Пёрл-Харбор: Ошибка или провокация?

Не будет историческим открытием и следующий вывод — к октябрю 1939 г. Франклин Делано Рузвельт совершенно ясно сознавал угрозу мировой войны. Скорую угрозу. Он, в отличие от многих своих коллег по обе стороны Атлантики, отдавал себе отчет, что агрессоры не остановятся сами — их необходимо остановить, мирным или военным путем — это уже зависит от того, насколько широко распространится «эпидемия мирового беззакония».

Последующие несколько дней после «карантинной» речи были насыщены громкими политическими заявлениями. 6 октября 1937 г. Ассамблея Лиги Наций обвинила Японию в нарушении Договора девяти держав и предложила созыв конференции стран-участниц. США согласились с тем, что «действия Японии в Китае несовместимы с принципами, которыми должны руководствоваться страны в своих взаимоотношениях» [232] . 8 октября премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен в своем выступлении поддержал Рузвельта и «карантинную» речь [233] . Соединенное королевство давало согласие на союз. Даже японскому МИД не удалось отмолчаться. Токио был вынужден реагировать на мировое общественное мнение, вновь не оригинально доказывая исключительно мирные намерения Империи. В заявлении говорилось о непонимании «действительных намерений Японии...» [234] .

232

Press Releases... 1937, № 419, p. 285.

233

International Affairs... 1937, p. 49.

234

prfp Japan, 1931—1941, V. I, p. 399.

В конце октября началась активная подготовка к проведению конференции стран-участниц Договора девяти держав. Предстояло урегулировать японо-китайские отношения, точнее, в Женеве надеялись это сделать. Фактически впервые за все время японо-китайской войны Соединенные Штаты поддержали линию Лиги Наций и дали согласие на участие в переговорах. Американскую делегацию предстояло возглавить послу в Брюсселе Н. Девису. 18 октября Хэлл направил последнему инструкции, в соответствии с которыми он должен был «иметь в виду», что США «заинтересованы в мире на Тихом океане, и на Дальнем Востоке» во внешней политике Вашингтон базируется на речи президента от 5 октября, но Соединенные Штаты «воздерживаются от войны» [235] . Однако несмотря на многообещающее начало, конференция была уже обречена. Разочарование принесло 27 октября — Япония отказалась от участия. Токио заявил, что «действия Японии в Китае являются самообороной» [236] — следовательно, и обсуждать нечего.

235

Peace & War... p. 388—389.

236

International Affairs... 1937, p. 703—705.

Однако в Брюсселе не зря ели свой хлеб. Организаторы конференции решили еще до начала форума нанести серьезный удар дальневосточной Империи. В адрес МИД Германии было направлено приглашение в Брюссель, Третий рейх ждали как участника обсуждения. Естественно, в Берлине поняли не очень изощренную интригу своих коллег — вбить клин в крепнущий альянс Германии и Японии. Очевидно, допустить такую небрежность, как участие в конференции, немцы позволить себе не могли. И не позволили. 29 октября Третий рейх ответил отказом, сославшись на то, что он не является участником Договора девяти держав [237] .

237

См.: Ibid., p. 714.

Несмотря на японский отказ, конференция все-таки начала работу 3 ноября. Шансов на успех было мало, конечно, участники могли заключить договор или пакт, однако, как справедливо отмечал американский президент, «пакты не дают никакой гарантии, им нет веры без Японии...» [238] . Конечно, сам факт проведения переговоров говорил об определенном сближении позиций США, Великобритании, Франции и других стран. Но эти незначительные подвижки на международной арене выглядели крайне блекло в сравнении с успехами немецкой дипломатии. 6 ноября по позициям США и Великобритании был нанесен серьезнейший удар: Италия присоединилась к антикоминтерновскому пакту. «Ось» агрессоров Берлин—Рим—Токио окончательно оформилась. Комментируя это событие, посол США в Токио Грю писал: «Угроза Англии очень реальна... жизненные коммуникации Британской империи под угрозой от Северного моря, через Средиземное и за Сингапуром...» [239] Новая геополитическая ситуация складывалась явно не в пользу Великобритании и не могла устраивать США. На следующий день была вновь предпринята попытка притянуть Японию в орбиту США, Великобритании и других стран-участниц договора, в адрес японского МИД было направлено приглашение на конференцию. 12 ноября имперское правительство Японии ввиду того, что действия в Китае являются «самообороной» и, следовательно, «не подпадают под Договор девяти держав», отклонило приглашение [240] . Конференция, да и не только она, а весь версальско-вашингтонский миропорядок катился по наклонной, до пропасти оставались считанные метры.

238

ДВП, T. XX, С 238.

239

prfp Japan, 1931—1941, V. II, p. 160.

240

International Affairs... 1937, p. 741.

Самый заинтересованный участник брюссельской конференции — Китай — оказался даже не в сложной, а в катастрофической ситуации. Только что появившиеся надежды на урегулирование, которые вначале казались столь обнадеживающими, теперь таяли, и чем дальше, тем быстрее. В подобных условиях китайская делегация решилась на отчаянную попытку добиться справедливости для своей родины. Постоянный представитель при Лиге Наций В. Ку предложил ввести совместные санкции. Демарш был рассчитан на то, что Япония уже довела «до ручки» своих великих контрпартнеров по азиатским делам. Но китайское предложение было обречено на провал. Подобное требование не сочеталось с позициями западных держав, между которыми по-прежнему существовали противоречия и стена взаимного недоверия. Предпринимать активные действия они не собирались. Американцы явно хотели ограничить свое участие словами — внутриполитическая почва для силовых акций еще не созрела. Британия опасалась, что Франция не пошлет флот, а если и пошлет, то лишь небольшую эскадру, и Англии придется тащить санкции на своих плечах, не только в военном, но и в финансовом плане. Лондон был просто не уверен в своих силах. Кроме того, в Европе дела шли все хуже и хуже, и искать приключений на Дальнем Востоке было явно опрометчиво.

Тем не менее 15 ноября конференция одобрила англо-франко-американскую резолюцию, обвинявшую Японию в агрессии. И все... Никаких реальных шагов, кроме словесной эквилибристики, предпринято не было. Все были слишком увлечены собственными делами, чтобы заметить общую угрозу. Дальнейшее обсуждение результатов не дало. 24 ноября конференция фактически признала свой провал, опубликовав заявление, в котором говорилось, что, «ввиду необходимости дополнительного времени для правительств участников... для дальнейшего поиска всех мирных методов, при помощи которых урегулирование... может быть достигнуто», конференция прерывает работу [241] . То был зеленый свет для дальнейшей японской агрессии.

241

Peace & War... p. 391—394.

Эмбриональный период

Так как же понимать и оценивать американскую политику на Дальнем Востоке в период с 1937 по 1939 г.? Если предыдущий период можно открыто назвать попустительством, то чем характеризуется этот? Его невнятность и бесхребетность выглядит по меньшей мере странно. Естественно, это стало понятно не только сейчас, не недавно. Дипломаты всего мира, в том числе и американские, ощущали эту ущербность уже тогда, в конце 30-х гг. В мемуарах американских дипломатов период 1937—1939 гг. получил название «твердого курса» или «конструктивной политики». Отец данного термина государственный секретарь К. Хэлл, в своих воспоминаниях говорит, что США стремились «сохранить хорошие отношения с Японией и Китаем... и предельно возможное сотрудничество с Англией и Францией» [242] . В то же время он утверждает, что именно американский «твердый курс» не позволил Японии проводить более агрессивную политику в отношении Китая [243] . Вот и вся аргументация: если бы не мы, то Китай бы проглотили целиком. Конечно, К. Хэлл лукавит, не американская позиция, на которую Японии было начхать, что, кстати, иллюстрирует все вышесказанное, заставило Токио вести агрессию более низкими темпами, чем хотелось бы. Причины эти носят сугубо внутренний, японский характер: слабость экономики, которая не могла тянуть длительную войну; недостаток человеческих и материальных ресурсов для мобилизации огромной армии, необходимой для завоевания Поднебесной; наконец, противоречия в японском руководстве, пред взором которого открывалось несколько путей агрессии: китайский, русский, тихоокеанский и другие. Кроме того, было еще героическое сопротивление китайского народа, многочисленных армий гоминьдана, и последний, но не последний по важности, географический фактор—огромные пространства со слаборазвитой инфраструктурой, а быстро наступать без дорог невозможно.

242

The Memories of Cordell Hull..., v. II, 1059.

243

См.: Ibid, v.l, p. 571.

Тем не менее позиция американского госсекретаря вполне понятна. Хэлл в своих мемуарах старается оправдаться за Пёрл-Харбор, зато, что сама возможность японской атаки на США была допущена. Ведь сам факт разгрома американского флота был не только виной непосредственных начальников—генералов и адмиралов, но и тех, кто позволил Японии накопить столько сил, чтобы бросить вызов Соединенным Штатам. И эта вина лежит далеко не на военных. Хэлл находит выход и из этой «вилки» и возлагает всю вину в попустительстве японской агрессии на Великобританию, мол, это англичане ничего не делали и вложили меч в японские руки [244] .

244

См.: The Memories of Cordell Hull..., v. I, 455-457.

Другой, также далекий от истины взгляд на события более чем полувековой давности можно найти у советских историков. Наиболее ярким представителем безусловно является академик Н.Н. Яковлев, кстати, блестящий и талантливый историк, прекрасный аналитик, не чета многим современным публицистам от истории, которые иной раз толком-то и понять не могут, что они пишут, а главное зачем, вот только книги их выходят все новыми тиражами, а это грустно. Яковлев считал американскую политику, причем всю, вплоть до Пёрл-Харбора умиротворением. То есть стремлением отдать агрессору малое, чтобы сохранить целое. При этом под малым он подразумевал нападение Японии на Советский Союз, то есть американцы сознательно выпестовали, а потом натравливали японцев на нашу страну. Да в США большевизм не приветствовали, и это мягко сказано, однако мировая политика куда более сложная штука, чем простое противопоставление идеологических систем. Справедливости ради стоит отметить, что честный советский человек и историк ничего другого написать и не мог—на дворе была холодная война, кроме того, американская политика была действительно очень похожа на умиротворение, особенно если отбросить пару не укладывающихся в концепцию фактов. Борьба идеологических систем — вот что породило подобную позицию.

Авторам ближе всего позиция другого блестящего отечественного историка — А.И. Уткина. Его концепция родилась во времена перестройки и является попыткой непредвзято взглянуть на американскую дипломатию. Уткин говорит о «дипломатической разведке» Ф. Рузвельтом, складывавшейся ситуации, об «эмбриональном периоде», периоде целеполагания и поиска возможностей [245] . Вывод о том, что Рузвельту не нравилась японская агрессия и он стремился положить ей конец, не станет откровением. «Но наши желания не всегда совпадают с возможностями» — эта крылатая фраза полностью справедлива и для сильных мира сего. И заслуга великого политика и стратега в том и заключается, что он не бросился очертя голову в водоворот нараставшего мирового кризиса, не сломал себе хребет в бесплодных дипломатических играх, а оставил руки свободными. История наказывает тех, кто спешит. Для любого исторически важного шага должны созреть условия. Нельзя аборигенам Амазонии привить капитализм, выборы президента и парламент — оно им просто не нужно. Их общество еще не созрело для подобных институтов, оно недостаточно сложное. Вождь же, который попытается все это привнести в жизнь соплеменников, скорее всего будет демократично съеден. Против пришельцев, стремящихся насадить свои порядки, аборигены восстанут и будут вести войну [246] .

245

Уткин А.И. Дипломатия Франклина Рузвельта... С. 66—67.

246

Поскольку книга написана в 2005 г., авторы не могут не обратить внимания читателя на события, происходящие в Афганистане и особенно в Ираке, они по сути мало чем отличаются от проблем, рассматриваемых в нашем небольшом лирическом отступлении. (Прим. авт.)

Всему свое время. Политика Рузвельта была обусловлена сложнейшим комплексом факторов, их переплетением и взаимным влиянием, что и привело к ее невнятности. Прежде всего, следует учитывать, что в течение двух десятилетий после Первой мировой войны Соединенные Штаты замкнулись в самоизоляции. Америка потеряла все достижения В. Вильсона, авторитет страны на международной арене понизился практически до критической отметки. США, конечно, не сбрасывали со счетов, но тем не менее серьезно к их вмешательству в международные дела никто не относился.