Первое чудо
Шрифт:
В команды Степана и Сержа подобрались совсем не такие альпинисты. Они все замечают. Они к своим вершинам приезжают каждый год, как на свидание к невестам. И они не терпят глагола «покорить» в применении к ним. Действительно, не смешно ли говорить о покорении вершины многокилометровой высоты человеком, рост которого не достает двух метров? Это все равно, что сравнивать комара с великаном, смысл взаимоотношений которых заключается в том, чтобы первый успел хлебнуть глоток крови и вовремя унести ноги от замахнувшейся ладони второго. Ла-донь… Кстати, это слово имеет определенное сходство со словом «лавина».
Комар может, конечно, инфицировать великана какой-нибудь заразой. Но это с покорением ведь ничего общего не имеет. Как и получение электроэнергии
Поднимались на Мусаз в сосредоточенном молчании. Помогая Андрею идти, постоянно менялись. Они уже преодолели высоту обрыва, с которого начали спуск в ущелье, теперь шли по фирну [6] в единой связке – под слоем снега могли быть глубокие узкие трещины.
Горный пейзаж при восхождении меняется крайне медленно; или это только кажется? Но они уже давно шли почти строго на восток, огибая с южной стороны крутой подъем на вершину, а гребень, отходящий от восточного склона Мусаз, оставался все таким же пологим. И только когда они подошли к его началу, их сомнения развеялись: действительно, в этом направлении спуск с Мусаз, казалось, не составлял никакого труда. Но домой им надо было на запад.
6
Фирн (нем. Firn – прошлогодний, старый) – крупнозернистый уплотненный снег, состоящий из ледяных крупинок. Образуется в высокогорных областях, где снеговые осадки за лето не успевают растаять, и имеет поэтому слоистое строение.
Выбрав место для привала, они остановились. Серж, Вадим и Володя-маленький решили подняться выше, откуда до наступления сумерек можно было осмотреть местность.
Остальные пока готовили «ужин»: разогревали остатки тушенки, чтобы заесть их остатками сухарей. Утром можно будет позавтракать лишь остатками урюка. Вернулись через полчаса – их угрюмый вид не подавал надежд.
– Спуск с северного склона очень трудный, – сказал Серж, оглядывая всех, но с Андреем встретиться взглядом не решился. – Нам он не под силу.
– Ребята, – Андрей поднял руку, останавливая Сержа, – я давно хотел вам сказать… Только вы не перебивайте. Да что тут, в общем… Вы спускайтесь без меня, а за мной потом вернетесь… – Он опять поднял руку. – Да вы поймите: вы же одни быстрее дойдете, правда? Гораздо быстрее. Наверху останется крюк, потом сюда гораздо легче будет подняться. Ну правда, ребята!
– Успокойся, Андрюша. – Володя-большой подсел к нему и положил ему на колено ладонь, в которой наверняка мог поместиться футбольный мяч. Его присутствие рядом, действительно, всегда успокаивало. – Что ты такое придумал? Ты что, замерз?
– Ты все сказал? – спросил Володя-маленький, обращаясь к Андрею, и усмехнулся. – А теперь меня послушай. С тобой или без тебя, нам все равно спуститься там не удастся, понял? Просто не получится там спуститься. Так что твое заманчивое предложение нам не подходит. Надо искать в другом месте спуск.
– А чего его искать? – спросил Борис. – Вон же он. – И он мотнул головой в сторону гребня.
– Там Китай, – возразил Вадим.
– Чтобы попасть в Китай, надо пересечь государственную границу. А ты здесь границу видишь?
– А как она
выглядит, граница? – спросил Никита. – Ты знаешь, Боря?– Конечно, знаю. Полосатые столбы, колючая проволока и контрольно-следовая полоса. Ты что, в кино никогда не ходил?
– Да хватит вам зубы скалить! – не сдержался Рашид. – О деле говорить надо!
– А пожалуй, мужики, они о деле и говорят, – сказал Володя-большой. – Хотим мы или нет, но идти мы можем только по гребню на восток.
– Опять проголосуем? – осведомился Борис.
– Я воздерживаюсь, – мотнул головой Андрей.
– Да ты не расстраивайся, – сказал Костя, – как увидим полосатый столб, мы сразу пойдем в другую сторону.
Полосатый столб или колючая проволока им так и не встретились. Зато около полудня, пройдя километров десять-двенадцать от Мусаз, они увидели старика, внешне очень похожего на Зухаба. Только голова была совсем лысая, а глаза еще более узкие. И по-русски он говорил гораздо хуже.
– Акталлу? – удивленно переспросил он и закачал головой, потом махнул рукой, приглашая идти за собой:
– Идем. Дам есть. И лечить, – и показал рукой на Андрея.
Окончательно убедиться в том, что они в Китае, они смогли, лишь придя в дом к старику и услышав его разговор с маленьким босоногим мальчиком лет шести – наверное, уже правнуком.
Только теперь они в полной мере осознали, насколько они измождены и как близки были к опасности погибнуть вслед за Степаном. Каждый из них, не видя своего лица – зеркал в доме старика-китайца не было, имел возможность наблюдать осунувшиеся, заросшие, с запавшими угрюмыми глазами лица друзей. Все пережитое, плюс недоедание и холод, особенно в последнюю ночевку на Мусаз, когда они едва не пообмораживались и почти не спали, поминутно вскакивали и пытались согреться, подпрыгивая и приседая, – все это читалось на их лицах без переводчика. Но сейчас в их глазах начинала светиться надежда: скоро они восстановят силы, поблагодарят хозяина за гостеприимство и уйдут домой.
Звали хозяина Ли Цын; на фоне испортившихся за последние годы взаимоотношений между Союзом и Китаем в ходе пресловутой «культурной революции» его отношение к альпинистам выглядело просто-таки отеческим. Кроме того, что у них был теперь нормальный ночлег в бывшем хлеву для овец – все-таки лучше, чем пробиваемая холодом насквозь палатка, что два – три раза в день они ели горячую пищу – пустую, правда, и безвкусную рисовую похлебку или не всегда пропеченные лепешки из овсяной муки с зеленым невкусным чаем (это и Ли Цын, и его дети и внуки ели сами), им почти каждый день приносили мед или лесные орехи, чего в рационе хозяев не было. Благодаря такой заботе уже через три-четыре дня многие из Команды почувствовали себя вполне сносно, во всяком случае для того, чтобы чем-то помогать Ли Цыну по хозяйству: принести воды, нарубить дров, поправить изгородь возле дома. Андрею Ли Цын на второй день принес какую-то мазь, она имела специфический не очень приятный запах, но зато скоро и Андрей начал передвигаться более резво. Через неделю Ли Цын подозвал Володю-большого, принимая его за главного, подвел к почти развалившейся постройке в углу двора и сказал:
– Помось, моя надо помось. Строить здесь.
– Строить? А что надо построить? Что?
Ли Цын, как мог, принялся объяснять, он показал на дом и сказал:
– Дом, моя зить, – потом показал на то, что надо было перестраивать:
– Дом, моя работать, – потом помедлил, подыскивая слова, – лопата, работать.
– Может, он хочет, чтобы мы ему сарай построили? – предположил подошедший Никита.
– Царая, царая, – закивал Ли Цын.
Команду эта просьба даже обрадовала. Как иначе они могли отблагодарить его за свое, в прямом смысле, возвращение к жизни? На постройку сарая ушло почти две недели; попутно они отремонтировали хозяйский инвентарь и инструмент, чтобы было чем самим работать. Ли Цын стал к ним настолько добр, что однажды принес вместе с лепешками только что поджаренного кролика. Рашид, попробовав его, сказал: