Перси Джексон и Море чудовищ

Сидя на вершине Холма полукровок, я смотрел на дриад и слушал, как они поют, обращаясь к гибнущему дереву. Приходили сатиры со своими тростниковыми дудочками, играли волшебные напевы природы, и ненадолго возникало впечатление, что хвоя дерева становится зеленее, цветы на холме чуть сильнее пахнут, а трава выглядит более густой и сочной. Но стоило музыке смолкнуть, как болезнетворный дух воцарялся в воздухе. Весь холм казался зараженным, погибающим от яда, который проник в корни дерева. Чем дольше я сидел там, тем больше злился.

Это сделал Лука. Я вспоминал его хитрую улыбку, шрам от когтя дракона на лице. Он прикидывался моим другом и в то же время преданно служил Кроносу.

Я раскрыл ладонь. Рубец, полученный по милости Луки прошлым летом, заживал, но я все равно разглядел его — белую отметину в форме звезды в том месте, где его скорпион ужалил меня.

Я думал о том, что сказал Лука, перед тем как попытался убить меня: «Прощай, Перси. Грядет новый Золотой век. Но тебе там нет места».

* * *

По ночам мне снова и снова снился Гроувер. Я даже слышал обрывки его фраз.

Один раз он сказал: «Это здесь». А потом: «Ему нравятся овцы».

Я подумал, уж не рассказать ли о своих снах Аннабет, но это было бы глупо. То есть я прямо так и скажу: «Ему нравятся овцы»? Она подумает, что я рехнулся.

Вечером перед гонкой мы с Тайсоном доделывали свою колесницу. Было чертовски холодно. Тайсон трудился, выковывая металлические части. Я шлифовал дерево и собирал повозку. По бокам сине-белой колесницы были нарисованы волны, а спереди изображен трезубец. После этого хочешь не хочешь, а надо было дать Тайсону прокатиться, хотя я знал, что лошадям это не понравится и дополнительный вес циклопа снизит нашу скорость.

Когда мы уже укладывались спать, Тайсон спросил:

— Ты что, на меня сердишься?

Я бросил на него хмурый взгляд.

— Вовсе я не сержусь.

Циклоп лег на свою койку и притих в темноте. Койка была ему коротка. Когда он натянул на себя покрывало, ноги у него высунулись наружу.

— Я ведь монстр.

— Не говори так.

— Да ладно. Я буду хорошим монстром, тогда ты не будешь злиться.

Я не знал, что ответить. Просто лежал, уставясь в потолок и чувствуя, что медленно умираю вместе с деревом Талии.

— Дело в том… просто у меня никогда прежде не было единокровных братьев. — Я постарался, чтобы голос мой не дрожал. — Все это для меня действительно внове. И потом, я переживаю из-за лагеря. И еще беспокоюсь об одном своем друге, Гроувере… он мог попасть в беду. Чувствую, что надо как-то ему помочь, но не знаю как.

Тайсон ничего не ответил.

— Прости, — сказал я ему. — Это не твоя вина. Я просто из себя выхожу, как подумаю о Посейдоне. Я чувствую, что он хочет поставить меня в дурацкое положение, словно сравнивает нас — не пойму зачем.

Я услышал глухое урчание. Тайсон храпел.

— Спокойной ночи, верзила, — вздохнул я.

И тоже закрыл глаза.

* * *

Мне приснился Гроувер в подвенечном платье.

Сидело оно на нем скверно. Подол был слишком длинный и вымазан по нижнему краю засохшей грязью. А декольте слишком глубокое, так что платье едва с него не падало. Рваная фата прикрывала лицо сатира.

Гроувер стоял в промозглой пещере, освещенной только факелами. В одном углу помещалась колыбелька, в другом — старомодный ткацкий станок с основой, наполовину затканной белым полотном. И он уставился на меня во все глаза, словно я — телепередача, которую он невесть сколько дожидается.

— Слава богам! — взвизгнул он. — Ты меня слышишь?

Мое сонное сознание реагировало медленно. Я продолжал оглядываться, рассматривал свисавшие с потолка сталактиты, принюхивался к вони овец и коз, блеяние и топот которых эхом доносились из-за валуна размером с холодильник, закрывавшего единственный выход, как будто там, за ним, находилась еще одна очень большая пещера.

— Перси! — позвал Гроувер. — Пожалуйста, у меня нет сил сделать картинку лучше. Ты должен услышать меня!

— Я тебя слышу, — ответил я. — Гроувер, что происходит?

— Сладкая моя, ты уже готова? — раздался чудовищный вопль из-за валуна.

Гроувер вздрогнул.

— Не совсем, дорогой мой! Подожди еще несколько дней! — отозвался он фальцетом.

— Вот так-так! А разве уже не прошло полмесяца?

— Н-нет, дорогой мой. Всего пять дней. Значит, остается еще двенадцать.

Чудовище ничего не ответило, видимо пытаясь произвести устный подсчет. Наверное, с арифметикой у него было еще хуже, чем у меня, потому что в конце концов оно сказало:

— Ладно, только поторопись! Мне так хочется заглянуть под эту вуаль, хе-хе-хе.

— Ты должен мне помочь! — Гроувер повернулся ко мне. — Времени почти не осталось! Я замурован в этой пещере. На острове посреди моря.

— Где?

— Точно не знаю! Я отправился во Флориду и свернул налево.

— Что? Что ты сделал?..

— Это была ловушка! — воскликнул Гроувер. — Вот почему ни один сатир никогда не вернулся обратно. Он пастух, Перси! И у него есть это. Его природное волшебство столь могущественно, что запах почти такой же, как у великого бога Пана! Сатиры приходят сюда, думая, что нашли Пана, попадают в ловушку, и их сжирает Полифем!

— Поли — кто?

— Циклоп! — потеряв самообладание, закричал Гроувер. — Мне почти удалось удрать. Я добрался до Святого Августина…

— Но он преследовал тебя, — сказал я, припоминая свой первый сон. — И подкараулил в магазине одежды для новобрачных.

— Верно, — вздохнул Гроувер. — Должно быть, тогда в первый раз сработала наша эмпатическая связь, способность передавать чувства и эмоции… Слушай, это подвенечное платье — единственное, за счет чего мне еще удается выжить. Он думает, что я странно благоухаю, а я отвечаю, что это духи такие, пахнущие козлом. Слава богу, он еще и видит плохо. Глаз его наполовину слеп после того, как кто-то ткнул в него головней. Но скоро он поймет, кто я такой. Он дал мне только полмесяца, чтобы подготовиться к свадьбе, и сгорает от нетерпения!

— Погоди минутку. Этот циклоп думает, что ты…

— Да! — взвыл Гроувер. — Он думает, что я циклоп-женщина, и хочет жениться на мне!

При иных обстоятельствах я не удержался бы от смеха, но Гроувер был убийственно серьезен. Он дрожал от страха.

— Я спасу тебя, — пообещал я. — Где ты?

— В Море чудовищ, конечно!

— В каком море?

— Я же тебе говорил! Я точно не знаю, где это! И послушай, Перси… хм, мне действительно жаль, что все так случилось, но эта моя эмпатия… словом, у меня не оставалось выбора. Отныне наши эмоции связаны воедино. Если я умру…