Первая формула

– Маграб, я понял. Понял. Я…

Он медленно поднялся, взял книгу и направился к встроенным в каменную стену полкам. Множество фолиантов и разрозненных документов свидетельствовали: у Халима нет ни времени, ни желания наводить порядок в этом хозяйстве. Маграб поставил книгу на место и подровнял несколько соседних томов.

– Вот в чем кроется трудность, Ари. Ты всегда понимаешь, но порой это лишь иллюзия. На самом деле – не всегда. Ты пока не созрел, и, возможно, именно по моей вине.

Стены комнаты словно раздвинулись, доказывая, насколько я еще мал. На столе Халима горели две свечи; мне захотелось принять их образы в свое сознание и обо всем забыть.

– Ари! – Голос Маграба донесся будто из другой комнаты.

Крошечные язычки пламени тихо танцевали, и я, свернув материю разума, начал тонуть. Представил себе подпрыгивающие и мерцающие огоньки бесчисленное количество раз. Вспомнил наш урок на крыше, слова и движения Маграба, когда тот пытался укротить костер, и моя рука пошла вверх, словно ее потянули за ниточку.

– Ари?

Я не обратил на оклик ни малейшего внимания.

– Так…

Сильная рука, вцепившись в мое запястье, сдвинула меня с места и выдернула из подступающего транса.

По спине прокатилась ледяная волна и осела где-то в затылке. Резкий переход меня ошеломил.

– Что ты делал? О чем думал? Что за слово ты произнес, Ари?

Я все еще никак не мог прийти в себя.

Маграб снова встряхнул меня так, что моя голова закачалась, словно у куклы.

– Ари!

Наконец в глазах прояснилось, и я, не отдавая себе отчета, заговорил:

– Что такое «так» и «рох», риши?

О смысле этих слов я догадывался, и все же хотелось услышать объяснение.

Маграб отпустил мою руку, медленно вернулся к книжным полкам и прислонился к стене.

– Опасался, что ты услышишь и запомнишь. – Он в очередной раз устало вздохнул. Выглядел учитель внезапно постаревшим: морщины углубились и вроде бы даже седины в волосах прибавилось. Нет, наверное, игра света… – Слух у тебя хороший, Ари. – Вряд ли Маграб пытался сделать мне комплимент. – А сам как думаешь, что это за слова, маленький умник? – спросил он, скрестив руки на груди.

Похоже, учителю хотелось, чтобы я в ответ промолчал или хотя бы ошибся.

– Это формула. Два элемента плетения, которым ты воздействовал на мои грани восприятия. Пытался умерить огонь.

Маграб прикрыл лицо ладонью:

– Я должен был предвидеть… – Он шумно выдохнул сквозь растопыренные пальцы. – Да, Ари. В точку. Это две части плетения, два его полюса. И все же они едины.

Отняв руку от лица, он переместился в центр кабинета.

– Смотри внимательно. – Маграб поднял указательный палец к потолку. – Так – в данном случае «верх». Рох – «низ», – добавил он, ткнув пальцем в пол. – Это и есть первая формула, которая устанавливает взаимосвязи мироздания, Ари. Не сомневаюсь – твой резвый умишко немедленно начнет обдумывать открывающиеся возможности, и прошу тебя остановиться. Недостаточно знать формулу на слух, недостаточно знать, что она умеет делать. Следует всегда помнить об основе основ – о вере и о гранях восприятия.

Он говорил, тяжело роняя слова, и я мог ответить лишь одно:

– Буду помнить, риши. Обещаю.

– Я устал, – вяло махнул рукой учитель. – Ты пробудил в моей памяти заповеди и страхи древних мудрецов. Оставь меня наедине с книгами, иначе начну нести беспросветную чушь. На несколько дней занятия отменяются. Мне нужно подумать.

– Да, риши.

Спорить я не стал и, быстро выскользнув из комнаты, осторожно прикрыл дверь. До ночи достаточно времени – успею воспользоваться советом Халима. Он ведь предлагал пошалить? Отлично, ведь я только что узнал волнующую и ужасную тайну.

Первая формула…

Да, первая из десяти, но не первая из тех, которую я использую, что бы там ни утверждали легенды.

Я еще пойму, как страшно далек был тогда от первого настоящего плетения, хоть и надеялся на обратное. Увы… До сих пор гадаю, что могло измениться в моем прошлом, если через несколько дней после этого разговора я сумел бы правильно применить первую формулу.

19 Пауза. Удобная кровать и компания прекрасной дамы

Я ощутил щекой легкое быстрое касание и, повернувшись, увидел, как Элойн убирает пальчик. Вопросительно вскинул бровь.

– Что-то ты ушел в себя, – сказала она, помахав рукой перед моим лицом.

– Я же говорил – история трагическая.

Элойн мягко привалилась к моему боку:

– Хм… Ты слишком строг к себе. Переживаешь ошибки молодости так, словно они случились вчера.

– Я тогда был даже не юношей, а мальчишкой.

Отстранившись, Элойн искоса глянула мне в глаза:

– Какая разница? Юноши – они ведь тоже мальчишки, в том-то и трудность. – Она отвернулась и, поджав губы, задрала голову вверх. – С годами они становятся выше и сильнее, и все же, по-моему, здесь и здесь, – она положила ладонь мне на голову, а затем на грудь, – ничего не меняется.

Поспорить можно, однако в ее словах был резон. В чем же еще крылась причина тех поступков, за которые я уплатил столь дорогую цену? Впрочем, пока что не за все…

Я постучал посохом об пол, рассчитывая задать успокаивающий мечущиеся мысли равномерный ритм. Увы…

Видимо, Элойн интуитивно ощутила ненадолго охватившую меня тревогу и положила ладошку мне на плечо. Слегка толкнула, обращая на себя внимание:

– Ты напряжен, все время куда-то пропадаешь. Ты…

– Ничего подобного. – Я повел плечом, сбрасывая ее руку. – Просто немного задумался. Думать – значит погружаться в свои мысли. Кстати, можешь попробовать.

Вышло неожиданно грубо, и я тут же поплатился.

– Ах вот как? – сердито прищурилась Элойн. – По-моему, это ты, сказитель, не знаешь, что такое думать. Ты настолько увлечен собой, своими несчастьями и глубокими мыслями, что не видишь дальше кончика собственного носа.

Понятно. Бросает приманку, хочет позлить.

Однако я попался на крючок. Что ж, на истинную мудрость никогда и не претендовал.

– Чего я не вижу? Чего не заметил? Мне-то как раз сдается, что это ты не…

Она дважды быстро щелкнула меня по носу:

– Вот так вот…

Я заморгал, и моя голова вдруг опустела. Поискал подходящие слова и не смог выдавить из себя ни одного.

Тот, кому никогда не приходилось получать щелчок по носу от красивой женщины в момент – нет, не истерики, но уж точно серьезного волнения, – должен меня послушать.