Первая мировая война

2 апреля, в результате обращения Ллойд Джорджа к президенту Вильсону и второго обращения Клемансо, сделанного после того, как Черчилль заручился поддержкой французского лидера, генерал Першинг наконец согласился не ждать, когда численность американцев в Европе возрастет настолько, чтобы сформировать самостоятельные армии, и американские военные небольшими подразделениями начали вливаться в состав французских и британских частей. Решение способствовало подъему морального духа союзников, хотя оно и означало, что основная масса американского контингента, который должен был возрастать ежемесячно на 120 000 человек, не будет принимать участия в боевых действиях. Это ставило союзников в невыгодное положение. В этот день Черчилль, все еще находившийся во Франции, сообщил телеграммой Ллойд Джорджу мнение французских политиков и генералов, с которыми он консультировался. «Здесь все уверены, – написал он, – что немцы намерены решить исход этой войны в течение лета, и в данный момент у них больше ресурсов, чем у нас».

4 апреля немцы возобновили наступление у Виллер-Бретоннё. Ему предшествовала артиллерийская подготовка, в которой было задействовано 1200 орудий. Пятнадцати германским дивизиям противостояли семь дивизий союзников. Поначалу среди обороняющихся возникла паника. Затем британские и австралийские части остановили наступление врага, а пять французских дивизий в секторе Кастель – Кантиньи даже перешли в наступление. На следующий день, 5 апреля, Людендорф отдал приказ остановить наступление на Сомме. Он решил «окончательно отказаться от атаки на Амьен», отметив позже в мемуарах, что «сопротивление противника превосходит наши силы». Принц Рупрехт Баварский позже записал: «Заключительный результат дня – неприятный факт, что наше наступление полностью прекращено, и его продолжение без тщательной подготовки успеха не обещает».

Несмотря на неудачу на Сомме, немцы везде сохраняли значительные силы, способные вести борьбу. Через три дня после остановки наступления на Сомме немцы, развивая долгосрочные планы, начали подготовку к новому наступлению на севере британского фронта напротив Армантьера, на реке Лис. Для этого планировалось использовать 40 000 химических снарядов. Целью немцев было форсирование Лиса, овладение южным сектором Ипрской дуги и выход к побережью между Кале и Дюнкерком.

Вернувшись из Лондона, Черчилль размышлял о неизбежности перехвата немцами военной инициативы как о прямом результате окончания войны на Восточном фронте. В секретной записке, представленной в Военный кабинет 7 апреля, он предложил способ уговорить Россию возобновить войну. В Россию следует отправить авторитетного представителя союзников, возможно бывшего президента США Теодора Рузвельта, чтобы он разработал с большевиками план повторного открытия Восточного фронта. Предложив большевикам «обеспечить необратимость результатов революции», союзники помогут разработать план, по которому Россия сможет избавиться от «жесткого и нарастающего давления» со стороны Германии и возобновить боевые действия. Гражданская война и посягательства Германии на российские территории могут сыграть на руку союзникам. «Никогда нельзя забывать, – пояснял Черчилль, – что Ленин и Троцкий ведут борьбу с петлей на шее. Они уйдут со своих постов только в могилу. Если показать им какой-то реальный шанс консолидации их власти, предложить какого-то рода защиту от вероятности контрреволюции, они не будут людьми, если не ухватятся за него».

Черчилль хотел, чтобы Британия, Франция и Соединенные Штаты предложили оказать большевикам помощь и поддержку. «Инстинкт самосохранения заставит их пойти с нами одной дорогой, если им помочь на нее выбраться». Необходимо «предпринять усилия для воссоздания антигерманской силы на Востоке. Сколь бы безнадежной ни выглядела эта затея, нужно попытаться ее осуществить, и задействовать для этого все силы – американские, японские, румынские, большевистские».

Ничего подобного для повторного открытия Восточного фронта сделано не было. 9 апреля на Западном фронте после артиллерийской подготовки, длившейся четыре с половиной часа, немцы перешли в наступление на реке Лис. 14 немецких дивизий атаковали на фронте шириной 15 километров. Как и на Сомме три недели назад, британцы были вынуждены отступить. Не устояла и португальская дивизия, против которой немцы бросили 4 дивизии, пробившие брешь шириной 5,5 километра в британской линии фронта и захватившие в плен 6000 португальцев. В начале сражения огонь немецкой артиллерии был настолько мощным, что один батальон португальцев отказался выдвигаться в передовые траншеи. Дополнительный хаос внесли 2000 тонн горчичного газа, фосгена и дифенилцианарсина, выброшенных на позиции британских войск. 8000 человек получили травмы, многие потеряли зрение, 30 человек погибли.

Положение Британии стало настолько серьезным, что 9 апреля призыв в армию распространили и на Ирландию. Ранее этой меры избегали, поскольку против нее категорически возражали ирландские националисты. Поэт У. Б. Йейтс написал лорду Холдейну: «Я вчера прочитал в газетах, что во Францию за месяц прибыло более 300 000 американцев, и мне кажется крайне странным, что Англия ради 50 000 ирландских солдат готова вырыть новый ров между нашими странами и залить его кровью». Йейтс сообщил Холдейну, что, по мнению его знакомой, леди Грегори, если на Ирландию распространится общий призыв, «женщины и дети скорее встанут впереди мужчин и пойдут под пули, чем позволят, чтобы их забрали на фронт».

Ирландская независимость не стояла на повестке дня союзников. Однако во вторую неделю апреля в Риме по инициативе и при поддержке союзников состоялся конгресс угнетенных народов, призванный стимулировать угнетенные массы и национальные меньшинства в Германии и Австро-Венгрии отстаивать свое право на создание «полностью независимых национальных государств» после окончания войны. Даже итальянское правительство, испытывавшее тяжелейшее давление из-за боевых действий на Изонцо и в Трентино, признало право южных славян на независимость, несмотря на лелеемые ранее надежды на существенную территориальную экспансию Италии на Далматинском побережье. Представители чехословацкого, южнославянского и польского национальных комитетов сидели в Риме бок о бок с поддерживающими их публицистами и профессорами стран-союзниц и многими итальянскими журналистами, освещавшими это событие. Среди них был и Бенито Муссолини.

Этой весной в Канаде возродились антивоенные настроения, которые в конце 1917 г. привели к тому, что многие мужчины стали отказываться от воинской службы. В Квебеке по закону о воинской повинности на призывные пункты в марте должны были явиться 320 человек, но по крайней мере сто решили этого не делать. К 1 апреля почти все эти «дезертиры» были арестованы, после чего активисты отказа от воинской службы по идейным соображениям разграбили и подожгли здание, в котором находился призывной пункт. Затем открыли огонь по военным, которых направили, чтобы их разогнать. «Банда использовала винтовки, пистолеты и кирпичи, – сообщала газета Times. – Армия сочла необходимым для самозащиты применить пулемет». Погибли четыре гражданских лица. Чтобы разрядить ситуацию, канадское правительство распорядилось временно прекратить аресты уклоняющихся от военной сдужбы.

На Западном фронте ситуация для союзных сил ухудшалась. 10 апреля британцы оставили Месен, который огромной ценой отвоевали девять месяцев назад. Почти все офицеры британских химических рот пострадали от немецких химических снарядов. «Ад продолжается, – записал в этот день в дневнике один из них, Дональд Грентем. – Гунны приближаются к Бетюну. Уничтожают все на своем пути. Царит полный хаос. Все бегут. Беженцы запрудили все дороги. Нам пришлось бросить на складах множество снаряжения».

Шесть дней союзники удерживали оборону за рекой Лис. 11 апреля Хейг издал знаменитый Особый приказ дня, в котором говорилось: «У нас нет иного пути, кроме продолжения борьбы. Каждую позицию необходимо защищать до последнего: никакого отступления. Нас прижали к стенке, но мы верим, что справедливость на нашей стороне, и каждый из нас должен сражаться до конца». По словам Веры Бриттен, чей госпиталь с тяжелоранеными теперь оказался гораздо ближе к линии фронта, «в этот день в госпитале царил боевой дух, и, хотя нам лишь вкратце передали суть обращения Хейга, каждая из нас решила для себя, что, несмотря на вражеские самолеты, носящиеся прямо над головами, и немцев, надвигавшихся на нас от Абвиля, до тех пор, пока раненые остаются в Этапле, никакого «отступления» не будет».

Через несколько дней после приказа Хейга Вера Бриттен возвращалась из спального помещения в госпиталь. Ей пришлось остановиться, чтобы пропустить большую колонну военнослужащих, двигавшихся по главной дороге. «Они быстро шагали в направлении Камье, – позже вспоминала она, – и, хотя вид марширующих солдат был мне слишком знаком, чтобы вызывать любопытство, в их движении ощущалась такая необычная, мощная сила, что я засмотрелась на них с неожиданным интересом. Они выглядели крупнее обычных людей, их стройные, высокие фигуры служили ярким контрастом с низкорослыми армиями бледных новобранцев, к которым мы привыкли. Глядя на их чистые, опрятные мундиры, я сначала подумала, что это офицеры, но все они офицерами явно быть не могли – их было слишком много. Они казались мне «томми», посланными самим небом. Может быть, это какой-то новый полк из наших истощенных доминионов, думала я, наблюдая, как они идут в едином строгом ритме, полные достоинства и спокойного сознания собственной силы. Но я слишком хорошо знала колониальные войска. Эти солдаты были совсем другими, они были уверены в себе по сравнению с агрессивными австралийцами и полны самообладания, в отличие от нервных новозеландцев». Затем она услышала взволнованный крик из группы медсестер, стоявших сзади: «Смотрите! Смотрите! Это же американцы!»

Среди тех, кто сопровождал американских военнослужащих в пути через Атлантику, был исследователь Антарктики сэр Эрнест Шеклтон. В апреле, перебравшись из Нью-Йорка в Ливерпуль, он написал другу: «Конвой состоял из двенадцати кораблей, на них из Штатов прибыло 25 000 солдат. Когда мы вошли в опасную зону, нас встретили семь эсминцев. Это оказалось нелишним, потому что на следующий день нас атаковали две подводные лодки. Но прежде чем они успели выпустить торпеды, один из наших эсминцев сбросил глубинные бомбы. Одна из лодок гуннов взорвалась, а другая скрылась. У нас на борту было 3000 человек».