"Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9

Чтобы наши рассуждения не упрекнули в голословности, приведем несколько цифр. Манси Степан Куриков (мы его уже упоминали и еще о нем вспомним) за три года до дятловской эпопеи добыл за охотничий сезон 20 соболей. Добыл не в одиночку, охотился он со взрослым сыном. Казалось бы, совсем немного за сезон, длящийся полгода, всего-то по десятку шкурок на охотника. Но с этим «немного» оба угодили в передовики, получили премии, удостоились хвалебной статьи в газете «Северная звезда», потому что выполнили план на 200 процентов. Т. е. добыть за сезон пять соболей для промысловика считалось нормальным — не передовик, но и не отстающий.

Для сравнения: белок отец с сыном походя настреляли за тот же срок ни много ни мало — четыре с половиной сотни. Но вовсе не за это Куриковых премировали и чествовали — за сотни безжалостно перебитых белок их разве что гринписовцы линчевали бы, если бы Гринпис к тому времени придумали. Потому что белка — это дешевый мех третьей категории для внутреннего потребления. «На польты для трудящихся, на рабочий кредит», — как говаривал П. П. Шариков, знаток пушной охоты. А соболь — это валюта, это пушистое золото.

Вот что такое в первом приближении соболиная охота.

Так что гулять по чужим охотничьим путикам там, где в ловушки попадался соболь, было крайне вредным для здоровья занятием. Любители таких променадов попросту не возвращались из тайги.

Загадочные мансийские знаки, заинтриговавшие дятловцев, — это своеобразная переписка, своего рода визитные карточки, оставляемые на лыжне или оленьей тропе. Тайга только кажется бескрайней и ничейной — приходи и охоться, где душа пожелала. На самом деле все давно поделено, и в чужие угодья лучше не соваться, а если сунулся, то изволь представиться, объяснить, кто ты такой и что здесь позабыл.

Смысл надписей мог быть примерно таким: «Я, манси Имярек из такого-то рода, проезжаю здесь транзитом, не останавливаясь, так что не стоит, бро, догонять меня по следу и стрелять в спину из карабина».

Или наоборот: «Я манси из такого-то рода, здесь мой охотничий участок, и кто будет здесь бродить без дела, моя-твоя убивать буду».

Угрозы реальные, однако дятловцев никак не касавшиеся. Туристов охотники-промысловики конкурентами не считали. Например, в материалах уголовного дела есть протоколы допросов манси Анямовых — они, два родственника и их однофамилец, охотились, увидели дятловскую лыжню, но интереса не проявили: лыжи узкие — значит, туристы или геологи, вреда от этих чудаков нет, даже польза иногда случается: можно провернуть какой-нибудь удачный бартер.

Иное дело, если бы Анямовым попался след, оставленный нартами либо широкими, камусом подбитыми охотничьими лыжами. По такому следу всенепременно надо пройти, поинтересоваться: кто такой, что здесь делал, какие надписи оставил на своем пути.

* * *

Кстати, о роде Анямовых. Среди жителей неоднократно нами упомянутого поселка Вижай до того, как он полностью выгорел от лесного пожара в 2010 году, бродила легенда: якобы в 40-х годах неподалеку — по таежным, конечно, меркам неподалеку — разбился на заросшем лесом склоне горы самолет, перевозивший не то в Вижай, не то в Ивдель золото с дальнего прииска (в годы войны золотые прииски в Ивдельском районе функционировали активно, но после нее позакрывались).

Самолет упал и пропал. Ни слуху, ни духу, ни спасшихся, ни свидетелей аварии. Лишь один охотник-манси знал место падения, якобы случайно натолкнувшись на него в тайге, о чем неоднократно намекал в пьяном виде. Может, и врал, однако боны, выдаваемые в обмен на шлиховое золото, у него всегда водились — причем в количествах умеренных, не вызывавших ненужных подозрений.

А фамилия охотника была Анямов. Такое вот совпадение.

Красивая история, только верить ей нельзя. Это «бродячий сюжет». Похожие байки травят везде, где поблизости добывается золото. На Лене, на Алдане, на Колыме — повсюду якобы падали самолеты либо вертолеты с драгоценным грузом.

А с другой стороны, дыма без огня не бывает, и с дальних приисков золото действительно вывозили и вывозят по воздуху. При большом количестве рейсов в дело вступает статистика, и катастрофы непременно будут. Так что, вполне возможно, что обломки «аннушки» до сих пор лежат где-то на лесистых отрогах Чистопа, — сейчас золота там уже нет, но к 1959 году бережливый охотник Анямов еще не конца исчерпал свой припрятанный в тайге депозит. Замечательная версия, подарим ее дятловедам и двинемся дальше в нашем расследовании.

* * *

Есть подозрение, что поиски пропавших туристов могли закончиться не в начале мая, а на пару месяцев раньше. Что манси из группы охотника-передовика Степана Курикова были способны уже спустя три недели после трагедии распутать следы и достаточно быстро отыскать в овраге последнюю четверку погибших.

Манси, можно сказать, генетические следопыты. Например, многие века и поколения естественный отбор выбраковывал из русского генофонда людей, плохо переносящих крепкий алкоголь. У манси тоже шел естественный отбор, но в ином направлении: плохие следопыты имели гораздо больше шансов окочуриться голодной зимой вместе с семейством.

Так что были способны отыскать — но не отыскали. Не было стимула отыскивать. В радиограммах, приобщенных к уголовному делу дятловцев, упомянуто, что местные охотники участвовали в поисках не бесплатно. Им за это платили 500 рублей в день.

Насколько велика названная цифра в масштабе цен 1959 года?

Цифра приличная.

Средняя зарплата в СССР в 1959 году составила 777 рублей в месяц. Странная какая-то сумма, навевающая мысли о казино и джек-потах… Но именно ее называют статистические справочники.

Это «грязная» зарплата. Из нее государство вычитало 10 процентов подоходного налога (налог был прогрессивным, зарабатывавший больше тысячи рублей в месяц отдавал уже 13 процентов). Бездетные граждане в возрасте от 25 до 50 платили дополнительный налог, на бездетность, — это еще шесть процентов. Всевозможные якобы негосударственные организации тоже отщипывали свою долю малую — приходилось в «добровольно-принудительном» порядке платить членские взносы комсомолу (или партии), профсоюзу и т. п.

Более того, часть зарплаты выдавалась не наличными, а облигациями внутреннего госзайма, — и приходилось долгие годы ждать, когда государство погасит долги. Справедливости ради отметим, что небольшой процент по этим займам капал, либо, чтобы не так скучно было ждать погашения, между владельцами облигаций государство разыгрывало лотерею с ценными призами, порой даже весьма ценными. Но шанс сорвать джек-пот в таких играх был невелик.

Студенты УПИ получали и того меньше, их стипендия составляла 180 рублей в месяц, ладно хоть налогами её не облагали и облигациями не выплачивали, но взносы комсомолу-профсоюзу-досаафу все равно отдай и не греши.