Перстень Калиостро

Выяснить телефон Артура Тимофеевича Лучкова, зная его адрес, не составило труда, и Надежда уселась поудобнее на диване и набрала номер. Ей ответил жизнерадостный окающий мужской голос.

– Артур Тимофеевич? – спросила Надежда доброжелательным тоном старой учительницы.

– Он самый! – радостно отрапортовал Лучков, как будто его невероятно осчастливил тот факт, что кому-то известно его имя-отчество.

– Как хорошо, что я вас застала! – Голос Надежды просто сочился медом. – Я беспокою вас по поручению Мемориального общества Анны Ахматовой.

По задумчивой паузе на другом конце провода Надежда поняла, что названное имя ничего не говорит собеседнику. И это только развязывало ей руки.

– Видите ли, Анна Андреевна бывала несколько раз в вашей квартире, в тысяча девятьсот пятьдесят пятом и в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году у своей знакомой…

– Ну! – радостно изумился Артур Тимофеевич.

Хотя он и не знал, кто такая Ахматова, но сам факт причастности его квартиры к чему-то значительному явно наполнил его сердце гордостью.

– Так вот, мы и хотели бы узнать, – продолжала Надежда, стараясь укрыться за безлично-неопределенным «мы», – не осталось ли в вашей семье каких-либо материалов или воспоминаний об этом посещении. Вы сами в этой квартире давно живете?

– Нет, пять лет только, – все так же радостно ответил Лучков, – я эту квартиру в наследство получил.

– Вот как? А кто до вас в ней жил? Пожилые люди? Может быть, от них какие-нибудь дневники остались?

– Да что вы! – Лучков добродушно засмеялся. – Какие дневники? Люська здесь до меня жила, сестра двоюродная. Чтобы Люська чего записывала? Я вас умоляю!

– А что же с ней случилось? – спросила Надежда с сочувственным любопытством. – Ведь она, как я понимаю, была довольно молода?

– Конечно, молода, хахаль ее убил, приревновал, что ли, к кому… Пять лет ему, козлу, дали. Я и на суд ходил.

– Вот как… – протянула Надежда. Пять лет… пять лет назад цвел у тихого кактусовода Гусева знаменитый пилоцереус Пульпика… Пять лет назад якобы выбросилась из окна его жена, известная актриса Гусарова, то есть не она, потому что окно то же самое и кактус тот же самый, и трудно предположить, что из одного и того же окна в одно и то же время выпали или были выброшены две похожие друг на друга молодые женщины. Значит, неизвестная женщина с фотографии погибла вместо Ларисы Гусаровой. И тогда же, по странному стечению обстоятельств, непутевую Люську, из окна которой была сделала роковая фотография, убивает любовник, якобы ее к кому-то приревновавший. И получает опять-таки пять лет… Не слишком ли много совпадений? Из своего жизненного опыта Надежда вынесла твердое убеждение, что многочисленные совпадения имеют обычно искусственную природу.

– А как же звали этого, как вы выразились, хахаля? – спросила Надежда своего жизнерадостного собеседника.

Конечно, Люськин хахаль не имел отношения к Анне Андреевне Ахматовой, но Лучкову такой интерес показался вполне оправданным: какую женщину не взволнует потрясающая «жизненная» история – убийство из ревности! – и он напряг свою память.

– Эдик его звали… вроде бы фотограф был…

– А фамилия? – взмолилась Надежда, вовсе уже не ожидая, что Артур вспомнит фамилию.

– Фамилия? Черт, да какая же у него фамилия… ведь ходил же я на суд, а там сколько раз фамилию повторяли. Не то Тарасюк, не то Поросюк… Как-то похоже, а вспомнить не могу…

До него наконец дошло, что интерес, который незнакомая дама проявляет к Люськиному хахалю, выглядит подозрительно.

– А вам-то зачем его фамилия? – В голосе Артура Тимофеевича прозвучали угрожающие нотки. – Что вы все расспрашиваете?

– А то, молодой человек, что квартира ваша известность приобретет, раз Анна Андреевна в ней бывала. Может быть, даже доску мемориальную повесят, – строго сказала Надежда.

– Ну ладно, – подобрел Лучков. Повесив трубку, Надежда задумалась.

Каждый новый шаг открывал перед ней все новых персонажей, и конца-краю им было не видать. Сначала – кактусовод Гусев, потом – актриса Гусарова, теперь – фотограф Тарасюк (или Поросюк). Этот фотограф вызывал у нее наибольший интерес. И самые большие опасения. Если пять лет назад он уже совершил убийство, то что помешает ему снова покуситься на человеческую жизнь? А ведь именно пять лет, по словам Лучкова, присудил Эдику наш самый гуманный суд, и, значит, как раз недавно он вышел на свободу. И снова начались события, связанные с роковой фотографией. И уже пролилась кровь. Пока убит кто-то неизвестный, судя по всему, случайный мелкий жулик, но если этому Эдику очень нужна фотография, то он не остановится на одном трупе.

Надежда подумала еще немного и со вздохом набрала телефон Анны Аркадьевны Святозаровой.

Анна Аркадьевна была дама удивительная, сколько ей лет – не знал никто, но по косвенным признакам, например, по книге воспоминаний Станиславского с дарственной надписью, скромно стоявшей у нее на стеллаже, можно было предположить, что ей далеко за шестьдесят, но она была так ухожена и так прекрасно выглядела, что в иные моменты и при удачном освещении ей можно было дать около сорока. И поклонники у нее не переводились. И какие поклонники! На той же полочке, где красовался Станиславский, нашлось место для знаков внимания и от других кавалеров поразительной известности… Впрочем, и сама Анна Аркадьевна была человеком в городе очень даже хорошо известным. Она была потрясающим адвокатом по жилищным делам. Если кто-то хотел законным способом улучшить свою жилплощадь, или без сомнений утвердиться в правах наследования, или обойти спорный пункт жилищного законодательства, ему советовали обратиться к Анне Аркадьевне.

Надежда была знакома с Анной Аркадьевной очень давно: когда-то их квартиры были на одной лестничной площадке.

С тех пор разъехались на разные концы города, но сохранили телефоны друг друга. Близких отношений между ними не было, и беспокоить занятую женщину Надежде не хотелось, но, судя по всему, никто больше не смог бы ей помочь.

– Анна Аркадьевна, дорогая, я к вам, конечно, по делу обращаюсь. Вы ведь в городской адвокатуре тысячу лет, всех там знаете…

– Ты, Надя, мой возраст несколько преувеличиваешь, насчет тысячи, но что всех адвокатов знаю – это факт.

– Мне очень нужно узнать подробности одного уголовного процесса пятилетней давности. Убита была женщина, Людмила Лучкова, в своей квартире на проспекте Декабристов – теперь это Офицерский. Осудили ее любовника – Эдуарда Тарасюка или как-то похоже. Мне хотелось бы узнать подробнее, кто такой этот Тарасюк, вышел ли он на свободу… ведь наверняка кто-то из ваших знакомых был защитником…

– Ладно, голубушка, быстро не обещаю, но попробую узнать.

Однако Анна Аркадьевна перезвонила уже через час.

– Надюша, оказалось, что адвокатом по этому делу был Вадик Шиманский, ты ведь его помнишь.

Надежда действительно помнила его, но не как Вадика, а как Вадима Вадимовича. Он часто бывал в квартире Анны Аркадьевны, когда они с Надеждой еще были соседями. Там они встречались, а в последнее время Шиманский несколько раз приглашал к себе мужа Надежды Сан Саныча ремонтировать компьютер и разбираться в программах. Поэтому можно сказать, что были они своими людьми.

Вадим Вадимович Шиманский удивился вопросу, но сразу вспомнил процесс пятилетней давности.

– Как же, как же, помню. Только никакой он не Тарасюк или Поросюк, а Шпикач. Эдуард Шпикач. Премерзкий, надо сказать, тип. По специальности он фотограф, снимал людей на улице, заодно, как я понял, подрабатывал порноснимками и мелким шантажом. Был задержан на месте преступления, но вину свою категорически отрицал… Мне удалось добиться небольшого срока – бытовое убийство на почве ревности в состоянии аффекта… Потерпевшая тоже была незабудка не первой свежести: и попивала, и клиентов на дому обслуживала… В общем, они друг друга стоили… Кстати, среди прочих фотографий в рабочем архиве Шпикача немало было снимков покойной… в разных интересных видах… А почему вас так заинтересовало старое дело?