Первая после бога

– А если поменяться? – глаза за стёклами очков стали совсем щенячьими.

Поменяться – это хорошо. Если переводить с эскулапского на человеческий: «Я тебе мой геморрой – то есть, проблемного пациента – а ты мне свой». Иногда такая взаимовыручка очень помогает. Но дело в том, что меняться некем. Звезда отечественного спорта не ей принадлежит, а Шеллеру, да и рановато его пока в отделение спускать. А мелкий провокатор и так у доктора через сутки окажется. Это врач ещё счастья своего не знает. Что там мафия с полицией! Вот когда от отделения одни руины останутся…

Но радовать человека всегда надо вовремя. А пока ещё рано.

– Простите, но я действительно ничем не могу помочь, – Дира сунула руки в карманы. – Зовите, если что-то изменится. Всегда приду.

Шипение в спину: «Вот уж действительно с…» – не удивило. Ну, С, так С. Кассел не злопамятная, просто хорошей памятью обладает.

Но спокойно ей уйти не дали, следователь в коридоре нагнал – тоже ожидаемо. Полиция у палаты этого аллергика наверняка днюет и ночует, пытаясь нарыть что-нибудь эдакое. Да и инспектора Эйнера Дира приметила, когда на консультацию шла. Он, конечно, пытался выглядеть скромным и неприметным, но ничего у бедного полицейского не получалось.

Уж слишком брутален. Глаза синие, проницательные. Под ними мешки, естественно. Скулы острые, щёки впалые, небритые. Вид хищный. Даже сейчас, когда он в жёлтом халате был, у Кассел руки чесались, так хотелось на него шляпу нацепить – мягкую, с опущенными полями. И сигарету в зубы дать. Вот тогда образ был полностью завершён.

– Доктор Кассел, если не ошибаюсь? – улыбнулся инспектор.

Улыбка у него тоже на отлично: «Я простой, хороший парень. Может, правда, тугодум!».

Дира в ответ кивнула – на то он и полицейский, чтобы не ошибаться. Тем более после четырёх попыток пригласить её поужинать. Правда, в ответ улыбаться не стала, нечего на пятую человека провоцировать.

– Вы вот сейчас из этой палаты вышли? Так у меня к вам вопросик имеется! Ответите на вопросик, на маленький?

Хирург искренне не понимала, почему Эйнер решил, будто ему удаётся походить на эдакого простачка, а местами даже и дурачка. Глаза бы хоть, что ли, прятал. С другой стороны, не ей полицейского учить. Может, с кем-то и срабатывало.

– Можно, – кивнула Кассел, – и даже не маленький. Пациент мне ничего не говорил, передать или принести не просил. Он, вообще, общаться не способен. И вас никто обманывать не собирался. Кома – она и у эльфов кома. Никаких прогнозов я не дам, потому что голова – предмет тёмный, исследованию не подлежащий. Как дева Луна даст, так и будет.

– А откуда вы знаете, что я спросить хотел, милая девушка? – хитровато прищурился следователь.

Ну, просто крестьянин, телушку торгующий! А без шляпы всё равно не то.

– Просто потому, что я в больнице экстренной хирургии больше десяти лет работаю? – хмыкнула Дира, развеселившись на пустом месте. – Ведь как санитаркой сюда устроилась, так никуда и не уходила. И с полицией наобщаться успела.

– А когда санитаркой-то устраивались, украшение уже носили?

Эйнер проворно сцапал Кассел за запястье, задрав рукав. Тонкий медный браслет, исчерченный паутинкой рун, масляно и недовольно блеснул в свете драконовых ламп – под халатом ему нравилось больше.

– Нет, – Дира, не торопясь, высвободила руку, – и вы прекрасно об этом знаете. Следующий маленький вопросик будет о том, в курсе ли моё руководство? В курсе. Прямого запрета на работу врача с ограниченным магическим потенциалом нет. Тех воздействий, которые мне позволены в рамках допуска, для операций хватает.

– Не сердитесь на меня! – опять улыбнулся Эйнер.

По-настоящему улыбнулся, не претворяясь – эдак кривовато, устало. И став раза в три брутальнее. Ему свободного времени побольше, мигом бы личную жизнь устроил. А то вон, рубашка мятая.

– Да я и не сержусь, – заверила его Кассел. – Вы свою работу выполняете, я свою. Главное, что все при деле.

– И сообщать, если что интересное случится, не станете?

– Не стану.

– Ужинать не пойдёте?

– Не пойду, – кивнула Дира.

– А замуж?

– И замуж не пойду, – доктор подцепила сыщика под локоть, ненавязчиво увлекая его к выходу на лестницу. – Вы только представьте, что это за семья будет. Вас сутками нет, меня тоже.

– Э-эх, идеальная семья! – элегически вздохнул Эйнер. – Всю жизнь о такой мечтал. Жена не надоедает, с нотациями не лезет. Каждая встреча, как праздник.

– Так выбирайте, нас тут много, – Кассел приглашающе повела рукой, заодно и дверь на лестничную площадку открыв.

– Как вы больше нет, – заверил её полицейский.

– Это каких?

– А вот чтобы так: раз-два – и пошёл вон. Но ненавязчиво.

– До встречи, господин инспектор, – ненавязчиво помахала ругой доктор, не забыв дверь закрыть.

Правильно, больница, а не проходной двор. Нечего тут посторонним околачиваться.

– Или ты с ним кокетничала, или я ослеп, – заявил Шеллер, выруливая неизвестно откуда – ведь только что не было.

– Рекомендую записаться к окулисту, – доброжелательно посоветовала Дира.

– Ну, если ты советуешь. Пошли, главный всех срочно вызывает.

– Всех – это кого?

– Всех – это всех, кроме дежурных

Плохо. Всех, да ещё посередь дня – это значит ЧП. А что в нём может быть хорошего?

***

То, что там доктор Зубер говорил, Дира практически и не слушала. Её врачебный долг в призывах не нуждался, лишние выходные и премиальные выплаты не интересовали, а решение ехать было принято, как только проблему озвучили. Вот и так случается: чужая беда очень к месту оказывается. Исчезнуть на несколько дней Кассел не мешало, и так уже начальству глаза измозолила. Поэтому патриотические лозунги главного врача больницы она благополучно мимо ушей пропустила.

Хотелось бы ещё не пялиться в президиум, в котором заседало не только всё клиническое начальство, а ещё и большие бонзы из департамента и министерства. Очень хотелось бы. Но не получалось. Не то чтобы многоуважаемый лорд Ван’Риссель выделялся на фоне других чинуш. Нет, выделялся всё же, нечего поклёп возводить: слишком молод, слишком подтянут, слишком лощён. Не заметить такого непросто. Но и не звезда, чтобы таращиться, не отрываясь.

Если, конечно, он не твой бывший-настоящий супруг, совсем недавно помянутый. Видимо, всё-таки не всех стоит вслух вспоминать. И, как назло, он Кассел тоже заметил, даже чуть кивнул, мол: вижу. А, значит, без общения смыться не удастся. Ну и сама виновата, нечего пялиться было.

Ни сейчас, ни одиннадцать лет назад. Тем более что уже тогда мнила себя практически готовым врачом, взрослой и циничной женщиной. Да не какой-нибудь, а бунтаркой, смело идущей против мнения света. А вот без банальщины не обошлась, по полной программе прогулялась. Ах, встреча на балу! Ой, вальс, голову кружащий! «Как сияют ваши глаза…» – «Замолчите, нас могут услышать!» – «Этот румянец невероятно украшает ваше прелестное личико!». Всё, несите нюхательные соли.

Потом, понятно, конные прогулки, пикники, литературные вечера, ещё какая-то бредятина. Ну и апофеозом – свадьба! Такая, какой ей быть положено: с белым платьем, оповещением в газете, приёмом на пару сотен гостей – скромненько, исключительно свои – путешествием и медовым месяцем. Мечты о бунтарстве, самостоятельности, взрослости и циничности засунуты туда, где солнце не светит. Все мысли заняты обустройством детской. Нет, слава деве Луне, не нужда припёрла, а так, на будущее.