Перстень вьюги(Приключенческая повесть)

Вот и сейчас, вместо того чтобы думать о предстоящем походе в бухту Синимяэд, где все может случиться, Дягилев просто радовался синеве неба, разминал пальцами прошлогодний стебель пушицы, прислушивался к струящемуся журчанию воды. Такую воду, от которой заходятся зубы, хорошо пить прямо пригоршнями…

В который раз уже решал он жизненно важный для себя вопрос: за какие качества полюбила Наташа того звездочета? И разлюбила ли она его? Ведь нельзя так вот сразу забыть все, отрубить ножом прошлое лишь потому, что любимый оказался несколько иным, чем представляла. Судя по ее рассказам, он обладает и живой фантазией, и чувством юмора, и строгостью научного мышления. Все дело, по-видимому, в том, что он старше ее по возрасту, сумел вскружить девчонке из глухого таежного угла голову высокопарными фразами, пустил в ход и стихи Блока, которого она обожает, и красивые астрономические легенды, выдал себя чуть ли не за марсианина, жителя иной планеты, чуждого всему земному. Дягилеву приходилось встречать такую породу людей. Он ведь и сам не лишен был некоторого фразерства, за что глубоко презирал себя, пытался избавиться от этого порока. У него постепенно сложилось представление о том, каким должен быть человек. Во всяком случае, он ни при каких обстоятельствах не должен набивать себе цену, не становиться в позу, изображая из себя незаурядную личность. Естественность и есть подлинная воспитанность. Он хотел бы встретиться с этим Назариным. Чтобы понять его до конца, оценить и великодушно оставить свои наблюдения при себе.

Но в глубине души он был уверен в том, что Наташа не изменит слову, никогда не вернется к Назарину, так как любовь и презрение несовместимы.

Неизвестно, почему сегодня Дягилев ощущал необыкновенный прилив умственной энергии. Только сейчас догадался, что все время думал не столько о Наташе, Назарине и Мартине, сколько о той самой большой машине, которую они собирались построить с профессором Суровцевым. Кажется, он нашел новое решение… открыл новый принцип. К черту громоздкие аппараты, гигантские магниты, резонаторы! Принцип прост, предельно прост. Ведь во всяком исследовании важен результат, а не сам процесс…

Идеи одна оригинальнее другой приходили сами, без натуги. Будто в мозгу прорвались шлюзы. Так случается только во сне. Но это не был сон. Дягилевым овладело волнение поиска. Могучая сила подняла его над повседневностью, над земными заботами. Он грезил наяву. Человечество получит еще один инструмент познания мира. И вот сокровенные загадки материи раскрыты, проверены самые смелые предположения. Свойства частиц, ядерные превращения, заряженные частицы больших энергий… Новый скачок в технике ускорения.

У изобретателей слишком «технический» подход ко всему. А на самом деле в любой простой молекуле больше тайн, чем в самой сложной машине. Для чего-то молекулы объединились в организмы и даже организовались в высший продукт материи — мыслящий мозг. Они будто сговорились организоваться, чтобы получить способность к мышлению. Груды организованных молекул ходят по земле, воюют друг с другом, философствуют, устанавливают законы, сохраняющие вид. Человек — это в совокупности. Так же как государство, общество — в совокупности. У общества свои определенные качества, не всегда совпадающие с качествами отдельного человека…

Томимый неясным предчувствием близкой смерти, он вынул из кармана крошечный блокнотик, какой всегда носил с собой, чтоб записать пришедшую в голову мысль. Блокнотик был исчеркан формулами, понятными только посвященному. Мудреные мысли он тоже формулировал невнятно — для себя: «Наш мозг — прибор, регистрирующий в окончательном виде процессы, протекающие в глубинах Вселенной и в микромире. Глаз может увидеть даже атомы. Но возможно, он способен видеть нечто относительно галактик, чего мы не осознаем, но что откладывается в темных пластах сознания. Отсюда — пророки и прорицатели, вещуны»; «Движение — нарушение симметрии в целом»; «Материя организуется из узелковых полей — вплоть до мозга»; «Каждый структурный уровень материи — порождение времени. Цель природы, тенденция — усложнять структуры даже самых верхних рядов. Не приведет ли усложнение структуры к усложнению пространства; трехмерность — лишь исходный пункт?»; «В каждом структурном ряду время течет по-своему»; «Постепенно, в некоем итоге развития человечества, знание превратится в постижение, и тогда свет отдаленной звезды расскажет нашему глазу, ничем не вооруженному, больше, чем спектральный анализ»; «Люди не могут договориться друг с другом, а мечтают договориться с представителями иных планетных цивилизаций»; «Единого поля не существует, оно всегда выступает в конкретных формах»; «Предел делимости — это тот или иной качественный уровень и ничего больше»; «Обмен информацией между звездами и галактиками создает во всей Вселенной подобие»; «Физический вакуум — не субстанция, а промежуточный структурный уровень материи; ему, как и любому уровню, присуще движение — то есть превращение в вещество и другие виды материи»; «Вещество — это сжатое пространство». «Мысль и есть высшая форма кривизны, способность самого пространства в форме высокоорганизованных физических объектов деформировать самое себя по подобию существующих физических объектов, то есть отражать, абстрагируясь. Степень искривления, а не то, что искривляется, и есть мысль, идеальное. Подобно тому, как понятие параболы или гиперболы не есть нечто материальное. Энергия мозга и расходуется при мышлении на это искривление. Можно также сказать: процесс мышления, мысль — это модулированное колебание определенным образом организованных биоклеток, где мысль — не что иное, как результирующая конфигурация, о материальности которой говорить не имеет смысла».

Он взял карандашик и дописал: «Метагалактика в смысле пространственной формы представляет из себя псевдосферу Лобачевского. Импульсы-галактики, двигаясь по псевдосферической поверхности и разгоняясь, как бы „усиливаются“. Таким образом псевдосфера Лобачевского является „усилителем“ скорости и действует по принципу трансформатора с большим коэффициентом полезного действия: сила тока увеличивается, а напряжение падает. Это своего рода аналогия ускорителя для разгона частиц. Об этом свидетельствует тот факт, что удаленные галактики разбегаются с субсветовыми скоростями».

Он задержался на этой мысли. Открытие? Псевдосфера должна действовать как мощный усилитель. Псевдосферическое пространство является усилителем… Если бы можно было построить хотя бы небольшую металлическую модель псевдосферы Лобачевского!

Он усмехнулся. Через несколько часов он уходит на опасное задание. Может быть, идея так и останется непроверенной. А возможно, он просто заблуждается и никакого открытия нет?.. Но мысли просились на бумагу, и он записал: «Юный Галуа за несколько часов до смерти стал великим математиком. Значит, он был им всегда. Вдруг — не бывает». «Любое тело, в том числе и мое, существует только потому, что оно ведет энергообмен с единым мировым полем, которое и есть не что иное, как излучение всех тел. Взаимодействие всего со всем означает передачу энергии от одной системы к другой. Особое мировое поле в виде сферы окружает любое тело: твое и мое». «Может быть, тяготение — только реакция улетающих фотонов и никаких частиц тяготения не существует?» «Стабильность суть отрицательная энтропия. Нужно различать стремление к стабильности и стремление к равновесию. Излучение характеризует энтропию, стабильные формы — порядок. Почему-то все считается наоборот». «Прежде чем умереть, человек должен: любить, по возможности быть любимым, увидеть то, что видели другие — иные страны, подлинники Рафаэля, Микеланджело, Боттичелли, Босха, — побывать в Третьяковской галерее и Эрмитаже, в Альгамбре и в Толедо, в Лондоне и Париже, обязательно — во Флоренции и Венеции, на Площади цветов в Риме, где инквизиторы сожгли Бруно, — на Дальнем Востоке, в Монголии и Японии, в Греции и Турции, в Трое, Эфесе, Пергаме; пересечь хотя бы один океан, взглянуть на небо за экватором. Человек должен иметь детей. Тот, кто не любит детей, — нравственный урод». «Как я представляю себе человека будущего? Если сказать, что он будет гармонически развитым, то, значит, не сказать почти ничего: понятие гармоничности меняется со временем. Что будут подразумевать под гармонической развитостью наши отдаленные потомки, сейчас невозможно сказать. Эрудиция в сочетании с высокой нравственностью? Гармонически развитая личность может появиться только в коммунистическом обществе, когда будут устранены все формы личной зависимости человека. Но пока она появится — плыть да плыть». «Мы привыкли считать, что наука — благо. Но бесспорно ли это? Нужно всегда помнить: социальный кризис в капиталистических странах порождает нравственный кризис. Не создадим ли мы, ученые, Франкенштейна, который в конечном итоге разрушит мир? Нужно всегда заботиться о сохранении нравственного здоровья общества». «Я сделал своим девизом слова Джордано Бруно: „Лучше достойная и героическая смерть, чем недостойный и подлый триумф“. Не нужно никому ничего доказывать, нужно быть честным перед самим собой. Так я понимаю кантовский императив. Кант прав, когда говорит, что любовь к людям не может быть предписана как заповедь, так как ни один человек не может любить по приказанию. Никогда не относись к другому человеку как к средству для своих целей, но всегда как к цели в себе».

Кажется, выписал все… Когда человека признают великим, то даже его банальные высказывания кажутся наполненными глубоким смыслом. Хе-хе… великим нельзя сделаться по собственному желанию или благодаря упорному труду мысли. Когда-нибудь, в весьма отдаленном будущем, когда ни Дягилева, ни войны не будет, какой-нибудь высоколобый мудрец изречет: дескать, человечество из века в век занималось глупостью — истребляло самое себя. Зачем? Зачем люди воевали, занимались так называемой «вещной деятельностью», то есть физическим трудом, когда каждому школьнику ясно, что убивать — дикое варварство, и в двадцатом веке все-таки смогли бы как-нибудь договориться не уничтожать друг друга; и что человек не должен нести машинные функции, так как собственно человеческая деятельность — это творчество и только творчество, а все остальные виды деятельности — нечеловеческие. Так будет рассуждать высоколобый мудрец, который родится еще не скоро. Но Дягилев знает, как он будет рассуждать, мудрец тридцатого века. Сейчас он признался самому себе, что из поэтов любил не Блока, а Маяковского, который был ближе по духу. Трагическая фигура поэта всегда представлялась ему, когда выходил на набережную Невы. Маяковский покончил с собой в Москве. Но Дягилеву он почему-то казался внутренне связанным с Невой, с сизыми сумерками над Ленинградом. Он любил ранние поэмы Маяковского, а из позднего вот это: «Я свое земное не дожил, на земле свое недолюбил…»

Он перечитал свои записи в блокнотике, задумался. О чем здесь? Возможно, уму более обостренному все это покажется детским лепетом?..

«Я был, я жил… и я сгорел… Неужели от меня останутся только мало кому понятные формулы и вот эти смутные мысли, не выражающие по сути ничего значительного?»

Ему сделалось страшно. Небо над головой было синее, бездонное. Но оно не имело никакого отношения к смерти человека. К его смерти имеет отношение только земля. И только земля. Страшна не смерть сама по себе, а та маленькая железная дверь, которая пропускает только в одном направлении и сразу же захлопывается навеки. Навеки… Как бы и чем бы ни утешал себя человек — навеки!

Дягилевым овладел спокойный ужас перед уничтожением.

Он выдрал исписанные листочки, порвал их и пустил на ветер.

«Дорогой большелобый мудрец из глубины грядущих веков! Я приветствую тебя и желаю тебе прожить твои законные восемьсот лет. Я беззаветно верю в то, что светлые мечты человечества, за которые не жалко отдать жизнь, рано или поздно осуществятся. Они не могут не осуществиться.

Как сказал поэт: дело прочно, когда под ним струится кровь…

Мы, „посетившие сей мир в его минуты роковые“, были счастливы: поверь мне! Мы изведали глубины всего. Будь и ты счастлив! Ну а мне пора… Ах, да… хочешь знать кое-что обо мне? Так и быть — самую малость. О себе всегда трудно говорить. Особенно когда имеешь дело с отдаленным потомком. Поймет ли? По логике вещей, должен понять… Обязан. Ведь ты — это я, продолженный в бесконечность времен. Я был в моих предках, буду в тебе, в череде последующих поколений. Мы все — часть великого целого, пребывающего во всех временах. Если бы все было не так — нить истории человечества давно оборвалась бы. Для отдельного человека стихия событий сменяется вечностью — только и всего. Мое прошлое? Из чего оно соткано? Скитания, радости и печали, как мне кажется, — они были особенные, не такие, как у других. А может быть, я заблуждаюсь, словно бы выделяя свою фигуру? Человек сам себе всегда представляется особенным, исключительным. Наш мысленный разговор через века все равно никому не удастся подслушать. Знаешь, признаюсь тебе: я плохо помню своего отца и деда; их зарубили беляки на гражданской войне. Воспитывал меня отчим, которого на этой самой гражданской войне сильно контузило: он оглох на оба уха. То была необходимость. Добрая воля, продиктованная необходимостью. Классовая борьба не на живот, а на смерть. Так уж у нас тут заведено, когда мы отстаиваем классовые интересы. Они, мои ближайшие предки, растворились в миллионах, они живут лишь в памяти близких. Для истории они — безымянные множества. И я принял новую войну с этих позиций. Приятно заниматься наукой, творческой деятельностью, физикой элементарных частиц и тому подобное, гораздо приятнее, чем разводить вшей в окопах и траншеях. Ах да, тебе неведомо, что такое окопы, траншеи или, скажем, дистрофия, что такое вошь… Вошь — спутник войны.

Черт возьми, я прожил на белом свете совсем мало и очень мало размышлял о жизни, о смерти. Все было некогда. Смерть представлялась такой далекой и нереальной, что и думать-то о ней не хотелось. Да, я многого так и не успел понять, остался большим ребенком. А ведь очень важно понять хоть что-то, прежде чем уйти отсюда…»

И он стал думать о жизни и смерти, о таинственной сущности бытия. Неужели человек рождается только для того, чтобы быть функцией чего-то? Человек — функция разума. Другие животные тоже по-своему выполняют функцию «познания» природой самой себя, и мы, по сути, объясняем лишь то, что происходит между функциями, а не между сущностями… Сущность от нас скрыта…