Перестать быть панком или умереть
Шрифт:
– Да я. Да там особых ценностей-то не было, – промямлил Александр Иванович и виновато посмотрел на Леху: – Простите, молодой человек, я не хотел вас обидеть.
– Ну, так вы заявление-то будете писать? – спросил Максим Игнатьевич.
– Да ну, что вы! Какое заявление? Затаскают же потом…
– Заставить не могу, а номерок ваш истребовать обязан – мы все равно их рано или поздно поймаем. Лишний эпизодик будет.
Зимин сунул Максиму Игнатьевичу визитку:
– Вот возьмите. Спасибо за беспокойство.
– Счастливой дороги! Пойду ребятам помогу кражонку
Колеса стучали в такт музыке, чуть слышно доносившейся из Лехиного плеера. Чай остывал на столе. На бутерброды начала покушаться невесть откуда взявшаяся зеленоглазая муха, потирая передние лапки в предвкушении пиршества.
Александр Иванович прервал затянувшуюся паузу:
– Простите меня еще раз, молодой человек…
– Да ладно, бывает, – со вздохом ответил недавний подозреваемый.
– А вы музыкант?
Снимая наушники, Леха смущенно пробормотал:
– Ну да…
– Что играете? Панк?
Приятно удивленный осведомленностью попутчика музыкант просветлел лицом и сменил тон:
– Не совсем. В основном рок, конечно, но не так чтобы панк. А вы интересуетесь музыкой?
– Ну, как вы понимаете, в силу возраста меня больше интересуют Никольский и БГ, но у Кинчева тоже есть несколько занятных произведений…
– А вы Башлачева слышали?
– Молодой человек! Мне даже довелось на квартирнике побывать!
Восторженно глядя на попутчика, музыкант протянул руку:
– Алексей!
– Александр Иванович… Можно просто Александр, – ответил Зимин на рукопожатие и продолжил:
– Я недавно слышал на «Нашем радио» «Время колокольчиков» в исполнении «Калинова моста». Ребята, безусловно, молодцы, но нет той самой рок-н-ролльной пронзительности, что ли… надрыва…
– А мне понравилось. Мы с парнями тоже хотим что-нибудь из СашБаша перепеть.
После некоторой паузы Леха добавил:
– Э… Александр! Я, собственно говоря, в ресторане не только бутерброды раздобыл.
Он ловко выудил из-за пазухи небольшую бутылку коньяка в виде фляжки и водрузил ее на стол.
Зимин достал из пакета, стоящего под столом, бутылку лимонада, шоколадку и пару пластиковых стаканчиков.
Музыкант разлил:
– За знакомство!
Выпили. Александр Иванович поморщился:
– Это не коньяк. Спиртяга пополам с водой и ароматизаторы.
– Ну, вы уж не обессудьте.
– Да я на базе к спирту привык. А по какому случаю праздник-то?
Леха вытащил из кармана брюк тугую пачку тысячных:
– Организатор наконец-то рассчитался! Разве не праздник?
– Что же: на это и живешь?
– Да что вы! На это не прожить. У нас в Питере студия звукозаписи-там моя основная работа. Ну, помещение, конечно, арендуем. Эх! Мечтаю его выкупить со временем, да восемьсот штук просят.
– Ну, давай за искусство!
Леха
налил. Выпили. Зимин предложил пойти на перекур. Музыкант возразил:– По третьей и пойдем покурим!
– Годится!
– За тех, кого с нами нет. За моих родителей.
– И за моих. Не чокаемся.
Выйдя в тамбур, Александр Иванович прикурил и покосился на табличку с изображением перечеркнутой сигареты:
– Не заметут нас твои знакомые?
– Да нет. Максим Игнатьевич – нормальный мужик. Я часто катаюсь. Курить в поезде, конечно, нельзя, но немножко – можно.
– А ты откуда его знаешь?
– Да племянник его, Серега, – мой приятель. В Петрозаводске в арт-кафе, где мы иногда играем, администратором работает. Игнатьич там в охране подхалтуривает. Он тоже петрозаводский.
– Понятно… А родителей-то давно потерял?
– Мамку недавно схоронили – сердце. А папка где-то на северах погиб при испытании реактора. Я его не застал – это до моего рождения было. Мать, правда, через три года замуж вышла за дядю Гену. Он сам – вдовец. Дочка у него – на шесть лет меня старше. Я только когда вырос, узнал, что она мне не родная сестра. Сначала все хорошо было, мы к ним переехали. А через несколько лет он забухал… до белочки. В общем, в психоинтернате он теперь. Хороший мужик был. Я навещаю его иногда, но он меня не узнает.
– Сочувствую. А мои почти до восьмидесяти дожили. В один день умерли. Представляешь?
– Счастливые люди!
– Не говори! Они с войны вместе. В детдоме познакомились.
– Да-а… Ну пойдемте еще посидим.
Коньяк вскоре закончился, и Зимин, явно испытывая неловкость, сказал:
– Леш! Возьми чайку. У меня наличных пятнадцать рублей мелочью. Остальное… ну, ты знаешь.
– Да не вопрос, Иваныч!
– С меня конфеты!
Когда музыкант вернулся в купе с двумя дымящимися стаканами, на столе стояла красивая жестяная коробка с надписью на непонятно каком языке. Зимин торжественно открыл коробку и прорекламировал:
– Угощайся! Импортные. У нас новый магазин открылся «Продукты из Норвегии». Граница-то – рукой подать.
– Зря вы открыли. Наверное, в Питер везли в подарок? Я у нас таких не видел. Вроде ничего особенного, а оформление – в руки взять приятно…
– Да ничего не зря! И не в Питер, а в Москву. Действительно, в качестве презента одной особе. Ну, я думаю, она не обидится. У меня для нее есть кое-что получше.
Зимин заговорщицки подмигнул и, достав из нагрудного кармана маленькую бархатную коробочку в виде сердечка, протянул ее Алексею.
– Серебряное? Очень мило! А что за камушки? Фианиты?
– Молодой человек! Вы меня удивляете. Это белое золото и бриллианты. Я хочу ей предложение сделать.
– Поздравляю! А давно вы знакомы?
– Да как тебе сказать… По Интернету познакомились… Но у меня такое чувство, что я ее всю жизнь знаю. Понимаешь?
Леха хлебнул чаю и совершенно серьезно спросил:
– Так вы что же, ни разу не встречались? А может, там крокодил какой-нибудь за чужой фоткой прячется или маньяк-убийца?