Первая версия

Мне необходимо было встретиться еще и с полковником Ульяновым, чей служебный телефон глухо молчал. Получалось, что только через Непейводу я мог его разыскать. Пришлось применить банальный, но беспроигрышный прием.

— Скажите, как мне найти полковника Ульянова? У меня для него посылочка из Москвы.

Майор Непейвода понимающе усмехнулся:

— Байки свои, уважаемый, приберегите для девушек, а полковника Ульянова вы можете найти дома.

Он написал на листке бумаги телефон:

— Вот по этому номеру звоните. Возможно, он вам что-то и расскажет. Ему теперь нечего терять.

Приказом командующего он уволен в отставку. Выводы делайте сами. Примите к сведению мой совет: все, что от него услышите, делите, в лучшем случае, на семь, а то и на все четырнадцать. У него в последнее время наблюдались явные неполадки с головой. — Непейвода сделал характерный жест, будто ввинчивая указательный палец в висок.

Майор мне нравился все больше. Я думаю, что свой кабинет по утрам он проверяет лично. На предмет новых подслушивающих жучков. И расправляется с ними по-майорски — быстро и не без удовольствия. В противном случае, ему тоже недолго служить бы осталось.

Я решил наконец-то прогуляться по центру города, выпить где-нибудь кофе и позвонить Ульянову.

В открытом кафе около моря, судя по запаху, кофе варили вполне сносно. Я присел за крайний столик и закурил.

Я еще не успел докурить сигарету, как с чашечкой кофе в руках ко мне подошел и спросил разрешения присоединиться человек средних лет с военной выправкой. Согласно кивнув, я продолжал рассматривать потрясающего дизайна плакат на афишной тумбе неподалеку от кафе.

На плакате изображенный в профиль мужчина пристально смотрел двумя глазами, уместившимися в половине лица, на своих потенциальных пациентов. Доктор-гипнотизер Кривенко предлагал излечение гипнозом за один сеанс от алкоголизма и табакокурения. Люди с изможденными лицами в страхе убегали от громадной бутылки и свернутой в виде змеи сигареты. Глаза доктора, кроме странного расположения, обладали еще одной особенностью — в них отсутствовала напрочь радужная оболочка. Это были глаза, состоящие лишь из белков и зрачков. Очень концептуальный плакат.

— Если не ошибаюсь, вы и есть Турецкий Александр Борисович? — улыбаясь, спросил человек.

— Если вы спрашиваете об этом в такой форме, то сами знаете, что не ошибаетесь, — ответил я в тон ему и рискнул сделать козырной ход: —

А я, надо думать, имею честь видеть полковника Ульянова...

— Точно, Олега Ивановича, — протянул мне руку Ульянов. — Раньше бы меня с такой-то фамилией ни за что из рядов не уволили. Побоялись бы — вдруг родственник. Внучатый, к примеру, племянник.

Отставной полковник, потеряв службу, не потерял чувство юмора. Я понял, что с ним можно разговаривать откровенно.

— Я вас очень легко вычислил. Час назад вы вошли в здание штаба, чтобы встретиться, насколько я понимаю, с моими бывшими коллегами. Точнее — с майором Непейводой. Он вам и поведал об опальном полковнике и телефончик дал. Да что вам звонить, беспокоиться. Я теперь человек свободный, хожу, гуляю — вас поджидаю.

— Как же вы все-таки меня узнали?

— Пусть это останется моей маленькой профессиональной тайной.— Он хитро, прямо-таки поленински прищурился.

Батюшки! Неужто и впрямь внучатый племянник?

— Насколько я понимаю, вас интересует все это дело с яхтой и убитым американцем. Скажу вам сразу, непосредственно по поводу того, что там произошло, я вам ничего сказать не могу.

— Не можете или не хотите?

— Хочу, но не могу, — он рассмеялся как-то по-мальчишески. — Я не занимался этим делом, но, надеюсь, Коля Непейвода вам кое-что рассказал. Последнее время слишком многие этим делом интересуются. Зато я могу вам поведать о не менее занятных вещах, опосредованно связанных и с яхтой, точнее ее хозяином. Если хотите, конечно...

— Хочу и могу, — быстро ответил я.

Теперь мы рассмеялись вдвоем. Ничто так не сближает собеседников, прежде не знавших друг друга, как общий смех.

Но что-то во мне все же вызывало внутреннюю тревогу. Конечно, свою роль сыграло предупреждение Непейводы, но было что-то странное в мгновенных переходах Ульянова от смеха к жуткой серьезности. К тому же время от времени Ульянов оглядывался по сторонам.

— Я корреспонденту из Москвы, которого вы знаете, уже кое-что рассказал. Все это дело замешано на оружии. Сами понимать должны, что спор России с Украиной о Черноморском флоте не только политическое дело. Нынешнее командование интересует лишь ситуация хотя бы относительной стабильности. Поэтому они так и противятся любому переделу, перераспределению материальной части.

Львиная доля техники и вооружений значится теперь только на бумаге, а в действительности просто не существует. То есть существует, конечно, но не здесь, а где-нибудь в Африке или Иране. От Черноморского флота осталась одна внешняя оболочка. Скажу вам по особому секрету... — Ульянов посмотрел по сторонам и ниже склонился ко мне. Голос его звучал заговорщически: — Треть кораблей славного Черноморского флота представляет собой не настоящие боевые единицы, а фанерные муляжи. Например, противолодочный корабль «Киев». Все палубные надстройки на нем — из выкрашенной серой краской восьмимиллиметровой фанеры. Я даже знаю, кто ее флоту поставляет. Сумской деревообрабатывающий комбинат...

Он еще долго и с нарастающим воодушевлением что-то говорил, но я уже не слушал.

Передо мной сидел самый банальный сумасшедший. Только теперь я смог оценить тонкую усмешку майора Непейводы, не отговаривавшего меня от этой встречи. Неужели Петя Зотов такой простой вещи не понял и воспринял Ульянова с его россказнями всерьез? Или тогда тот нес не столь явную чепуху? Или Ульянова хорошо «подлечили»? Ответов на эти вопросы у меня не было. Зато стало понятно, что пора ретироваться. Это оказалось делом более сложным, чем встретиться, но я справился, причем достаточно вежливо. На прощание Ульянов настойчиво просил рассказать в Москве о его ценной информации. Пришлось пообещать.

...Наконец-то я мог двинуть на пляж, где мы условились встретиться с Мариной и Сережей. Ломанов плавал далеко в море, а Марина сторожила одежду. По-моему, она несколько халатно отнеслась к своей трудовой деятельности. Потому как просто загорала. Если бы я захотел, запросто мог бы унести не только одежду Ломанова, но и Маринин рюкзак, лежавший у нее в ногах. Для этого даже не надо было быть профессионалом.

— Привет, — сказал я ей как можно беззаботнее, — скучаете тут без меня?