Первая любовь Ходжи Насреддина

Но царская змеиная голова гибко и зрело качается, ходит, блуждает, витает где-то около лица старика, и он старается увернуться, уйти от меткого смертного змеиного зуба.

— Айя! Айя! Люди! Умираю!.. Дух-албасты убивает, уморяет, удушает меня!.. Помогите!.. Ай!.. Дух пожирает меня!..

Насреддин догоняет вопящего смертного старика.

— Шшшшш!.. Змея... родная моя!.. Ну!.. Гляди на меня!.. Узнаешь?.. Я Насреддин!.. Ну!.. Иди сюда! — Насреддин мгновенно и ловко машет, водит рукой перед змеиной головой. Манит ее. Отвлекает от старика померкшего.

Голова кобры теперь уже маячит, вьется, носится около его лица. Молниеносная голова. Голова смерти...

Вот она... Жаркая... Слепая!..

Но рука Насреддина быстрее... Вот она цепко и жестко хватает, перехватывает кобру около самой головы...

Потом обе руки Насреддина обнимают, сжимают змею у основания головы... Душно змее... Голова ее засыпает… Вянет... Раздутая, пышная, вольная, налитая, опадает она... Ее тугая шелестящая кожа шершавая, как у той ночной золотой айвы...

Насреддин распутывает, освобождает ногу старика... Долго...

Змея бьет его хвостом по лицу... Вьется!.. Тугая. Хлесткая. Ярая. Крутая. Спелая...

Но голова томительно, погибельно, блаженно засы¬пает в сильных руках Насреддина...

Насреддин оттаскивает змею от старика.

– Не бойтесь, домулло... Видимо, она приняла вас за сук дерева... Иначе бы она просто укусила, познала вас...

— Да, я уже стар... Я похож на высохший сук... Теперь убей ее! Удуши!..— хрипит старик.— Она дух-албасты! Она давно охотится за мной...

— Нет, домулло... Албасты — это карлица с золоты¬ми волосами...

Она живет в пустынных городах, засыпанных, объятых сонными песками... В заброшенных кибитках и мазарах...

А это кобра... Простая змея... Царская!.. Я люблю ее... Она добрая!..

— Убей ее! Я приказываю! Я повелеваю!

— Нельзя!

— Почему?

— Ведь это мы пришли в ее жилище — и мы же хотим ее убить. Разве это справедливо?.. Если бы она заползла в наш дом — тогда мы должны были ее убить, но здесь ее дом, ее ущелье. А мы пришельцы... Мы ее гости... Разве гость должен убивать хозяина?..

Насреддин отбежал в сторону, положил змею на песок и отошел.

Кобра стала оживать... Голова стала шевелиться, восставать, возноситься... Потом змея бесшумно канула, пропала в камнях. Ушла... Легкий летучий нежный прекрасный след остался на песке...

— Ты неглупый отрок. Откуда ты? Кто? Как оказался в моих владениях?

— Я Насреддин из кишлака Старая Чинара, сын гончара Мустаффы-ата...

— А меня ты узнал?..

Конечно, я сразу узнал его, Махмуда Талгат-бека. Ему принадлежит половина нашей области-вилайята...

И это ущелье, моя гахвара, моя колыбель, моя люлька...

И форели тоже принадлежат ему... И кобра... И чина¬ры...

А у меня только старый осел аль Яхшур... Почему?..

— Когда вы бежали и кричали, я не узнал вас, домулло... Но теперь я вижу, что это вы, достопочтенный наш Талгат-бек...

— У тебя злой язык... Как зуб кобры... Ты спас меня от кобры, а теперь кусаешь сам?.. Но я прощаю тебя. Ты уберег меня от смерти, от албасты... Мы загнали в тугаи туранского тигра, но он переплыл реку, как рыба, и ушел в комариные камыши, а я заблудился, и моя охота рыщет, ищет меня...

Слышишь лай собак и треск барабанов?..

И тут я услышал частый глухой тревожный бой охотничьих барабанов и лай низких степных волчьих собак, а потом из кустов джиды выехала на локайских сметливых, не знающих усталости, злых, хищных лошадях бекская тигровая охота во главе со свирепым атабеком Кара-Бутоном...

Лисьи желтые роящиеся глаза атабека скользнули по мне... Точно две монгольские соколиные стрелы просвистели... Певучие... Зябкие!..

Сказано у Усамы ибн Мункыза: И соколы ловили тех, кого ловили, и упускали тех, кого упускали...

И упустили меня глаза Кара-Бутона.

Пока...

И охота была неудачной, напрасной.

Барабаны напрасно били, будили ущелье невинное, раннее нетронутое...

И кони локайские напрасно скакали, искали, чуяли, пеной гонной исходили, истекали...

И собаки степные низкие волчьи напрасно ноздрями рылись, стлались, витали...

И смертельное копье-батик в руке Кара-Бутона напрасно пролежало, взывало, ожидало...

И не летало, не летало, не летало!..

Не впадало в тварь, во зверя отходящего, кровоточащего?..

И не впадало!.. И... напрасное!

...А тигр, тигр ушел, уплыл по реке рыбой в камыши благодатные!.. В хранящие!.. Ушел, ушел рыбой!.. Слава Аллаху!..

И Насреддин улыбался...

Тогда Талгат-бек увидел эту улыбку, и понял ее, и сказал, закричал:

– Охота неудачная, некровавая!..

Я буду менять коней локайских на густых знойных хафаджийских скакунов пустынь! На караширских терпких коней, поедающих мясо и нападающих на волков!..

Я буду менять степных глухих псов на пастушьих чутких волкодавов!..

Я буду менять хорезмские глухие барабаны на оглушающие турецкие!..