Перестрелка. Год девяносто первый

– Зачем бежать… Пойду… Не бойтесь, не буду слушать ваши разговоры. Я кругами, по дорожкам.

– Они миновали проходную и оказались на берёзовой аллейке. Володя действительно свернул на какую-то дорожку, и Световитов попытался обнять Алену за талию. Она отстранила его руку.

– Вам поручили нас защищать? Вот и защищайте… Если б не эти события, наверное, танцевали бы вы сейчас, дорогой мой защитник, на дискотеке и не вспомнили о том, что где-то есть какая-то Алёна, да ещё с сыном!..

Она говорила без раздражения, она не язвила, она, видимо, просто не могла подавить откуда ни возьмись появившуюся обиду. Обиду на него, обиду на обстоятельства, их разлучившие, обиду на то, что вот так прошли годы, которые уже не воротишь, годы, которые они могли быть вместе.

– Алёнушка… Я виноват, очень виноват… Но через полгода после нашей размолвки я был уже в Афгане. Год без единой царапины, а потом сразу букет… Госпиталь… Слава Богу всё обошлось. И я снова попросился туда. Даже не знаю, почему… Ожесточение какое-то появилось… Второй раз воевал подольше, но – снова ранение. Потом академия Фрунзе и Группа Советских войск в Германии. Оттуда в Калинин. Вот тогда-то из Калинина я и приезжал на беседу к Григорию Александровичу. Но я не знал, что ты не замужем. И он ничего тогда не сказал. Потом назначение, служба и только теперь Москва – академия Генерального Штаба…

– Ну, такой боевой путь несколько извиняет, – сказала Алёна, уже потеплевшим голосом и прибавила: – Ты не сердись на меня – словно чертёнок какой сидит внутри, гложет… А куда ранило? Сильно? – и она мягко коснулась его плеча.

Они остановились у лавочки, поставили дорожные сумки. Их глаза были близко и также близко были губы…

– Ну, вы идёте или будете стоять? – послышался голос Володи.

И они пошли, пошли уже все втроём, и теперь Алёна рассказывала Володе, что папа был на войне, да не один раз, что был ранен, лечился в госпиталях, и потому его не было с ними.

Вот и знакомый просторный холл с огромной клеткой, в которой шумели попугайчики.

– Жена с сыном приехали, – сказал Световитов на входе, и в голосе его прозвучали нотки необыкновенной гордости.

Лифт ещё работал, они поднялись на третий этаж, и через минуту Световитов уже открывал своим ключом дверь в двухкомнатный люкс. Володя вбежал первым и заявил, что в этом номере они с дедушкой и бабушкой, кажется, уже отдыхали.

Он тут же направился к телефону и уже даже снял трубку, но Световитов остановил:

– Дедушка сейчас на службе и просил не звонить.

– Да, да, сыночек, займись-ка лучше своими вещами. Посмотри: всё ли ты взял, что тебе нужно? – сказала Алёна.

Володя послушно поставил свой цветастый рюкзачок на одно из кресел, а Световитов растерянно проговорил, указывая на стол, где были уже коньяк и рюмки.

– Я ждал другого гостя… Григорий Александрович сказал, что едет сам, а про вас ни слова… Чем же вас кормить? – задумчиво произнёс он и тут же прибавил, открывая шкафчик серванта: – Вот только конфеты, фрукты, да нарезанный лимончик в холодильнике.

– Ничего страшного… Чай попьём! – воскликнула Алёна. – Правда, Володечка? Знаю, знаю, что вечером всё и везде закрыто. Мы здесь с родителями нередко отдыхали. Ты главное не суетись. Ставь чайник, а мы пока сумки распакуем. Кстати, я бы тоже рюмочку коньячку выпила.

Она пыталась освоиться в обстановке, но делала всё с заметной нервозностью. Впрочем, обстановка была действительно неоднозначной. Световитов заявил, что встретил жену с сыном. Но так ли думал на самом деле? Поверил ли, что Володя его сын? Может быть, действительно напрасно она скрывала от него столько лет, что разведена и что разведена отчасти оттого, что её муж быстро догадался, от кого она ждала ребёнка. Всё это тогда не получило огласки лишь потому, что доказательств не было, а муж её, как она быстро поняла, человек никчёмный и бессовестный, сильно побаивался Рославлева.

И вот они вдвоём со Световитовым, любовь к которому впервые озарила её сердце в юные годы. Думала ли она о нём все эти годы? Вспоминала ли? Не могла не вспоминать, потому что ярким напоминанием всегда был Володя, который, действительно, как две капли воды похож на Световитова. Думал ли Световитов об Алёне? Думал, конечно, думал, несмотря на то, что какие-то похождения у него случались. Было и увлечение, как казалось ему, сильное и до сих пор не вполне выветрившееся, а затухшее лишь в связи с переводом из Калинина. Предметом того увлечение была Людмила, с которой он познакомился во время принятия присяги студентами в Путиловских лагерях и с которой встречался до самого своего отъезда. Он и теперь подумывал, а не пригласить ли её в дом отдыха, но после случайной встречи с Рославлевым несколько дней назад, отложил это своё решение. И слава богу.

В то лето, когда он познакомился с Людмилой, судьба его неожиданно и круто повернулась. Он прибыл из Группы Советских войск в Германии, где командовал полнокровным развёрнутым полком, в Калинин, в кадрированную дивизию. Он получил полк, но личного состава в нём было меньше, чем в батальоне полка, которым командовал в Германии. А потом неожиданное назначение, а ещё через год – поступление в Академию Генерального Штаба. И вот до выпуска остаётся год, а там – новое назначение.

Он думал об Алёне. Как знать, если бы не сегодняшняя встреча, они, быть может, и не встретились более. Такое ведь часто случается. Отпылает первая любовь, а потом вспоминается всю жизнь с тёплой грустью. Но у Световитова случай особый – у него рос сын, о существовании которого даже не подозревал до сегодняшнего вечера.

А Алёна? О чём сейчас думала она? Быть может, вспоминала разрыв, неудачное замужество и затем… два года назад волнения по поводу появления Андрея на горизонте… Взволновал тогда рассказ отца, но Андрей снова надолго исчез.

Световитов разлил чай. Позвал Алёну и Володю к столу. Алёна села в кресло и посмотрела на него внимательно, пристально, словно желая прочесть – почему он всё это делает: по просьбе её отца или по велению сердца.

В наступившей тишине неожиданно и резко зазвонил телефон. Алёна испуганно посмотрела на аппарат. Световитов взял трубку, ответил и услышал быстрый полушёпот:

– Светлый это ты (так звали Световитова в училище и сейчас, видно, не случайно говоривший назвал его по прозвищу, прозвищем представившись и сам)? Это я Синеус…

– Да, слушаю, – холодно ответил Световитов.

Синеусов был здесь с семьёй в минувшие выходные, а потому знал, что Световитов в доме отдыха. Правда, Световитов отнёсся к нему холодно и разговаривал сухо, помня о том, что случилось в Калинине два года назад, когда тот прибыл в командировку и сделал материал о генерале Стрихнине, явно заказной и явно хвалебный до безобразия. Удивило, что Синеусов решил позвонить – неужели ничего не понял. Да и телефон где взял? Впрочем, номер телефона могли дать и в администрации.

– Выслушай. Это важно, иначе бы не звонил… Я случайно узнал… Я здесь, в штабе у того человека, ну, о котором писал в Калинине….

«Вот ты с кем, – подумал Световитов. – И ещё смеешь звонить…».

Но сказать ничего не успел, потому что услышал:

– Тут один тип случайно проговорился, что сегодня ночью намечено … ну ты понимаешь… Рославлева. Ты слышишь? Сегодня ночью. Надо спешить.

– Понял. Ты где?

– Всё, я не могу говорить, – и в трубке послышались гудки.

Световитов медленно опустил трубку на телефонный аппарат. О том, что сообщил Синеусов, нетрудно было догадаться и без его звонка. Не зря же Рославлев отправил сюда, к нему, Алёну с Володей.