Первая мировая война

Волнения в войсках происходили и в других частях по обе стороны фронта. Один итальянский офицер написал с Австро-итальянского фронта: «Меня очень тревожат вражеские элементы, проникающие в войска». Людендорфа тоже достаточно сильно беспокоило распространение политической пропаганды среди передовых частей немецких войск. Он распорядился внимательно просматривать все письма, приходящие солдатам на фронт.

Однако главную опасность для боеспособности союзников и реализации планов, основанных на завоеваниях, представляла обстановка в России. 16 июля в Петрограде вспыхнуло инициированное Львом Троцким народное восстание с требованием немедленного прекращения войны. К протесту присоединилось 6000 моряков Кронштадтской военно-морской базы. Троцкий полагал, что это может стать началом революции, но Ленин, восстанавливающий силы после переутомления, посчитал восстание преждевременным. Волнения продолжались три дня. 18 июля отряд юнкеров и солдат, верных Временному правительству и выступавших за продолжение войны, ворвался в помещение большевистской газеты «Правда» и разнес его на куски. Ленин, опасаясь ареста и даже убийства, решил скрыться.

Военные успехи русских на Восточном фронте подходили к концу. 19 июля генерал Хоффман отдал приказ о контрнаступлении под Злочевом, что привело к прорыву русских оборонительных позиций на фронте шириной 20 километров. Более 6000 русских солдат попало в плен; еще тысячи просто бежали с поля боя. Когда весть об этом достигла Петрограда, премьер-министр князь Львов подал в отставку. Его место занял Керенский. В тот же день сдались последние пятьсот кронштадтских мятежников, но на фронте русское наступление превратилось в отступление, почти бегство. Десятки тысяч русских солдат просто бросали оружие и бежали из зоны боевых действий. Сотни офицеров были убиты. На Восточном фронте близ Бучача находились два подразделения бронеавтомобилей – британское и бельгийское. Их офицеры уговаривали русских дезертиров вернуться на фронт, но тщетно.

Австро-германские войска начали продвижение к российской границе. 21 июля близ Тарнополя отряд бронеавтомобилей британской морской пехоты принял участие в боевых действиях на стороне русских. 23 июля российские войска оставили два города – Галич и Станислау [193] , через два дня – Тарнополь. Кайзер лично прибыл наблюдать за наступлением австрийцев. 28 июля австрийская армия, перед которой была не организованная оборона, а 40 000 русских дезертиров, бегущих на восток, вышла к российской границе в районе Гусятина. На смену генералу Брусилову, назначенному Керенским главнокомандующим российскими армиями, пришел генерал Корнилов, который своим первым приказом осудил измену «некоторых частей».

193

В Польше между двумя мировыми войнами – Галич и Станиславов. Ныне в Украине (Станиславов в 1962 г. переименован в Ивано-Франковск). Авт.

Одним из возможных способов помочь русским могло стать наступление британцев на Западном фронте, которое отвлекло бы немецкие войска и пушки с востока. Хейг был уверен, что британская армия способна летом прорвать оборонительные порядки немцев, не дожидаясь прибытия значительного числа американских войск. Генерал Першинг ясно дал понять, что не намерен бросать свои войска в бой до лета 1918 г., когда в его распоряжении окажется миллион боеспособных солдат. Однако Военное министерство в Вашингтоне полагало, что сможет предоставить вдвое меньше людей. 20 июля Хейг впервые встретился с Першингом, после чего записал в дневнике: «Он начинает понимать, что на французов положиться нельзя».

Генерал Смэтс, приободренный своим медленным, но успешным наступлением на немецкие войска в Восточной Африке, доказывал в Военном кабинете в Лондоне, что моральный долг Британии – провести в этом году наступление на Западном фронте. Черчилль, вернувшийся в правительство в качестве министра вооружений, но не входивший в состав Военного кабинета, призывал Ллойд Джорджа «ограничить последствия» любого возобновления наступательных действий на Западном фронте. «Наши армии равны, – говорил Черчилль премьер-министру. – Возможно даже, что немцы сильнее. У них больше резервов и достаточно снаряжения. Бесконечные полосы оборонительных сооружений, различные способы их затопления, огромные сложности из-за естественного рельефа местности представляют непреодолимые препятствия».

26 июля Черчилль говорил военному министру лорду Милнеру, что американцы в конце концов сосредоточат достаточное количество людских ресурсов во Франции для того, чтобы склонить чашу весов на сторону союзников, а до тех пор наступательные действия следует отложить или, по крайней мере, существенно ограничить. Главной задачей Британии должно стать производство вооружения, танков и самолетов, которые понадобятся американским частям, а также обеспечение морских перевозок сырья и военнослужащих.

Таков был долгосрочный план на 1918-й и даже 1919 г., позволявший избежать повторения гигантских людских потерь на Сомме и новых неудач. Однако Хейг был уверен, что осенью 1917 г. сможет добиться при Ипре того, что оказалось невозможным на Сомме годом ранее: прорвать всю линию обороны немцев и развить наступление, заставив противника отступить в глубь территории Бельгии минимум на 40 километров, не дожидаясь появления на фронте потенциально огромной американской армии. Под командованием Хейга в этот момент находилось более двух миллионов человек. Предупреждение Черчилля было проигнорировано.

Немцы неоднократно применяли на Западном фронте горчичный газ и после 12 июля. Британская медицинская служба работала в полную силу, но уровень смертности оставался высоким. Майор Д. У. Макни, начальник передвижной лаборатории, записал типичный случай: «Подвергся воздействию горчичного газа утром 28 июля 1917 г., доставлен на эвакуационный пункт вечером 29 июля с тяжелым конъюнктивитом и поверхностными ожогами лица, шеи и мошонки. Постепенно развились респираторные симптомы. Приблизительно через сто часов после воздействия газа наступила смерть». За шесть недель после 12 июля из-за воздействия горчичного газа выбыло из строя 19 000 британских солдат, многие из них ослепли, 649 скончалось через 7–10 дней после атаки.

Среди британских офицеров, участвовавших тем летом в боевых действиях, был Зигфрид Сассун. Раненного в шею, его везли в эвакогоспиталь на одном из поездов, которые сновали вдоль и поперек французской глубинки. В вагонах находилось 500 человек. «Мои воспоминания об этом поезде странные и довольно страшные, – позже написал он. – Он вез людей, в чьем сознании до сих пор очень живо и ярко стояли кошмары, от которых они спаслись. У многих из нас одежда и обувь была в спекшейся фронтовой грязи, у каждого перебинтованного имелся свой боевой опыт. Хотя многие рассказывали об этом легко и даже с юмором, в атмосфере поезда ощущалось скопление чудовищности происходившего. Я стал случайным свидетелем разговора нескольких легкораненых офицеров, которые с возбуждением вспоминали свои приключения в Ванкуре, где они в темноте попали под бомбежку. Их невнятные голоса сливались со стуком колес и тряской вагонов, кативших – так безопасно и успокаивающе – в окружающем мраке. Линия фронта осталась позади, но еще не отпускала наши души, хотя тяжелая реальность и убывала с каждой милей».

Сассун был отправлен в Лондон. На станции Чаринг-Кросс «некая женщина вручила мне букет цветов и листовку от лондонского епископа, который искренне советовал мне вести праведный образ жизни и ходить к причастию». Затем его носилки «засунули в карету скорой помощи», которая отвезла его в военный госпиталь. Сассун, уже награжденный Военным крестом, был настолько тяжело ранен, что мог остаться проходить военную службу в метрополии. Однако он решил, что лучше, чем молчать и воспользоваться комфортом службы в тылу, отказаться вообще от службы в армии и выступить против того, что он теперь считал преступной войной.

В письме, которое в июле было опубликовано в газетах, Сассун написал, что «война, на которую я пошел как на войну оборонительную и освободительную, превратилась в войну агрессивную и завоевательную». Он писал далее: «Я видел и сам испытал страдания солдат, и я больше не могу принимать участие в продлении этих страданий ради целей, которые считаю порочными и несправедливыми. Я выступаю не против ведения войны, а против политических ошибок и лицемерия, ради которых приносятся в жертву солдаты. От имени тех, кто страдает сейчас, я выступаю против лжи, которую им подсовывают. Я также уверен, что могу помочь сломить бездушную самоуспокоенность, с которой большинство тех, кто живет здесь, относятся к продолжению мучений, которых они не испытывают и которых у них не хватает воображения осознать».