Первая кровь
Шрифт:
Каравай не подавал никаких признаков жизни.
— Тащите его на улицу, пацаны! — распорядился Вовка, наблюдая, как наливается багрянцем костлявая морда Ланге. — Можно его вывести на улицу, герр кантиненляйтер? — запоздало осведомился он у немца.
Ланге согласно кивнул и повелительно взмахнул рукой, как будто стряхивал с ладони какую-то грязь:
— Hundedreck! [44]
Подхватив незадачливого товарища под руки и ноги, мальчишки оттащили его на свежий воздух. Положив Буханкина на влажную
44
Hundedreck! (Нем.) — Дерьмо собачье!
— Герр кантиненляйтер, можно? — Вовка протянул раскрытую ладонь, в которую Ланге скинул окровавленный нож.
Путилов крепко стиснул в кулаке еще теплую рукоять ножа, решительно распахнул клетку с курами. Выдернул из нее подрагивающий перьевой комок и швырнул его на колоду. Выбрал удачный момент, когда курица вытянула шею… Чвяк! — Нож, легко срубив голову птице, завяз в измочаленной древесине. Отрубленная голова, сверкнув глянцевым зрачком, вмиг затянувшимся матовой пленкой, упала под ноги мальчишке. Обезглавленная птица забила крыльями, Вовка вытянул руку, чтобы его не забрызгало кровью.
— Гут! — кивнул немец. — Карашо! Теперь делайт так, — когда птица затихла, Ланге подвесил тушку за ногу на специальный крюк, вбитый в бревенчатую стену сарая, и выдернул клок перьев, — ощипайт. Голый птица — на кухню. Ферштейн?
— Яволь!
— Гут! Как закончить — du wirst mir sofort berichten. [45]
— Э… Нихт ферштеен! — Вовка не понял, что от него хочет немец.
— О, майн Готт! Думкопф! Дурной голова! Доложить в тот же момент!
45
Du wirst mir sofort berichten (Нем.) — доложишь мне немедленно.
— Яволь!
Ланге удовлетворенно кивнул и вышел из сарая.
— Так, пацаны, — Вовка тут же взял инициативу в свои руки, — кто еще крови боится? Есть еще такие, как Буханкин? Лучше сразу скажите, — попросил он, — а то потом поздно будет!
— Да уже, наверное, поздно, — фыркнул Петька, — этот индюк надутый всяко наставнику сообщит.
— Разберемся! — отрезал Вовка. — Значит, никто больше не боится курей резать? А?
— Да вроде бы… — с какой-то неуверенностью в голосе произнес Семка Вахромеев. — Только противно…
— Ишь, какой чистюля выискался! — презрительно сморщил нос Петька. — Вот с тебя и начнем.
Незнанский выдернул нож из колоды и сунул его Семке:
— Держи! Пацаны, куру дайте, — попросил он своих подчиненных.
Кто-то из мальчишек достал птицу из клетки и, придерживая руками, распластал её на колоде.
— Башку, башку ей держите — чтобы не крутила! — посоветовал Вовка.
— Руби! — скомандовал Петька, когда один из курсантов зафиксировал куриную голову петлей из куска веревки, найденной
на полу сарая.Семка слегка покраснел и тяжело сглотнул тягучую слюну, заполнившую рот. Затем он громко выдохнул, взмахнул острым лезвием и закрыл глаза. Нож пошел вниз, но остановился у самой колоды:
— Не могу!
— Можешь! — жестко произнес Вовка. — Можешь, я тебе говорю!
— Не могу!
— Сопли подбери! — рявкнул Путилов. — Нож поднял! На раз-два… Понял?
Семка судорожно кивнул, сжимая в потных ладонях деревянную ручку тесака.
— Раз! — отчетливо произнес Вовка. — Два!!!
Вахромеев, зажмурившись, в очередной раз с силой опустил нож, который, перерубив хрупкую птичью шею, глубоко завяз в колоде.
Пацаны радостно загомонили, хлопая Семку по плечам.
— Молодец, Семен! — похвалил мальчишку Петька. — Так и надо! Ты настоящий мужик.
— Я сделал это, пацаны! Сделал… — дрожащим голосом бубнил Вахромеев.
— Молодец, курсант! — произнес Вовка. — Теперь нужно закрепить: еще куру давай! — крикнул Путилов, выдергивая нож из колоды и вкладывая его в ходившие ходуном руки пацана.
Курицу опять распяли на «жертвенном» пне.
— Раз! Два! — вновь скомандовал Вовка, и Семка опять махнул зажатой в руке острой сталью.
— Молоток! — похвалил мальчишку Вовка. — Следующую давай!
На этот раз все прошло без сучка без задоринки — Семка даже зажмуриваться не стал.
— Раз… — только и успел произнести Путилов, как куриная голова была отрублена. — Вот это другое дело! — облегченно выдохнул обергефрайтер. — Давай, пацаны, по очереди. Нам еще их и ощипать надо успеть.
Курсанты быстро выстроились в некоторое подобие очереди и принялись споро отрубать головы птицам. В обморок больше никто не падал, только у некоторых мальчишек нет-нет да и подрагивали руки.
— Во, посмотрите, кто к нам вернулся! — весело воскликнул Петька, заметив появившегося в дверном проеме Буханкина.
Выглядел Каравай нелучшим образом: промокшая гимнастерка была испачкана какой-то грязью, бледное лицо заляпано зеленой жижей, в ежике волос застряли сухие прошлогодние листья.
— Красавец, нечего сказать! — развел руками Незнанский.
— Это… хлопцы, а чего приключилось-то? — хлопая ресницами, поинтересовался Буханкин.
— Ты посмотри, Вовка, он еще и спрашивает? — рассерженно зашипел Петька. — Да нам из-за тебя…
— Подожди, Петька, — Путилов дернул друга за рукав, — пока ничего не случилось.
— Ну так случится! Думаешь, что Жердяй это так просто оставит?
— Не гони коней, Петька! А ты, Каравай, совсем ничего не помнишь?
— Ну… так… немного… — начал заикаться Толик, наткнувшись взглядом на пирамидку куриных голов, лежащую подле колоды.
— Братцы, да он крови боится! — закричал Прохор Кузьмин — крепкий и горластый пацан. — Накось, держи! — И он сунул в руки Караваю обезглавленную куриную тушку прямо в лицо.
Буханкин отшатнулся, побледнел еще сильнее, хотя, казалось бы, больше некуда, конвульсивно содрогнулся и сложился пополам. Его вырвало желчью прямо на кучу куриных голов.