Первая мировая война в 211 эпизодах

Рафаэль де Ногалес просто не знал, куда ему податься. Возвращаться домой он не хотел. Но не мог он “и ничего не делать, ведь это означало бы гибель если не от голода, то уж точно от тоски”. Случайная встреча с турецким послом в Софии решила дело: де Ногалес завербовался в армию противника. В начале января он записался на службу в турецкой армии, а спустя три недели покинул Константинополь [76] и отправился на фронт на Кавказ.

Оставив позади белые горы, они скачут мимо маленьких фортов, составляющих внешнюю часть крепости. Над ними серое небо, оно накрыло “эту Богом забытую землю словно свинцовой крышкой”. То там, то сям они видят только что вырытые окопы, — а может, это братские могилы? Ему попадаются окоченелые трупы. Он видит, как их грызут собаки. (Позже они узнают об эпидемии тифа.) Наконец они вступают в Эрзурум. Город имеет непритязательный вид: узкие улочки, заваленные снегом. Но, несмотря на мороз, в Эрзуруме кипит жизнь: на базаре рядами сидят купцы в шубах, скрестив ноги, и курят “свой вечный кальян”; в гарнизоне непрерывное движение: воинские части, посыльные, караваны с грузом оружия. Здесь расположена штаб-квартира Третьей армии или того, что от нее осталось.

76

Даже турки в это время называли город именно так — Konstantiniye.

После обеда де Ногалес прибывает к коменданту крепости, полковнику.

Военные действия приостановлены из-за мороза и глубокого снега. Никто не осмелится затеять еще одну зимнюю кампанию после катастрофы начала года, когда 150 тысяч солдат отправились в поход и только 18 тысяч вернулись обратно. Даже русские, гордые такой великой и неожиданной победой, заняли выжидательные позиции в неприступных горах прямо напротив города Кёпрюкёй.

Время от времени слышится далекий гул русской артиллерии. Этот гул эхом отдается между гор, и сверху, с Арарата, иногда сходят лавины: “Гигантские белые ледяные массы ползут вниз и падают с гребня на гребень, со скалы на скалу, пока с неимоверным грохотом не обрушиваются на тихие берега Аракса”.

42.

Четверг, 18 марта 1915 года

Пал Келемен оглядывается в пустом школьном классе в Карпатах

Рана, полученная той ночью в ущелье, оказалась пустяковой. И теперь он снова на фронте, после того как подлечился в госпитале в Будапеште и прошел реабилитацию, занимаясь закупкой лошадей для армии [77] в венгерском приграничном городе Маргита, где, кстати, успел закрутить роман с девушкой из буржуазной семьи, строгих правил, потрясающе стройной и высокой, — впрочем, роман так ничем и не увенчался.

77

Конский ремонт — так назывались лошади, которыми заменяли раненых или убитых животных.

Блуждания по карпатским ущельям и перевалам утомляли монотонностью и отсутствием конкретных результатов. За последние месяцы обе стороны отвоевали себе какие-то кусочки территорий, то там, то сям, потеряв при этом гигантское количество людей, в первую очередь из-за морозов, болезней и нехватки еды [78] . Келемен и сам ощущал запах, разносившийся окрест: старые трупы оттаивают на весеннем солнышке, а к ним прибавляются все новые и новые. Мало кто говорил теперь о скором окончании войны.

78

С начала года австро-венгерская армия потеряла около 800 тысяч человек убитыми и ранеными, но прежде всего скончавшимися от болезней и обморожения. Эти цифры стали известны только после 1918 года. Все государства засекречивают свои потери. Предание гласности количества жертв считается чуть ли не государственной изменой.

Воинская часть Келемена находится сейчас за линией фронта и выполняет в основном полицейские функции, охраняя длинные, извивающиеся колонны обозов с пропитанием, которые постоянно ползут по этим слякотным дорогам. Это было легким занятием. И безопасным. Он вовсе не рвался на передовую. Со своими гусарами он часто останавливался на постой в пустых школах венгерских деревень. Так было и сегодня. Пал Келемен записывает в своем дневнике:

В разрушенных школьных классах, заваленных соломой и превращенных в грязные стойла, парты стоят как испуганное стадо животных, рассеянных, загнанных, разбредшихся кто куда, а чернильницы напоминают оторванные от одежды пуговицы и лежат будто мусор по углам и оконным нишам.

На стене висит текст национального гимна с музыкой, карта Европы. Черная доска опрокинута на учительскую кафедру. На книжной полке собраны тетрадки, хрестоматии, карандаши и мел. Все это мелочи, но весьма красноречивые, по крайней мере для меня, часами вдыхавшего одну лишь мерзость. Когда в этих школьных книжках я прочитал простые слова — земля, вода, воздух, Венгрия, имя прилагательное, имя существительное, Бог, — я обрел подобие душевного равновесия, без которого так долго носился по волнам, словно пиратский корабль, без руля и ветрил.

43.

Суббота, 3 апреля 1915 года

Харви Кушинг составляет список интересных случаев в парижском военном госпитале

Серое, черное, красное. Эти три цвета все время бросались ему в глаза, когда он вместе с другими два дня назад ехал в автобусе от Орлеанского вокзала, через реку, мимо площади Согласия, и далее прямиком в госпиталь в Нёйи. С жадным любопытством взирал он на улицы города. Весь военный транспорт был серого цвета: штабные автомобили, санитарные машины, броневики. В черное облачились все, кто носил траур: “Похоже, каждый, кто не в военной форме, одет в черное”. Красного цвета были брюки военных, кресты санитарных машин и госпиталей. Его зовут Харви Кушинг, он американец, врач из Бостона, приехал во Францию изучать военно-полевую хирургию. Через пару дней ему исполнится 46 лет.

В это день Кушинг находится в Лицее Пастера в Париже, или, как это теперь называлось, — Американский госпиталь ( Ambulance Americaine) [79] . Это частный военный госпиталь, открытый в начале войны предприимчивыми американцами, живущими в Париже, и финансируемый из разных источников. Работали здесь в основном американцы с медицинских факультетов различных университетов, добровольцы, проходившие трехмесячную службу. Некоторые приезжали из праздного любопытства, другие, как Кушинг, преследовали профессиональные цели. Ведь здесь можно увидеть ранения, которых никогда не встретишь в нейтральных и далеких от мировой политики США. Поскольку Харви Кушинг был нейрохирургом, и к тому же очень искусным [80] , он конечно же надеялся многому поучиться в воюющей Франции. Собственно говоря, он еще не определил своего отношения к войне. Как умный и образованный человек, он с долей иронии воспринимал многочисленные красочные, изобилующие деталями, страшные истории о том, что немцы сделали и продолжают делать. Он считал, что видит насквозь весь этот лживый пафос. Харви Кушинг светловолосый, худощавый, невысокий. Взгляд пристальный, глаза прищурены, губы сжаты. Он производил впечатление человека, привыкшего добиваться своего.

79

Словом “ambulance”французы называли в то время военный госпиталь.

80

Кушинг учился в Йельском и Гарвардском университетах и уже в те времена пользовался авторитетом в профессиональных кругах. Как настоящий вундеркинд, он всего лишь в 32-летнем возрасте стал профессором хирургии в Университете Джона Хопкинса. Он — один из ведущих в мире специалистов по головному мозгу.

Вчера, в Страстную пятницу, прошел его первый рабочий день в госпитале. Кушинг уже начал представлять себе, к чему сведется его работа. Он видел раненых, это были чаще всего терпеливые, молчаливые люди с рваным, искореженным телом, с инфицированными ранами, которые нужно было долго лечить. Из их ран извлекали не только пули и осколки гранат, но и еще то, что на профессиональном языке называлось побочными снарядами: куски одежды, камни, деревяшки, гильзы, остатки снаряжения, фрагменты тел других людей. Он уже понял, в чем заключаются самые серьезные проблемы. Во-первых, множество солдат с больными, синими, отмороженными и почти не действующими ногами вследствие того, что они день и ночь стояли в ледяной слякотной воде (термина “окопные ноги” еще не существовало). Во-вторых, много симулянтов и тех, кто из стыда или тщеславия утрирует свои проблемы. Наконец, есть “сувенирная хирургия”, когда проводится довольно рискованная операция, хотя на самом деле снаряд мог бы и остаться в теле раненого, и после такой операции пациент гордо показывает всем извлеченную из него пулю или осколок гранаты, словно боевой трофей. Кушинг качает головой.

Сегодня канун Пасхи. Холодная, но ясная весенняя погода сменилась дождем.

С утра Кушинг обходит полупустые палаты и составляет список наиболее интересных с точки зрения неврологии случаев. Раненых с тяжелыми черепно-мозговыми травмами совсем немного, и поэтому он фиксирует различные типы поражений нервной системы. Раненые поступают почти исключительно из юго-восточных частей фронта. Большинство из них французы, есть также черные солдаты из колоний [81] и несколько англичан. (Последние, как правило, отправлялись в больницы ближе к Ла-Маншу или домой.) Постепенно список был составлен. В нем было записано следующее:

81

Ему рассказывали, что немцы не берут чернокожих в плен, но он сомневался в истинности этого утверждения.

Одиннадцать случаев поражения нервов верхних конечностей, начиная от ран брахиального плексуса до мелких повреждений руки; пять из них — паралич спинных мускулов со сложными переломами.

Два случая болезненных поражений нервов бедра; Тауэр прооперировал со спайкой.

Три случая лицевого паралича. У одного пациента в щеке застрял ип morceau d’obus [82] размером с ладонь, на который он с гордостью всем указывал, — осколок гранаты как-никак!

У пациента, простреленного в открытый рот, — цервикальный паралич симпатической нервной системы.

Два пациента с переломом позвоночника — один умирает, второй восстанавливается.

Балка, подпиравшая убежище, упала на него, когда приземлившийся рядом снаряд взорвался в окопе, где как раз находился этот солдат.

Одна действительно серьезная черепно-мозговая травма: некто по имени Жан Понисинь, раненный пять дней назад в Вогезах и зачем-то привезенный на санитарной машине именно к нам.

82

Осколок гранаты или, точнее, кусок гранаты ( фр.).

За обедом один санитар рассказал Кушингу, как он на днях видел безногого ветерана войны 1870–1871 годов и как тот, пошатываясь, вытянулся на своих костылях, отдавая честь солдату лет на 45 моложе его, жертве нынешней войны, тоже оставшемуся без ног. После обеда Кушинг посетил отделение челюстно-лицевой хирургии, его очень заинтересовали новые эффективные методы лечения. “Уникальная работа — умение вправлять зубы и челюсть бедняге, у которого отстрелена большая часть лица”.

44.