюся из долины дорогу, мортиры, которые подтягивали ближе, и сбегавшихся с обеих сторон дороги солдат. Потом посмотрел на свисавшие над головой кровли, на окна, уставленные цветами в глиняных вазонах, на слуг, ведущих в поводу лошадей, один из которых вдруг упал на мостовую как подкошенный.