Перстень без камня

— Туда! — махнул рукой он.

* * *

Когда последнего из беглых заключенных вернули в наручники и водворили в камеру, несколько мгновений все молчали. Двое суток на голову одна за другой валились неприятности и беды, не давая опомниться. Трудно было поверить, что настала долгожданная передышка. Неизвестно, надолго ли — но прямо сейчас тюрьме не угрожали ни василиски снаружи, ни заключенные изнутри.

Великолепный Мбо обвел взглядом кучку надзирателей, мазнул глазами по опостылевшим стенам тюремного коридора и остановился на сударе начальнике тюрьмы.

— Прощай, Кари, — сказал он. — Нас заждались на Золотом.

Хедвига дор Зеельмайн сухо кивнула, подтверждая его слова.

Никто из присутствующих не забывал, что двое магов прокляты. Пока еще не обнаружилось, в чем именно состоит проклятие, но вокруг них ощущалось подспудное напряжение. Надзиратели не хотели оказаться поблизости, когда что-то случится с Ун Бхе и дор Зеельмайн. Очень хорошо, что они убираются с Тюремного острова. Скорее бы.

Кааренбейм тоже был рад отделаться от спасителей, особенно от Ун Бхе. Он понимал, конечно, что снова могут возникнуть проблемы, с которыми им не справиться без помощи сильных магов. Но прямо сейчас ему казалось, что нет ничего хуже присутствия этих двоих. Пусть проваливают, а там видно будет.

Начальник тюрьмы выпустил на лицо служебную улыбку, как пса на поводке.

— Примите благодарность… — начал было он, но южанин перебил его:

— Нет.

Кааренбейм опешил настолько, что у него вырвалось растерянное:

— Что?

— Нет, то есть не примем, — отрезал Мбо.

— Но почему? — вякнул начальник тюрьмы.

Тут он очнулся и понял, что его подчиненные уже слышали лишнее, а могут услышать и еще что-нибудь. Поэтому он быстро сказал:

— Хорошо, сударь, я понял вас. До свидания. Позвольте мне надеяться…

— Нет, — снова сказал Мбо.

Хедвига вскинула на него изумленные глаза.

— Что «нет»? — не выдержал Кааренбейм.

— Нет, ты меня не понял, — бесстрастно уточнил южанин. — Прощай, и можешь не надеяться. Потому что ты мне неприятен.

— Да что вы такое говорите! — плачущим тоном воскликнул Кааренбейм.

Мбо пожал плечами.

— Правду.

Тюремщики забормотали. Хеди тихо ахнула.

— Проклятие!

— Что? — обернулся к ней Мбо.

У Хедвиги дрожали губы, но голос северянки прозвучал твердо:

— Почему ты говоришь ему правду, Мбо Ун Бхе?

— Потому что я не могу солгать, — ответил южанин.

Внезапное понимание озарило его лицо. Он прислушался к чему-то внутри себя, кивнул, соглашаясь со своими мыслями, и вдруг заорал:

— А ну пошли вон отсюда! Все!

Надзиратели, топоча, кинулись прочь по коридору. У начальника тюрьмы хватило чувства самосохранения бежать первым и не оборачиваться.

— Пусти, мне больно, — тихо сказала Хедвига.

Мбо Ун Бхе непонимающе взглянул на нее, затем понял и разжал пальцы.

— Прости, любовь моя, — шепнул он. — Я не хотел.

— Верю, — грустно усмехнулась северянка. — То есть знаю.

В коридоре было душно. Толстая муха со знанием дела размеренно билась об стекло. Двое людей молчали.

— Вот, значит, какое нам выпало проклятие, — пробормотал наконец Ун Бхе.

— Значит, так, — вздохнула Хедвига.

— Могло быть хуже, — Мбо положил руку ей на плечо, привлек к себе.

— Наверное…

Дор Зеельмайн порывисто обняла его, затем отстранилась.

— Правда, — задумчиво сказала она, — похожа на яд. В малых дозах полезна, в больших — способна убить. Я не знаю, как жить одной только правдой. Не могу представить.

— Наши карьеры закончились, — медленно сказал Мбо. — Дипломат, который не может солгать, это бессмыслица. Нам обоим придется подать в отставку, сударыня военный советник Севера.

— На континентах нам теперь нет места, — продолжила Хеди. — Мы окажемся беззащитны перед любым, кто пожелает задать вопрос. Говорить правду при дворе — смертельно опасно. Можно забиться в глушь, не выезжать из поместья, обвешаться амулетами… и все равно неизбежно придется уйти от дел, потерять власть. Мы лишились не только службы. Гетцельшойзе! Вся наша жизнь рухнула.

— Будь я проклят! — Мбо сжал виски руками.

— Уже, — заметила Хедвига.

— Да.

Южанин вдруг улыбнулся.

— Я люблю тебя, Хеди.

— Я люблю тебя, Мбо, — вздохнула женщина. — Но с нами покончено. Нас больше нет. А я так устала, что даже не могу как следует это почувствовать и огорчиться. Я словно каменная. Как надгробный памятник.

Мужчина снова притянул ее к себе, заставил взглянуть в глаза.

— Мы есть, Хеди, — сказал он. — Мы живы и будем жить. И больше не станем скрывать свою любовь, просто потому, что не сумеем ее скрыть. Раз нам нет места на континентах, мы останемся здесь, на архипелаге.

Ответная улыбка озарила бледное лицо северянки.

— Кто бы мог подумать, — пробормотала она, — что этот приезд на острова станет для нас последним! А знаешь, остаться здесь — не самый плохой выход.

Не размыкая объятий, они шагнули в туманное марево, возникшее посреди коридора, и исчезли. Тихо хихикал в камере подслушавший их разговор безумный арестант.

* * *

Когда все обитатели королевского дворца перебрались в цитадель, чтобы защититься от пагубного дыхания вулкана, Орвель выбрал себе две комнаты на самом верхнем этаже, спальню и кабинет. И спальню для Трины. Собственно, из-за Трины король и забрался как можно выше. Комнаты были непривычно тесными и маленькими, зато толстая скорлупа стен обеспечивала защиту.

На нижних этажах башни кишел стихийный лагерь. Там распоряжался церемониймейстер Томто Бон, крайне недовольный с виду и вполне счастливый внутри. Наконец-то его таланту организатора нашлось где развернуться в полной мере. Звучный голос маленького южанина рождал причудливое эхо в запутанных переходах цитадели.

Трина влетела в кабинет короля, шаловливо сбросила со стола бумаги и, приняв человеческий облик, уселась на освобожденный край стола. Орвель расплылся в клыкастой улыбке и протянул к невесте руки. С Триной он забывал обо всем — и о том, что на нем по-прежнему звериная шкура. Казалось, и девушка не обращает на это внимания. Единственное, что досаждало королю, — невозможность ее поцеловать.

Держась за руки, влюбленные, однако же, заговорили о серьезных и неприятных вещах. Трина рассказывала о поведении вулкана, каким она его успела рассмотреть с высоты.

В дубовую дверь заколотил кулаком Эссель, пытаясь делать это вежливо.

— Ваше величество! Какие-то грязные люди ворвались в парк и идут к башне!

— Грязные люди? — нахмурился король.

— Я видела их, — вспомнила Трина. — Они шли ко дворцу. Человек сорок-пятьдесят. Грязные они от пепла — перемазались по дороге с ног до головы.