Переводы с языка дельфинов

— Да брось! — твердо сказал Семен. — Дело не в этом. Вырвалось. Ты меня в детстве да и позже как только ни называла. Что ж, я не твой сын? Нет, у меня к нему есть чувства, но, признаю, не любовь это. Ну не могу я его любить! За что? Он меня ни разу папой не назвал, ни обнял никогда, на руки не залез…

— А своих детей, Сема, любят не за что-то, а вопреки всему, — со значением сказала Екатерина Афанасьевна.

— Не сворачивай на эту тему, мама. Вовке больше не от кого было родиться, мы с Алиной тогда как попугаи-неразлучники были, всегда везде вместе. Слушай, о чем я хотел поговорить с тобой… — Семен помолчал, подбирая слова. — Вот я думаю, если бы мы его в детдом отдали, в специализированный интернат, вернулись бы мы к прежней жизни? Мне кажется, что Алина просто обросла этими проблемами, затюканная стала, ничего не замечает, не видит и не слышит. Если бы Вовы просто не было у нас, то все стало бы на свои места. Что скажешь?

— Она согласна? — подняла бровь мать. — Если да, то она еще хуже, чем я думала. Не мать, а ехидна!

— Да нет же! — Семен понял, что не найдет здесь поддержки. — Она как раз не согласна. При чем тут ехидна! Но если бы можно было при помощи компетентных врачей убедить Алину, что Вове необходимо расти в специальном учреждении под квалифицированным присмотром, мы смогли бы вернуть былые отношения.

— Сема, у вас и раньше отношения были односторонние! Ты со своей любовью, а она лишь благосклонно ее принимает. Ты и раньше не видел, и сейчас не понимаешь, что ничего от нее взамен не получаешь. — Екатерина Афанасьевна раздраженно крутила в руке ложечку, звонко стуча о край блюдца, чего не позволяла делать никому. Задумчиво посмотрела на сына и произнесла:

— А что, идея с детдомом, может, и неплоха. Этот даун еще попортит вам нервы, когда вырастет, так что уж лучше сейчас спихнуть, если есть возможность. Если нет, то я могу помочь, поговорю с кем-нибудь из знакомых. — Мать положила ложечку на скатерть и подняла глаза на сына. — Ах вот зачем ты приехал! Чтобы я переговорила с кем-то?

— Мама, я приехал, потому что только ты у меня и осталась. Твоя помощь была бы бесценна, если честно.

Семен и впрямь не думал ни о чем таком, но у матери еще оставались знакомые химики-биологи, которые могли бы посодействовать, убедить Алину отдать Вовку в интернат.

— Слушай, я даже не думал, что это решается так легко! Мама, ты гений! — Семен повеселел. — Точно, давай так и сделаем! Я ее подготовлю, уговорю как-нибудь, чтобы она пошла на консультацию к кому-то из твоих знакомых. Тут уж ты позаботишься. Заберут Вовку в интернат — все у нас с Алиной и наладится, наконец-то заживем по-прежнему.

Мать подняла бровь, мол, сомневаюсь. Во всяком случае, от байстрюка не помешает избавиться. Что Алина ребенка нагуляла, Екатерина Афанасьевна с некоторых пор была уверена. Она все проанализировала: родила раньше на две недели, значит, и забеременеть могла до свадьбы. Пусть Семен ей не рассказывает, что они вместе все время были, дурное дело нехитрое, для этого много времени и не нужно! Она долго разглядывала фотографии Вовы и сравнивала их с фотографиями Семы в детстве — ничего общего! На саму Алинку тоже ни с какого боку не похож. В общем, чужой он. Но смолчала, не стала нагнетать обстановку. Ладно, пусть избавятся они от него, а там она придумает, как их с Алинкой развести. Хотя к этой дуре она уже привыкла, а другая вдруг еще хуже окажется? Но простить Алине тот день, когда родной сын выпроводил ее из квартиры, Екатерина Афанасьевна не сможет никогда.

Семен посидел у матери еще с часок, поговорил с ней о том о сем и засобирался домой. Ему хотелось начать разговор с Алиной как можно скорее. Пока ехал, придумывал веские аргументы, подбирал убедительные фразы. Он был уверен, что сможет окружить ее такой любовью и такой заботой, что она оттает и забудет про своего дурачка сыночка… «Уж прости, Вовка, но из песни слов не выкинешь», — чуть ли не вслух сказал Семен.

Дома Алина попыталась разложить события вчерашнего дня по полочкам. Психоаналитик: не увидел он Вовиного аутизма, хоть и высшей категории врач, или не захотел увидеть, неперспективные они клиенты для него. Бог ему судья. Экстрасенс: ляпнул фразу с потолка, фраза совпадала с ситуацией, а на самом деле что он может знать и скольким людям каждый день говорит одно и то же? Напишу Лили, отчитаюсь о последних днях протокола. Улучшений нет, все только хуже становится. Пусть даст четкий ответ. Хотя последние дни ребенок более-менее спокойный, а то ведь криком кричал целыми сутками.

На кухне, показалось, что-то щелкнуло. Алина прислушалась, но было тихо. Она включила ноутбук и, пока ждала загрузки, решила посмотреть, чем занят Вова. С момента, как они пришли домой, Вова сидел в детской комнате в одной позе, сгорбившись, безмолвно и пугающе спокойно. Полчаса назад Алина заглядывала к нему — он не поменял положения тела, а когда она попробовала взять его на руки, чтобы перенести на кровать, вскрикнул, вывернулся и снова затих на полу, не шевелясь и не издавая ни звука.

Алина вошла в детскую. Вовы на полу не было! Она подошла к кровати и заглянула под нее — он там часто прятался, лежал на спинке, водил пальцем по швам днища. Сейчас его под кроватью не было. В шкафу, за шторой — нигде нет. Больше в детской прятаться было негде. Алина заглянула в спальню: Вова иногда приходил сюда и часами игрался со светильником, включая и выключая его. Здесь его не было. Прежде чем на кухне вновь послышалась возня, Алина поняла, где ее сын. Наверное, проголодался и решил проявить самостоятельность: пошел искать еду. Усмехнулась и пошла по коридору, приговаривая:

— А кого я сейчас найду? А где мой мальчик? А кому кушать пора? Где мой Вовочка? Где мой сыночек? — говорила весело, но с каждым шагом в ней усиливалась тревога. И наконец, за шаг до кухонной двери, взорвалась в груди страшным, сковывающим ужасом, липким страхом, мгновенно окатившим ее всю: на кухне не заблокировано окно! Утром она забыла про мясо в духовке, оно пригорело. Уходя из дома, она открыла окно настежь, чтобы проветрить квартиру. Потом она просто прикрыла окно. Сейчас Вова один на кухне с открытым окном, до ручки которого легко дотянуться со стола.

Алина замерла, глубоко вздохнула и сказала себе: «Сейчас я войду, он сидит на полу. Или на стуле возле холодильника. Или я заблокировала окно, просто не помню». Алина сосчитала до трех и открыла дверь.

Вова сидел на подоконнике верхом, свесив левую ногу в пропасть седьмого этажа.

Быстро подойти и сдернуть его на пол? Не получится: вплотную к окну стоит стол, вес Вовы явно перенесен на ту часть, которая торчит в окне. Если он еще немного завалится влево, она просто не успеет. Подходить медленно и говорить с ним спокойным голосом? Или не говорить ничего, просто потихоньку подойти и взять за руку, а потом уже сжать покрепче и изо всех сил притянуть к себе? Алина не могла рискнуть, так как понимала, что ее слова не подействуют никак. А могут только напугать, и он тогда упадет. И не помня себя она зашептала:

— Вовочка, сыночка мой… не надо, мальчик мой… мама рядом, мама сейчас тебя спасет… тихонечко сиди, я подойду и возьму тебя, маленький мой… — Алина шептала, медленно продвигаясь к фигурке в окне, не зная, как и что она будет делать дальше. Сердце бешено колотилось о ребра, ладони вспотели, ей не хватало воздуха, вдохнуть полной грудью она не могла. Ей было страшно.

Вова вдруг качнулся вперед, схватившись рукой за раму. Теперь он буквально висел в окне. Он уже не держался сам и в любой момент мог упасть. Спасало только положение правой ноги, застрявшей между столом и стеной. Рука, которой он схватился за раму, его не держала — только рукав рубашки, зацепившийся за ручку. Алина не смогла сдержать крика, но эти секунды решили все: она подскочила к окну и схватила Вову за правую ногу и руку одновременно. Он взвыл и стал выворачиваться из ее рук — самое страшное, что она могла предположить! Вова висел над семиэтажной высотой, Алина втаскивала его внутрь, но он отчаянно сопротивлялся. Орал и бился в ее руках.

Алина держала его крепко, казалось, не было такой силы, которая могла бы ее сейчас заставить отпустить в этот момент сына. Даже рациональная мысль, пробивавшаяся сквозь ужас происходящего: у него останутся синяки на ноге и руке, может, разойдутся швы от недавней травмы, — не могла заставить ее ослабить захват ни на миллиметр. Мать с сыном боролись, и эти минуты показались Алине часами. Наконец она извернулась, оттолкнула собою стол и, приподняв тяжеленного Вову над подоконником, уже почти онемевшими руками втащила его в кухню.