Perpetuum mobile

– - Да я хоть сейчас!
– - угрюмо сказала Луша.

– - И сделай милость!
– - ответила тотчас барыня, -- не держу!
– - и тотчас же обычным тоном заговорила: -- Подай барышне, что ей там надо, да подотри здесь. Ишь сколько наплескала. Подать умыться не умеешь. А потом и в лавочку надо. Кофе готовить.

Луша унесла таз, рукомойник и табуретку, достала из шкафа барышнины кофту с юбкой и бросилась на лестницу выбивать и чистить ее, а барышня в коротенькой голубой юбке с голыми плечами, руками и грудью, затянутая в корсет, прошла к мамаше и, сев на ее неприбранную постель, заговорила:

– - Опоздаю я из-за этой Лушки. Чуть проснулась, попросила ее, и вот до сит пор.

Подопёнкина застегивала на себе корсет, отчего лицо ее налилось кровью, и глава, как у сумасшедшей, уставились в карниз печки.

– - Уф!
– - вздохнула она, когда щелкнула последняя застежка, -- рохля она. Не может поспеть. Бестолочь! А ты куда так рано?

– - К Катриш зайти обещалась. Мы с ней сегодня весь день, а вечером она к нам!

– - Емельяновы будут!
– - сказала Подопёнкина.
– - Слыхала: у Федуловых гувернантка-то с этим Петей-дурачком ушла?

– - Да что ты, мамаша!
– - воскликнула Лидочка, и у нее вспыхнули щеки.

– - Барышня, юбка готова. Я вам положила, -- сказала Луша, заглядывая в спальную.

– - Хорошо!
– - отмахнулась Лидочка и обратилась к матери.
– - Как же это? Когда? От кого вы узнали?

– - А видишь ли...
– - начала Подопёнкина, надевая верхнюю юбку, и закричала: -- Луша! Приди с тряпкой, вытри воду! Ах, все-то ей ткнуть надо!.. Ну, видишь ли...

Луша вошла с тряпкой и начала ерзать ею по полу, а Подопёнкина, медленно одеваясь, стала рассказывать дочери скандальную историю побега гувернантки Федуловых с Петей-дурачком. Лидочка всплескивала руками, вскрикивала и весело смеялась.

Луша вытерла пол и пошла в кухню, где у крана мылся, брызгая и фыркая, сам Подопёнкин, маленького роста, с плешивой головою, большой рыжей бородою я толстым, неуклюжим, как сапожный каблук, носом.

– - Принесите-ка мне, Луша, полотенце!
– - сказал он, фыркая под струей воды.

Луша пробежала к барыне, сняла с гвоздя полотенце и вернулась к барину.

Подопёнкин стал вытираться и говорить:

– - У вас и плита еще не топится, а мне на службу торопиться надо! Поспешите с кофеем.

– - Сейчас, барин, -- ответила Луша, -- я это скоро!

– - Луша!
– - послышался оклик барыни.

Луша устремилась в комнаты.

Подопёнкина в черном платье, перехваченная корсетом, отчего фигура ее стала похожа на подушку, стянутую посередине ремнем, с напудренным лицом, накладный волосами и с кольцами на пальцах, являлась теперь представительной дамой, как и подобало жене начальника отделения.

– - На тебе деньги, купи, что надо, и скорее завтрак готовь. Купи сосисок!
– - сказала она, давая деньги.
– - А за провизией потом пойдешь!

Луша наскоро затопила загасшую плиту, поставила в кастрюле воду, оделась сама, ополоснула лицо, захватила жестянку для керосина и понеслась в мелочную лавку, оттуда в булочную, из булочной -- в молочную, из молочной в колбасную и снова домой в четвертый этаж.

Подопёнкин уже надел свой вицмундир и пересматривал нужные бумаги.

– - Что, скоро дашь кофе?

– - спросил он вошедшую в кабинет жену.

– - Сейчас. Вот Луша только из лавки вернется.

– - Можно было пораньше ее послать.

– - Что же я сделаю с ней? Не поспевает! Вот и твоей комнаты до сих пор не убрала. Безобразие!

– - Только, пожалуйста, кричи на нее без меня. Терпеть не могу этого содома.

– - Тогда бы не заводил семьи!
– - обидчиво ответила Подопёнкина и с шумом вышла из кабинета.

Луша вбежала в столовую и суетливо начала накрывать на стол. Она поставила приборы, достала водку, рюмку, принесла посуду и, наконец, внесла горячие сосиски, хлеб и кофейник.

– - Сеня, иди завтракать!
– - примирительным голосом позвала Подопёнкина мужа, -- Лида, садись!

Луша вооружилась щеткой с тряпкою и пошла убирать остальные комнаты, в которых господа спали. Она складывала постельное белье, убирала постели, раскладывала по местам разбросанные вещи, расставляла мебель, вытирала, подтирала и выметала; потом собрала все лампы, подсвечники и пепельницы, чтобы налить лампы керосином, заправить свечи и вычистить испачканные пепельницы.

Подопёнкин ушел на службу; Лидочка захватила свой портфель с надписью "Musique" и отправились к подруге; Подопёнкина величественно вплыла в кухню.

– - Как уберешься, -- сказала она, -- сейчас иди в лавки. Смотри, уже половина первого, а еще в провизии нет. Когда управишься! Обед нужен непременно к пяти часам! Я уйду. Вернется из гимназии молодой барин, покорми его. Ну, проводи меня!
– - и она поплыла в прихожую.

Луша, вытерев о передник руки, пошла за нею.

Она надела на барынины ноги калоши, помогла надеть шубу, нашла муфту и перчатки, после чего барыня двинулась, наконец, к двери.

– - Если кто придет, скажи, что меня дома нет!
– - сказала она, выходя на лестницу.

– - Слушаю!
– - ответила Луша, запирая дверь, и с облегчением вздохнула.

В квартире на время наступила тишина.

Луша снова стала возиться с лампами, запев звонким голосом: "Го-рели венчальные свечи..." Потом она разнесла по комнатам заправленные лампы, вернулась и стала одеваться сама. Она старательно умылась под краном, оправила платье и причесала волосы; затем ваяла большую корзину для провизии, спрятала в кошелек деньги, накинула неизменный платок и весело пошла в лавки, заперев за собою квартиру.

Через полчаса она вернулась домой, запыхавшаяся под тяжестью, и тотчас принялась за работу. Она обмыла мясо и поставила вариться суп, разнесла по комнатам дрова и затопила печки, после чего принялась за мытье посуды.

В плите потрескивали дрова, на плите бурлил кипяток, солнце бросало косые лучи в кухню. Луша перемывала тарелку за тарелкой, а перед нею стояла невысокого роста плотная курносая девушка, зашедшая взять ключ от общего чердака, и вполголоса говорила:

– - Вот те Христос уйду! Да разве это можно, чтобы никакого покоя! Чуть ночь -- и сейчас либо сам, либо сын его... Охальники! Я честная девица; а барыня что твоя пила. Нетто можно жить? Ты сколько получаешь?