Первая любовь Ходжи Насреддина

Оя, я птица!.. Лечу! Ууууу!.. Птица!..

– Ты не птица. Ты жених. Тебе уже шестнадцать лет.

Пришла пора искать тебе жену. Иначе будешь летать каждую ночь!.. Похудеешь. Изведешься. Созрел ты... Вот и летаешь... Вот и плоды сбиваешь, роняешь... вот и сны золотые, айвовые пришли... Не уйдут, не оставят тебя, пока не полюбишь...

Это говорит отец Насреддина Мустаффа-бобо.

Он тоже старый. Он тоже похож на муравьиный китайский карагач с окраины кишлака...

И от его слов Насреддин сразу просыпается и, отлепляясь сладкой сонной молодой ярой слюной от узкой плоской подушки, вскакивает с дряхлого одеяла-курпачи... Глаза туманные дальние пальцами долгими тонкими трет, мучит.

Зябко ему от утреннего острого зыбкого осеннего воздуха. Зябко. Грустно.

Сны айвовые, золотые уходят... уходят. Уходят. Уходят... Ушли...

— Шейха Саади спросили: когда наступает совершеннолетие? Он ответил, что в древних книгах указано на три признака совершеннолетия: во-первых, наступление пятнадцати лет, во-вторых, появление страстных грез по ночам и, в-третьих, появление волос подмышками...

Насреддин щедро покраснел от этих слов Мустаффы-бобо, вздохнул и тихо сказал:

— Шейх прав, и я уже обладатель всех трех признаков...

Но есть еще четвертый признак, ата... Это айвовые сады. Золотые. И в них птица вьется! Липкая птица в липких садах, плодах... Айвовая птица вьется в айвовых садах... Золотая в золотых садах, плодах...

— Золотые сады относятся к страстным грезам, сынок...

Нет таких садов на этой земле... Они там…Высоко...

О них говорит Пророк: верующие же и творящие добро будут поселены в садах райских... Сады Эдема откроют перед ними врата свои. Они прилягут там, отдыхая у источников, и будут требовать себе всякого рода напитков...

— У кого требовать? У слуг? И в раю тоже есть слуги? О Боже, нигде нельзя обойтись без слуг...

— Люди должны помогать друг другу, сынок...

— Оя, дайте мне кислого молока и лепешки с каймаком-сливками...

— Вот видишь, ты просишь мать услужить тебе... Аллах прав, Аллах велик. Его надо любить.

— Я люблю айран. Я поехал за дровами. Дайте мне мешок-канар и топор.

...И осел аль Яхшур у нас старый. Мне жаль его.

У него ноги дрожат от старости, и шерсть на них повылезла, повыпала, поникла, как осенняя прозрачная трава. Лысые ноги...

Я иду рядом с ослом, а не еду верхом на нем. Жалею ближнего. Пусть даже осла... Жалею его лысые сквозящие дрожащие дряхлые ноги.

Скоро и по ним поползут муравьиные дороги — предвестники смерти...

И зачем я все время гляжу на них? Не отрываю от них глаз...

Ведь вокруг расстилается, ликует ясное чистое осеннее птичье утро, а я гляжу на эти старые ослиные ноги.

И глаза у осла текучие, горючие, дремучие, слезные, печальные...

И чего мне эти сквозящие дрожащие ноги и текучие глаза? Чего?..

Кто имеет слишком чувствительную, слишком добрую, чуткую, уязвимую душу, тот долго не живет. Устает. Растрачивается. Исходит. Или становится добычей сильного и злого...

Так говорит мой отец.

Я вспоминаю его слова и стараюсь забыть об ослиных ногах и глазах.

Гляжу в небо. Небо течет, струится. Свежее. Раннее. Осеннее. Опустелое уже. Уже все птицы пролетели. Одинокое небо. Скучное…Холодное небо холодных птиц...

Но!..

…Айвовая золотая немая кочующая птица льнет к ивовым золотым душным душистым живым поздним плодам уже тронутым осенним ночным колким холодом…

Льнет... вьется... бесшумная... жгучая...

Жгучая птица!..

Да!..

МАХМУД ТАЛГАТ-БЕК

...И соколы ловили тех, кого ловили,

и упускали тех, кого упускали...

Усама ибн Мункыз

А в ущелье еще стоит, колышется ранний мягкий туман.

Малая хрустальная река мягко, дремотно, сонно шумит в камнях.

Это ущелье чинар. Сильные вольные деревья стоят посреди реки, среди камней, среди быстрой хлесткой воды.

Они еще зеленые, эти горные чинары, хотя осень уже и сады равнин пожелтели, облетели, обнажились, опустели...

Там, в садах долинных, рыщут зрелые осенние зайцы-толаи и рыжие алаиские лисы... Желтые осенние зайцы и лисы...

А здесь холодная свежая кудрявая тесная зелень речных чинар...

Я люблю это ущелье, я знаю здесь каждый камень, каждое дерево, каждого зверя. Я люблю каждый камень, каждое дерево.

Как живых. Они живые. Сокровенные...

И я знаю, что камни и деревья тоже любят меня... Знают как своего... чуют...

Я хочу после смерти стать камнем или деревом в этом ущелье... Или зверем — но только не хищным... Пусть лучше осенним зайцем, чем лисой...