Первая мировая война

«Президент помолчал некоторое время, – записал сын Ридинга. – Затем сказал, что по конституции он имеет право принимать решения без консультаций с членами своего кабинета и что он готов отдать соответствующие распоряжения. Этим было все сказано». Сын посла далее отметил: «В эти считаные минуты и при почти лаконичном общении чаша весов наконец-то склонилась в нашу сторону». Вильсон проводил Ридинга до двери. Прощаясь, он положил руку ему на плечо и сказал: «Господин посол, я сделаю все возможное!»

24 марта немцы форсировали Сомму. Теперь возникла опасность, что они могут вбить клин между позициями французской и британской армий. В Верховном командовании союзников возникла критическая ситуация. Хейг требовал от Петена направить дополнительные французские части в поддержку британцев, Петен отказывался, опасаясь, что немцы могут предпринять локальное наступление на позиции французов в Шампани. Пока шла острая дискуссия, сражения не затихали. Среди британцев, погибших в этот день, был лейтенант Р. Б. Марриот-Уотсон, которому принадлежит короткое стихотворение «Кисмет» (Kismet) [222] :

222

Рок, судьба (араб.).

На Западе огни мерцают, как опал.(Все было предначертано судьбою.)Со мною рядом часовой упал,Убитый в сердце пулей роковою.Да, от судьбы не скрыться никому,Мы все там будем рано или поздно.Предсмертный крик прорезывает тьму,Когда душа навек уходит к звездам.

25 марта немцам удалось пробить брешь между французскими и британскими частями, захватив города Бапом и Нуайон. 45 000 французских и британских солдат попали в плен. Под угрозой прорыва оказалась линия обороны британцев восточнее Амьена. Для ее укрепления был направлен специальный отряд численностью 3000 человек. В него вошли пятьсот инженеров-путейцев из Соединенных Штатов, брошенных в бой в самый опасный момент. Военный кабинет в Лондоне обсуждал возможность отхода британских войск на побережье Ла-Манша. «Совершенно ясно, что боши намерены взять Амьен, – записал 26 марта в дневнике генерал Роулинсон. – И если им это удастся, они отрежут британскую армию от портов Руана и Гавра, а также отделят нас от французской армии. В крайнем случае без Булони и Кале мы можем обойтись».

Но Роулинсон не терял надежды. «Мы будем сражаться с переменным успехом, – написал он, – и даже в самом тяжелом положении, уверен, способны проявить себя с лучшей стороны. Резервы бошей не безграничны». Сопротивление 5-й армии, даже отступающей в крайне неблагоприятных обстоятельствах, доказывало, что немецкая армия начинает испытывать затруднения. 26 марта по дороге в Перонну генерал Гоф повстречал раненого британского генерала, чья дивизия понесла огромные потери и, по словам Гофа, сократилась до «малочисленного и крайне измученного отряда». Генерал сказал ему: «Зато мы выигрываем войну!» Он имел в виду, что немцы, в начале наступления вчетверо превосходившие противника в живой силе, стали терять уверенность, встречая отчаянное сопротивление, особенно со стороны британцев, которые бросались в контратаки, когда уже все, казалось, было потеряно. Один британский капитан повел за собой в атаку два десятка солдат, распевая национальный гимн, чтобы укрепить расшатанные нервы. Дойдя до передней линии немецких окопов, они увидели, что солдаты противника подняли руки вверх, сдаваясь в плен. Другой офицер, бригадный генерал Джексон, повел свою потерявшую десятую часть личного состава бригаду на противника, дуя в охотничий рог. Немецкие солдаты отступили.

В этот же день, 26 марта, на экстренном совещании генералов и политиков в Дуллане командующим всеми войсками союзников был назначен генерал Фош. Первым приказом он распорядился выдвинуть французскую армию, удерживающую линию фронта у Сен-Миеля, ближе к Амьену. Когда Петен выразил сомнение в возможности удержать линию фронта перед городом и предложил вместо этого создать новую линию обороны на 30 километров за ним, Фош резко пресек его пессимизм: «Мы должны сражаться перед Амьеном. Мы должны стоять там, где стоим сейчас. Поскольку мы не смогли остановить немцев на Сомме, теперь нельзя уступать ни сантиметра!»

Однако немецкая армия не только заставила французов отойти за Эну при Суассоне, но и к востоку от Шато-Тьери оттеснила их дальше, к Марне. Казалось, повторяется 1914 г. 27 марта французы покинули Мондидье. До Парижа оставалось 80 километров. Однако в этот же день при Нуайоне французам удалось остановить наступление немцев, а британцы на Сомме захватили 800 пленных. 15-километровый разрыв между британцами и французами сохранялся, но Фош делал все возможное, чтобы закрыть его, заявив в своем неподражаемом стиле: «Больше ни шагу назад!»

Пока 5-я армия занимала новые позиции, ее командующий, генерал Гоф, был отстранен от должности. Это произошло неожиданно, 28 марта, через семь дней после начала немецкого наступления. На следующий день он покинул расположение фронта. В течение двух недель Ллойд Джордж в палате общин постарался извлечь максимум из неудач Гофа и его армии. Публика вполне удовлетворилась мыслью о том, что причиной отступления стали некомпетентный генерал и плохо подготовленные войска. О характере немецкого натиска, ожесточенности британского сопротивления и нехватке солдат предпочли умолчать. Через десять лет, вспоминая эти критические две недели, лорд Биркенхед в книге The Turning Points of History так написал о Гофе: «Однако он с безрассудной смелостью и стойкостью продолжал сдерживать и глушить вражеское наступление, и после первых кошмарных двух недель оказалось, что фронт устоял, а последний бросок Людендорфа явно провалился. Амьен был спасен; спасен был Париж, спасены порты Ла-Манша, спасена Франция, спасена Англия».

30 марта успешное контрнаступление британских, австралийских и канадских войск, в ходе которого была захвачена большая часть Морёйского леса, обозначило поворот ситуации в пользу союзников. Немцы были всего в 18 километрах от Амьена, но взять город им так и не удалось. В некоторых местах они продвинулись более чем на 60 километров, вернули все, завоеванное союзниками в ходе битвы на Сомме, захватили 90 000 пленных и 1300 артиллерийских орудий. Но движущая сила их наступления иссякла, к тому же они тоже понесли большие потери. Среди немецких летчиков, погибших над полем боя, был и младший пасынок Людендорфа. Каждая из сторон прилагала все силы для продолжения битвы. Черчилль, который отправился на фронт со специальной миссией, чтобы узнать из первых рук, способны ли союзники устоять, был поражен решительностью Фоша и мужеством Клемансо. Дух и энергия Клемансо «неукротимы», телеграфировал он Ллойд Джорджу.

Всем наблюдателям было ясно, что победа немцев на Западном фронте будет означать конец для союзников. «Каждый человек имеет значение», – заявил Ллойд Джордж 31 марта, выступая перед представителями британских доминионов, многие из которых направили свои войска в гущу сражений. Во Франции врачам и медсестрам каждый месяц удавалось поставить на ноги до 60 000 раненых, которые возвращались на фронт. За две недели из Британии во Францию прибыло более 100 000 новобранцев, многие из которых были не нюхавшими пороху 18-летними и 19-летними юнцами. В течение месяца из Соединенных Штатов во Францию в ответ на просьбу Ллойд Джорджа поступило еще 120 000 военнослужащих. Среди кораблей, переоборудованных в воинские транспорты, был и лайнер «Аквитания», который за шесть трансатлантических переходов доставил во Францию 90 000 человек. Но подкрепление на Западном фронте появлялось не только у союзников. В течение апреля немцы перебросили с востока на запад восемь дивизий.

1 апреля, пасхальный понедельник, стал двенадцатым днем непрерывных боев. Британские войска продолжили наступление, вернули лес Райфл и захватили сотню немецких пленных. Среди погибших в тот день британцев оказался поэт и художник Исаак Розенберг. Ему было 28 лет. На Западном фронте он сражался с 1916 г. В одном из окопных стихотворений он писал:

Среди горы камней пробилась травка.Под вывеской обугленной – тела.Щебечут птицы, воспаряет дух.Вот наша жизнь во Франции сегодня.

Во всех армиях хорошо понимали ценность для фронтовиков переписки с родными и близкими, поэтому 2 апреля, на следующий день после гибели Розенберга, его письмо, написанное три дня назад, нашло свой путь в армейскую почтовую службу, где его проштемпелевали и отправили в Лондон. «Мы снова в траншеях, – писал он другу, – очень хочется спать, но появилась возможность ответить на твое письмо, что я и делаю, пока могу. Очень повезло, что в сумке завалялся огарок свечки, который и подтолкнул меня в этом мраке к эпистолярному жанру. Свет определит пространность моего письма».